Верность - Рейнбоу Рауэлл

Линкольн положил мышь на место и пошел к себе в отдел информационных технологий. Вернее, не пошел, а потащился. Он видел свое расплывчатое отражение в темных окнах офисов вдоль коридора. Он чувствовал себя тяжелым и некрасивым. Рыхлым. Толстым. Серым.

Не надо было этого делать – того, что он сделал сейчас. Найти ее стол.

Возникло ощущение, что это неправильно, словно он переступил какую-то черту.

Бет была смешная. Умная. Интересная. И работа у нее была такая, которая кого хочешь сделает интереснее. Такая, как бывает у женщин в кино, в романтических комедиях с Джоном Кьюсаком в главной роли.

Линкольн был рад, что не нашел ее снимка. Достаточно было посмотреть на фотографии тех, кого она любит.

На следующий день он позвонил Ив и сказал:

– Я думал, что когда вернусь жить домой, тогда у меня и начнется настоящая жизнь.

– Ты что, умственно отсталый?

– Я думал, ты больше так не говоришь – «умственно отсталый, гей», – чтобы детей не заражать.

– Не могу удержаться. Ты сейчас говоришь, как умственно отсталый. Что ты вбил себе в голову? И почему вообще выбрал такое слово – «вернусь»? Ты никогда и не уезжал.

– Нет, уезжал. Десять лет назад, учиться в колледж.

– И приезжал каждое лето.

– Не каждое. Иногда оставался на занятия.

– Все равно, – сказала она. – Как ты вообще можешь думать, что у тебя начнется настоящая жизнь, когда ты все время живешь с матерью?

– Я же наконец разделался с учебой. У всех моих друзей жизнь как раз и началась, когда они закончили учиться. Когда начали работать и женились.

– Ну…

– Думаю, я пропустил свое окно, – сказал он.

– Какое еще окно?

– Жизненное окно. Мне, наверное, по плану было предназначено сделать это в районе двадцати двух – двадцати шести лет, а теперь уже все – поезд ушел.

– Не ушел, – возразила сестра. – Жизнь у тебя идет. Работа есть, ты копишь деньги, чтобы уйти от матери. Ты встречаешься с друзьями. Вот в бар сходил.

– И зря. Все у меня было зря с тех пор, как школу окончил.

– Ты не школу окончил, – возразила Ив, и Линкольн будто услышал, как у нее закатываются глаза, – ты степень магистра получил. Еще одну.

– Все пошло зря с тех пор, как я решил, что прошлая моя жизнь не так хороша.

– Не так хороша, – подтвердила сестра.

– А для меня – хороша.

– И поэтому ты стараешься ее поменять?

В тот субботний вечер Линкольн в первый раз за месяц играл в «Подземелья и драконов».

Кристина широко улыбнулась, увидев его в проеме двери:

– Линкольн, привет!

Кристина была маленькая, пухленькая, со встрепанными светлыми волосами. На чем-то вроде перевязи она несла ребенка, и, когда обняла Линкольна, ребенок оказался зажатым между ними.

– Мы уже подумали, что ты окончательно для нас потерян, – сказал Дейв, выворачивая из-за угла.

– Это ты потерян, – ответил Линкольн. – Я нашел себе игроков помоложе и посимпатичнее.

– Мы знали, что рано или поздно это случится. – Дейв хлопнул Линкольна по спине и повел в дом. – Без тебя в игре никакого порядка не стало – сплошной хаос. На той неделе мы попробовали убить твоего героя, чтобы наказать за то, что ты нас бросил, но Кристина не разрешила, так что мы посадили тебя в колодец. Может, со змеями. Это у Ларри надо узнать, он на этой неделе хозяин подземелья.

– Мы только начали, – вставила Кристина. – Позвонил бы – мы бы тебя подождали.

– Да, позвонил бы, – пробурчал Трой из-за обеденного стола. – Я бы тогда двадцать миль на велосипеде не стал сюда пилить.

– Трой, я же говорил тебе, что заеду, – ответил Ларри.

Ему было чуть за тридцать, он был самый старший в их компании, семейный, по профессии – военный летчик в звании капитана, но занятый какой-то секретной работой с искусственным разумом.

– Твоя машина вся пропахла соками в коробках, – сказал Трой.

– Ты хоть знаешь, чем твоя пропахла? – не растерялся Ларри.

– Сандаловым деревом, – ответил Трой.

– От тебя несет, как от магазина «Пьер Уан», – заметил Линкольн, протискиваясь в угол. Туда так никто и не садился. Дейв протянул ему кусок пиццы.

– Запах мужчины, – объяснил Трой.

– Я же не сказал, что мне не нравится, – возразил Линкольн.

Рик захохотал. Рик был бледный, тощий и не признавал других цветов, кроме черного. Кожаные и ленточные браслеты у него на запястьях тоже были черные. Если не считать Рика, Линкольн мог бы претендовать на звание самого застенчивого в их группе.

Линкольн обвел стол глазами, вспоминая, на чем он остановился.

Если Дейв был Сильный, Кристина – Девушка. А Ларри был Серьезный (а еще – Вселяющий Страх и Тот, Кто Мог Быть в Команде Черных Операций). Если Рик был Осторожный, Трой – Волшебник, а Тедди, хирург-ординатор, похожий на отца из «Назад в будущее», – Тедди, скорее всего, был Целитель.

А кем же тогда был он, Линкольн?

Все прилагательные, которые приходили ему на ум, – никчемный, хилый, маменькин сынок – только сбивали с толку.

Сегодня вечером было достаточно стать одним из таких. Быть там, где его всегда ждало привычное место за столом, где все давным-давно знали, что он терпеть не может оливок на своей пицце, и искренне радовались его приходу.

Когда Линкольн поймал себя на том, что переписывает тему песни из «Веселой компании», он перестал думать и стал просто играть.

Игра шла семь часов. На первом уровне все старательно спасали персонажа Линкольна – милого гнома по имени Смов Найнкиллер. Они расправились с гнусной ведьмой бури. Потом заказали еще пиццы. Трехлетнее чадо Дейва и Кристины так и заснуло на полу, не досмотрев до конца «Историю игрушек».

Линкольн остался у них, хотя игра уже закончилась и все разошлись. Дейв открыл окно, все трое расселись по диванам, вдыхая чистый холодный воздух и слушая поющий ветер Кристины.

– Знаешь, что мы сейчас будем делать? – начал Дейв, почесывая двухдневную щетину.

– Что? – спросил Линкольн.

– Сыграем в «Ось и союзников».

– Ни за что! – крикнула Кристина, запустив в него подушкой.

Дейв поймал подушку и ответил:

– Линкольн хочет играть в «Ось и союзников». У него это прямо на лице написано.

– По-моему, Линкольн хочет рассказать нам, что с ним творится в последнее время.

Кристина тепло улыбнулась Линкольну. Она вся была такая – теплая, мягкая, приятная.

Один раз, в колледже, они поцеловались – в его комнате, еще до того, как Кристина стала встречаться с Дейвом. Линкольн предложил ей вместе готовиться к выпускному экзамену по физике. Кристине физика была не нужна, она хотела стать учителем английского. Но она сказала Линкольну, что не хочет жить в мире, которого не понимает, и ей надо все-таки иметь понятие о центробежной силе и притяжении. После этого Кристина скинула сандалии и устроилась у Линкольна на кровати, усевшись по-турецки. Волосы у нее были длинные, волнистые, цвета пшеницы, которые явно не были знакомы с расческой.

Кристина заявила Линкольну, что он объясняет все в тысячу раз лучше, чем профессор по физике, строгий, говоривший со славянским акцентом и оскорблявшийся всякий раз, когда она вылезала с глупым вопросом. Линкольн ответил, что вопросы у нее были вовсе не глупыми, и Кристина обняла его. Вот тогда он ее и поцеловал. Ощущение было такое, что он ткнулся губами во что-то теплое.

– Мило, – сказала Кристина, когда Линкольн отстранился.

Он не был уверен, хочет ли она, чтобы он поцеловал ее еще раз. Кристина улыбалась. Просто сияла от радости, но это ничего не значило. Она всегда сияла.

– Как чувствуешь – готова к экзамену? – спросил он.

– Можно еще раз крутящий момент пройти?

– Конечно, – отозвался он.

Кристина снова улыбнулась. Они вернулись к занятиям, и она получила-таки «хорошо».

Иногда Линкольну хотелось, чтобы в тот вечер он целовал ее долго-долго. Как легко было бы влюбиться в Кристину. Ты бы ни разу не повысил голоса. Она бы ни разу не сделала никакой подлянки.

Но Линкольн ни чуточки не ревновал, когда через несколько месяцев Кристина стала бегать на свидания к Дейву. Рядом с ним она прямо светилась от счастья. Дейв мог иногда быть по-настоящему настырным – из тех, которые как начнут что-нибудь доказывать, так уж не остановятся до победного конца или дуются на вас две недели после того, как ваш герой в «Подземельях и драконах» победил его в битве на мечах. Но рядом с Кристиной Дейв становился мягким и великодушным. Линкольну нравилось в их неряшливом, но теплом доме, нравились их дети, которые носились кругами, их гостиная, где было слишком много ламп и подушек, нравилось, как нежно звучали их голоса, когда они обращались друг к другу.

– По-моему, – сказал Линкольн, – если мы прямо сейчас начнем играть в «Ось и союзников», я засну раньше, чем Россия успеет прикупить танков.