Верность - Рейнбоу Рауэлл

– Я скажу «нет».

– Не очень романтично.

– Это никого не касается.

– Ну тогда скажи мне, пожалуйста, – попросила она, отстегивая ремень безопасности и обнимая его за талию. – Скажи мне, пожалуйста, ты никогда не думал, как это – быть все время с одним человеком?

– Во-первых, пристегни ремень, – сказал Линкольн. Сэм послушалась. – Я об этом не думал, потому что и так знаю, как это – быть все время с одним человеком.

– Откуда? – спросила она.

– Знаю просто.

– Ну и как это?

– Меньше, – ответил он.

– Меньше чего?

Линкольн быстро взглянул на нее – Сэм боком сидела на своем кресле – и крепче сжал руль.

– Должно быть так – меньше. Я тебя очень сильно люблю. Мне и так уже кажется, что у меня грудь разрывается, когда я тебя вижу. Больше, чем тебя, я никого любить не смогу, а то умру. И меньше не смогу – так и буду чувствовать, что меньше. Если бы я полюбил другую девушку, я бы только об одном и думал: как по-разному я люблю ее и тебя.

Сэм оттянула свой ремень и положила голову ему на плечо:

– Как хорошо ты это сказал…

– Это правда.

– А что, если… – голос ее зазвучал мягко, совсем по-девичьи, – кто-нибудь когда-нибудь спросит тебя, думал ли ты, как это… как это – быть все время с одним человеком?

– Кто это может спросить?

– Ну, это так… теоретически.

– Я даже и не знаю, как это – быть с тобой, – ответил Линкольн спокойно, без раздражения.

– Пока что.

– Пока что, – отозвался он, думая о дороге и о педали газа.

– Так, значит, ты не будешь смотреть на других девушек и жалеть об упущенных возможностях?

– Нет, – ответил он.

– Нет?

– Я знаю: тебе не нужен односложный ответ. Дай немножко подумаю – не хочу, чтобы получилось глупо или совсем уж отчаянно.

– А ты себя отчаянно чувствуешь? – Сэм уже целовала его в шею и прижималась все крепче.

– Чувствую… хм, да. Отчаянно. Как будто я могу прикончить нас обоих. Глаза… глаза прямо сами закрываются, когда ты это делаешь, как будто сейчас чихну. Мы уже почти у следующего съезда. Дай поведу машину, хоть несколько минут всего… Ну пожалуйста.

Сэм отодвинулась:

– Нет, не сворачивай. Поехали дальше.

– Почему?

– Хочу, чтобы ты говорил. Чтобы ответил на мой вопрос.

– Нет, – покачал головой Линкольн. – Нет, никогда я не думал, как это – заниматься сексом с кем-то еще, потому же, почему я не хочу целовать никакую другую. Ты единственная девушка, к которой я прикасался. И я чувствую, что, значит, так и надо. Когда я прикасаюсь к тебе, во мне все как будто… звенит. Как колокольчик или что-то такое. Если бы я прикасался к другим девушкам, то было бы что-нибудь… не знаю… вроде шума. Но не так, как с тобой. А если бы я трогал то одну, то другую, а потом… потом попробовал бы прикоснуться к тебе? Я бы больше не мог нас слышать. Я не был бы искренним.

– Я тебя люблю, Линкольн, – сказала Сэм.

– Я тебя люблю, – ответил он.

– И я тебя люблю.

– Я тебя люблю, – повторил он. – Я люблю тебя.

– Остановись, пожалуйста.

В тот вечер этого не произошло – они не были друг с другом. Но летом это случилось. В машине. Было страшно, неудобно и чудесно.

– Только ты, – пообещал Линкольн. – Только ты, больше никто.

Теперь вместо «Ночного разговора» в эфире передавали шоу, где люди делились своими любовными историями, а ведущая по имени Алексис выбирала для них песню, причем независимо от ситуации это всегда был современный хит. Что-нибудь в исполнении Мэрайи Кэри или Селин Дион.

Прослушав несколько минут болтовню Алексис, Линкольн выключил радио и опустил стекло. Выставив руку наружу и уткнувшись головой в дверь машины, он колесил по городу, пока его пальцы не онемели от холода.

Глава 25

От: Бет Фремонт

Кому: Дженнифер Скрибнер-Снайдер

Дата: Четверг, 14.10.1999, 11:09

Тема: Октябрь, наконец-то!

Ого-го-го! Эге-гей!

‹‹Дженнифер – Бет›› Наконец-то? Половина октября уже прошла. И что вообще такого в октябре?

‹‹Бет – Дженнифер›› Не «в» главное, а «что». Октябрь! Мой любимый месяц! И между прочим, он только еще начался.

Некоторым он кажется грустным. Как это в песне у Боно – «Октябрь, облетели все листья…». А мне кажется по-другому. В воздухе холодок, и от него мое сердце радостно подпрыгивает. Каждый миг этого месяца для меня имеет особое значение. В октябре я звезда собственного кино, в голове звучит музыка из него – ну вот сейчас, например, сюита «Judy Blue Eyes», – и верю, что у меня хватит сил для подъема.

Родилась я в феврале, но оживаю в октябре.

‹‹Дженнифер – Бет›› Ну ты голова!

‹‹Бет – Дженнифер›› Голова, да. Светлая.

Октябрь, засыпь меня листьями! Одень меня в вельвет, побалуй горячим гороховым супом. Октябрь, насыпь мне в карман батончиков, вырежи мою улыбку на тысячах тыкв!

О осень! О чайник! О благодать!

‹‹Дженнифер – Бет›› До чего же я батончики люблю!

‹‹Бет – Дженнифер›› С октябрем!

‹‹Дженнифер – Бет›› Прекрасно! С октябрем! А почему бы и нет?

А может, есть еще какие-то факторы твоего нерационально хорошего настроения? Какие-нибудь неосенние причины?

‹‹Бет – Дженнифер›› Не-а. Наверное, нет. У меня вчера жуткий вечерок был – мы с Крисом и всей «Сакагавеей» гуляли. Думаю, поэтому сегодня настроение у меня просто супер. Я проснулась и подумала: пусть все плохо, но какое счастье, что еще октябрь!

‹‹Дженнифер – Бет›› Кто ж это в среду гуляет?

‹‹Бет – Дженнифер›› Музыканты.

‹‹Дженнифер – Бет›› Но разве днем они не работают?

‹‹Бет – Дженнифер›› Мы днем работаем, а они – вечером, ну, иногда во второй половине дня. Только девушкам приходится вставать утром, и слова «пора вставать» – иначе говоря, что-то вроде «зря ты так вчера отрывался на школьном вечере» – это их вечное проклятие.

‹‹Дженнифер – Бет›› А что бывает с теми, кто произносит это кощунство?

‹‹Бет – Дженнифер›› Стоит тебе уйти, со своим парнем или без него, каждый второй господин тянется к своей даме и благодарит, что она не такая зануда. Она же чувствует себя особенной, любимой, а на следующее утро, с головной болью, разбитая, тащится на работу, с медиатором на шее вместо подвески, как альбатрос.

‹‹Дженнифер – Бет›› Ты разве зануда?

‹‹Бет – Дженнифер›› Каких поискать. Гомерических размеров. Начать с того, что я не разрешу им гулять в моей квартире. А с их встреч я ухожу рано, еще до двенадцати ночи. Я перестала делать вид, будто тебе ничего не будет, если всю ночь черт-те чем заниматься, курить, пить.

Если бы я осталась, было бы ничуть не лучше. В их загуле немножко участвовать нельзя. Все равно что сидеть на скамье подсудимых.

Вчера вечером все вообще было хуже некуда. Стеф выдал по полной программе. Он буквально лез из кожи вон, так старался произвести впечатление на девушку, которую подцепил на шоу.

Он меня спросил: «Бет, а тебе что, больше не весело?» Я не ответила, и это вывело его из себя. «Я серьезно, Бет. Ты очень изменилась. Такая крутая была…» – «Ничего не изменилась. И крутая не была». – «Была, была. Когда Крис начал приводить тебя с собой, как же мы ему завидовали! Волосы у тебя были до пояса, майки облегающие с логотипом группы „Hüsker Dü“, ты выпивала вместе с нами и ночь напролет переписывала наши песни».

Подлый он все-таки!

1. Прозрачно намекнул, что когда-то я ему нравилась.

2. Напомнил, как пялился на мою грудь.

3. Подзуживал меня оскорбить его так, чтобы не обидеть Криса. То есть я не могу, например, сказать: «Я уже взрослая» или «Чего там переписывать, вы уже шесть лет одно и то же поете».

И я сказала: «Отдохни, Стеф, я устала».

Ну, тут он начал притворяться, что жалеет меня, предложил пойти домой, отдохнуть, ведь завтра на работу. Я ответила ему, что новостники раньше полуночи домой не уходят. Работа такая.

«Вот что, по-моему, изменило тебя, Бет. Твоя работа. Кинокритик. Критики – это паразиты. Они живут за счет творчества других. Они ничего не приносят в наш мир. Они как те ненормальные женщины, которые крадут младенцев на парковках в супермаркетах. Ничего не могут – ни делать, ни учить, а критиковать – всегда пожалуйста».

Только Стеф начал эту свою тираду, как его оборвал другой и сказал: «Крис, ты разве не собираешься защищать свою девушку?» – «Бет моя защита не нужна, будь уверен, – ответил Крис. – Она настоящая валькирия».

И мне даже стало хорошо. Оттого, что он любит меня сильной и независимой. Но в то же время я хочу, чтобы меня защищали. И потом, валькирии ведь, кажется, похищают души погибших воинов? Или просто забирают их на небо, в Валгаллу или куда там? Неважно, от этого я воительницей не стану. Может, валькирия – это всего лишь паразитка, которая светит отраженным светом похищенных душ. Не знаю… Не это я хотела от него услышать.