В открытое небо - Антонио Итурбе

без особого энтузиазма. Его бесит, что пришлось устроиться на работу по протекции, да еще и по протекции друга семейства Вильморен.

– Тебе там не нравится? С тобой что, плохо обращаются? Я могу поговорить с месье Даниэль-Винсентом!

– Ни в коем случае! На фабрике ко мне относятся хорошо. Все очень любезны и с большим терпением относятся к моей неопытности. Но дело в том, что…

– А кабинет у тебя красивый? Может, тебе из-за этого не очень нравится. А если мы какое-нибудь растение купим? Или, еще лучше, клетку для птичек, знаешь, есть такие разноцветные тропические птички!

– Не думаю, что моему шефу придется по вкусу птичка в моем кабинете. Ему это покажется несерьезным.

– Да я его уговорю! Ведь это так важно – чтобы вокруг была красота.

– Мой кабинет – это комнатка два на два. Полагаю, что месье Шаррон сказал бы, что это очень серьезный кабинет.

– Но ведь ты говорил – там есть окно.

– Это да, но, когда я смотрю в окно, единственное, что я там вижу, это задний фасад другого офисного здания, точно такого же, как мое, и конторского работника – в точности как я. И я уже и не знаю, что перед моими глазами – окно или зеркало.

– Зеркало?

– Ненавижу зеркала! Они не способны ничего выдумать.

– Но зеркала показывают нам нас самих.

– Зеркала – палачи фантазии. Будь я президентом Франции, я бы запретил все зеркала в общественных местах.

– Ты просто сумасшедший, Тони! Не хочешь видеть правду.

– Правда ни к чему, она ничего не дает. Она печальная. Мы должны выдумать что-то такое, что будет лучше правды.

– Обман?

– Может быть…

– Обман лучше, чем правда?

– Он человечнее. Правда – то, что нам не дано изменить. Правда – это смерть! Мы все умрем, воспрепятствовать этому ничто не может, нам это навязано. А с обманом все не так – его мы можем творить под себя, по своей мерке.

– По мне, так я предпочту правду поэзии, Тони.

Она берет его руку обеими руками, и сзади немедленно слышится кашель мадам Петерманн.

Луиза говорит, каким ей хочется видеть их дом: с огромными балконами и чугунными перилами, какие нынче в моде, и портьерами легкими, очень легкими, почти прозрачными, чтобы они колебались от ветерка. Тони смеется.

– Ты ж не дом хочешь, ты хочешь парусник!

Глава 10. Пальмира (Сирия), 1922 год

Самолет нацеливается на посадочную полосу из утрамбованной щебенки, частично засыпанную песком. Полосы здесь никто не подметает: невозможно представить себе старослужащего с метлой в руках, словно прилежную домохозяйку. А в Сирии все они старички, с того самого момента, как нога твоя ступает на эту авиабазу, расположенную в пустыне.

Боковой ветер силен, машину при приземлении уводит вбок, и она вихляет по полосе, выписывая кренделя и едва ли не выходя за ее пределы, где точно перевернется. Летчик в звании сержанта, чей комбинезон украшен вызывающе ярким желтым носовым платком, спрыгивает на землю, громко крича и размахивая руками.

Он очень спешит, но спешка эта не имеет ничего общего с вынужденной посадкой, которую он только что совершил, – здесь это рутина, обычное дело.

– Поставить успеваю?

По четвергам в сержантской комнате отдыха играют в покер. И игра идет не по-детски. Поскольку командир выпустил циркуляр, вводящий запрет играть на деньги, на кон ставятся бутылки вина. Когда сержант входит, накурено уже так, что дым можно резать ножом и на хлеб намазывать.

– Да тут у вас видимость похуже, чем в центре пыльной бури!

Мермоз приветствует сержанта из-за целого частокола бутылок. Одна из них пуста. Назавтра ему на дежурство, так что он принимает решение удалиться, освободив место для вновь прибывшего. Он выходит из комнаты, прижимая к груди половину дюжины, и, встречаясь по дороге с приятелями, кидает им бутылки, подхватываемые на лету.

– Выпейте за мое здоровье!

И раздает их все. Оглушающая дневная жара с наступлением вечера на пару-тройку градусов отступила. Мермоз берет одного из гарнизонных верблюдов и ловко на него садится. Верблюды – животные не слишком дружелюбные, но он нашел с ними взаимопонимание: не требует от них больше того, что те готовы дать.

Среди его сослуживцев есть такие, кого с души воротит от жары и отблесков солнца на бескрайней пластине песка. Но в нем пустыня вызывает странную эйфорию: это вызов. Его чаруют многочисленные свидетельства о существовании здесь когда-то древнего царства Пальмиры, что разбросаны в радиусе нескольких километров от базы: полуразрушенные городские стены, поврежденные арки и устремленные в небо колонны посреди пустыни служат доказательством славного прошлого.

Его сводят с ума мысли о царице Зенобии, которая, как и достославная Клеопатра, бросила вызов Риму, основав могущественное государство. Однако императору Аврелию в конце концов удалось ее покорить. Он забрал ее в Рим и там провез по главной улице в золотых цепях как главный военный трофей.

Могущественный город Пальмира, точка пересечения маршрутов всех караванов, стал важнейшим оазисом в центре пустыни благодаря подземным источникам сернокислых вод. В долине, где высятся роскошные каменные надгробия, есть подземная галерея, вызывающая у него искренний восторг. При свете факелов, ступая по высеченным в камне ступеням, ты спускаешься к естественным бассейнам, где можешь искупаться в целебных водах, хотя в пустыне любая вода исцеляет.