Эмоции: великолепная история человечества - Ричард Ферт-Годбехер

стоиком.

3. Плохие вещи, которые могут произойти в будущем, вызывают пате страха или евпатею осторожности. Осторожность — результат логических рассуждений о потенциальной опасности и принятия соответствующих решений. Страх проистекает из гедонистического стремления избежать чего-то или дать отпор без предварительных размышлений. Он иррационален и приносит больше вреда, чем пользы.

4. Плохие вещи, происходящие здесь и сейчас, могут вызвать пате печали и страдания. Евпатеи, связанной с плохими вещами в настоящем, не существует: если вы должным образом контролируете свои мысли и чувства, вы никогда не ощутите печали.

Цель жизни стоика заключалась в том, чтобы фокусироваться на мыслях, а не на чувствах, пока практика «остановиться и подумать, прежде чем действовать» не войдет в привычку. Некоторые стоики, например римский император Марк Аврелий, овладели искусством сначала думать, а потом чувствовать настолько хорошо, что даже секс стал казаться им скорее поводом для размышления, чем предметом желания. Император описывал секс как «трение внутренностей и выделение слизи»[98], [99]. Достигнув уровня Марка Аврелия, вы могли выйти за рамки пате и освободиться от печали, страха и примитивных удовольствий. Главной целью стоицизма было состояние внутреннего покоя, или блаженства, — атараксия.

Я знаю, о чем вы думаете: атараксия очень напоминает нирвану. Что ж, вы не первым это заметили. Многие историки полагают, что это не просто совпадение. Параллели довольно очевидны, но, хотя нельзя исключать, что древние греки повлияли на буддизм или что обе философии почерпнули идеи у персов и китайцев, наиболее вероятно, что конкретно это понятие греки заимствовали у буддистов[100]. В античной истории был момент, когда греческая и индийская культуры соприкоснулись. Если помните, в момент нашей последней встречи с Александром Македонским он раздумывал о возвращении домой из своего индийского похода[101].

Среди прочих в этом походе Александра сопровождал Пиррон из Элиды. Он якобы встретил в Индии «голых мудрецов» (гимнософистов)[102], [103]. Мы не можем с уверенностью сказать, были ли те мудрецы индуистами, буддистами или кем-то еще. Тем не менее после беседы с ними Пиррон вернулся в Грецию с мыслью о том, что идеальная цель жизни — состояние внутреннего покоя. Вокруг этой идеи он выстроил целую философскую систему. Он считал, что если верить только тому, что испытываешь, и отвергать все остальное, то можно перестать беспокоиться о мелочах и расслабиться. Это легло в основу пирронизма, или пирроновского скептицизма. Стоицизм был скроен из той же материи, пусть и по другим меркам, и ставил целью достижение нирваны, простите, атараксии.

Притом что стоицизм, пирронизм и другие философские концепции о достижении покоя, возникшие примерно в III веке до н. э., вполне могут быть греческими ответвлениями буддизма, необходимо подчеркнуть, что никто не знает этого наверняка. Самым ранним источником, в котором встречается описание встречи Пиррона с «голыми индийскими мудрецами», считается книга Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Она была написана спустя шестьсот лет после описываемых событий. Все, что нам действительно известно, — это то, что Пиррон внезапно стал размышлять очень по-буддийски, как и представители других философских школ, включая стоиков. Вне зависимости от того, кто на кого повлиял, Павел понимал взгляд стоиков на эмоции, что возвращает нас к его проповеди перед ареопагом, вызвавшей столько смеха. Что же такого смешного он сказал?

Шутка святого Павла

Безусловно, это не было стендап-выступлением. Павел начал, как ему казалось, с комплимента своей аудитории: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны»[104], [105]. Затем он рассказал, как по пути к ареопагу заметил алтарь неизвестного бога, — тем самым он старался на их языке намекнуть афинянам, что они вообще не знают Бога: «Бог, сотворивший мир и все, что в нем… будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет»[106]. Провозглашение идеи о том, что Бога не волнуют столь незначительные вещи, как статуи и алтари, было его первым обращением к стоикам в зале.

Пока неплохо. Он продолжил: «…и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду, Сам дая всему жизнь, и дыхание, и все»[107]. Эта мысль опять же пришлась бы стоику по душе. Если существует всезнающее, всемогущее божество, зачем ему ожидать от людей, чтобы они делали что-то за него? Для Бога это означало бы тратить силы на безразличные вещи. На этом Павел не остановился: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию»[108]. И здесь Павел не слишком отклоняется от античной философии. Греки и римляне, подобно иудеям, верили, что человечество было создано одним Богом — в случае греков Прометеем из глины, — а затем распространилось по всему миру.

Павел раскрыл глубже и очевиднее греческую мысль: «Дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас»[109]. Эту реплику Павел подготовил заранее, чтобы ввернуть в свою проповедь немного классической греческой философии: «Ибо мы Им живем, и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили, “мы Его и род”» (курсив мой)[110]. Это предложение начинается цитатой из стихотворения Эпименида, древнегреческого философа, жившего еще до Сократа. Вторая цитата принадлежит философу-стоику Арату. Павел ступал в мир греков, говоря с ними на их языке.

Затем он сделал остроумное замечание: «Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого»[111]. С этим стоики наверняка бы согласились. Камень был всего лишь камнем, золото — золотом. Преходящим, неважным. Не к таким вещам должен стремиться тот, кто ищет внутреннего покоя. Можно представить, как стоики из числа собравшихся подались вперед, желая услышать, что еще скажет этот человек.

И тут Павел совершил ошибку. Перед ареопагом, полным стоиков, он слишком углубился в собственную систему убеждений. «Итак, — сказал он, — оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную посредством предопределенного Им мужа…»[112] Это было типично для иудейского мировоззрения. Речь шла о том, чтобы попросить прощения за то, что люди вызвали у Бога отвращение. Павлу показалось разумным переходом сказать стоикам, что единственная небезразличная вещь — это воля Божья. По всей видимости, он хотел донести