Воспоминания - Великая Княгиня Мария Павловна

Мы с Дмитрием приехали встречать его на вокзал и бросились к нему с рыданиями, к которым примешивалась большая радость снова видеть его. Мы повезли его домой. Встреча отца с тетей Эллой была тягостной.

Тете пришла мысль построить часовню в склепе Чудова монастыря для погребения останков дяди. Пока шло строительство, она получила разрешение поместить гроб в одну из монастырских церквей. Погребение происходило с большой торжественностью, офицеры с обнаженными палашами и часовые стояли в карауле вокруг катафалка. Архиепископ и высшее московское духовенство отслужили панихиду; служба продолжалась долго, я чуть не упала в обморок, и отцу пришлось меня вывести. Церковь была заполнена народом, венки и цветы громоздились вокруг фоба и на ступенях катафалка. К тому моменту я до такой степени устала, что не было уже ни мыслей, ни чувств. Шесть дней мы жили в постоянном нервном напряжении. После службы гроб был перенесен в одну из маленьких церквей монастыря, и здесь сорок дней и ночей читались молитвы. Каждый вечер мы тоже ходили туда.

3

Через несколько дней отец и другие члены семьи уехали. Постепенно жизнь входила в обычное русло. Хотя так можно сказать только с большой натяжкой, поскольку тетя Элла никогда не снимала траур и очень редко куда нибудь выезжала. Смех или громкий возглас казались неуместными в ее присутствии, дом стал обиталищем тягостных воспоминаний. Я догадывалась, что все поглощающие тетю заботы связаны с памятью о муже. Его трагическая гибель потрясла ее, она была в растерянности. Тогда то я и получила некоторое представление о ее характере и устремленности, Всегда очень набожная, теперь она целиком погрузилась в религию и нашла в ней опору. С этого момента она особо усердно занялась делами благочестия и милосердия. Ничего мирского; траур оправдывал ее решение оставить придворную жизнь и посвятить себя выполнению своего долга, каким она его себе представляла в мистическом и конкретном планах. Последнее требовало от нее больших усилий, ведь более двадцати лет она была устранена от всех дел, связанных с домом. Теперь ей нужно было решать множество проблем. Приходилось перевоспитывать себя. Ей можно было только посочувствовать, когда она с рассеянным и страдальческим видом пыталась вникнуть во все сложные практические вопросы ведения домашнего хозяйства.

Отец предпринимал попытки забрать нас с собой. Они не увенчались успехом. Тетя Элла считала, что ее долг — держать нас при себе в память о муже.

Мы возобновили наши занятия, и вскоре новый порядок установился на руинах прошлого. Тетя хотела следовать традициям, которых придерживался муж. При каждом случае она упоминала его имя. Она стремилась действовать по формуле: «А что бы сделал он?»

Все произошедшее в значительной степени изменило нашу жизнь; дядя умер, мы приспособились к этому обстоятельству и в общем то, следует признаться, были скорее рады переменам.

Прошла зима, и, как только повеяло весной, мы поехали в Царское Село на Пасху. Здесь тоже атмосфера была далека от праздничной. Императорская семья жила в ожидании гибели и политического переворота. Война с Японией продолжалась, не обещая ничего хорошего, положение становилось все более сложным и даже критическим. Слабое, нерешительное, трусливое правительство, неспособное предпринять каких либо активных действий, оставалось равнодушно безучастным и позволяло событиям стремительно развиваться самим по себе. Настала пора политических убийств и вооруженных выступлений.

Полностью обосновавшись теперь в Царском Селе, царская семья с начала войны жила в относительном уединении, терзаемая тревогой. Императрица не знала покоя из за мужа и из за сына, болезнь которого внушала все больше опасений. Угрожавшая императору опасность привела к организации необычайно сложной системы слежки, тайные агенты приставлялись к агентам, ведущим наблюдение, распространялись самые противоречивые слухи, порождавшие страх и подозрительность.

В канун Пасхи, когда мы находились в Царском Селе, был раскрыт заговор. Два члена террористической организации, замаскированные под певчих, пытались пробраться в хор, который пел на богослужениях в дворцовой церкви. Видимо, они планировали пронести под одеждой бомбы и взорвать их в церкви во время пасхальной службы. Император, хоть он и знал о заговоре, пошел с семьей в церковь, как обычно. В тот день было арестовано много людей. Ничего не произошло, но то была самая печальная служба, на которой мне когда либо доводилось присутствовать.

Дебют

Траур не помешал нам в начале лета отправиться в Ильинское. Мы неплохо проводили время, но лучше бы там не было солдат, которым поручили охранять нас, и нового автомобиля, купленного на случай, если нам придется спасаться бегством.

Каждый день мы с Дмитрием ездили верхом. У нас появились партнеры по играм, мы вместе бегали, пели, ходили на репетиции хора. Образ жизни изменился. Даже тетя Элла взбодрилась и вовсю проявляла инициативу.

Она организовала в имении госпиталь для раненых, что было бы немыслимо при дяде. В этом она нашла себе утешение, проводила там почти целые дни, лично занимаясь всеми вопросами. Впервые в жизни она приблизилась к народу.

Но ее неопытность, неумение разговаривать с этими людьми часто заводили ее слишком далеко. Солдаты бесцеремонно пользовались добротой тети Эллы, а саму ее ни во что не ставили. Вскоре они ей сели на голову. Генерал Лейминг только головой качал, беспокоясь об ослаблении дисциплины.

Вначале я усердно посещала раненых, но быстро утратила к этому интерес. Меня раздражало, что они берутся рассуждать о вещах, в которых совершенно не разбираются.

Тетю огорчало, что я не расположена помогать ей. Она упрекала меня, а я понимала, что не смогу вразумительно изложить ей свои доводы, да и вообще лучше ей не знать, что я думаю на этот счет.

Приехали к нам погостить на несколько недель моя бабушка, греческая королева Ольга с сыном Кристофером. Она была очаровательной пожилой дамой, которая сразу же располагала к себе. Подкупала ее душевная мягкость и чисто детская непосредственность. Казалось, ничто не способно вывести ее из равновесия, она умела во всем видеть хорошие стороны. Она единственная была для меня воплощением материнской любви и нежности, но моя робость, необщительность и развившаяся с годами привычка таить свои чувства мешали мне раскрыть перед ней душу. Ощущая ее сердечность, видя ее добрые глаза, мне хотелось броситься к ней и крепко обнять, но я так мало видела в жизни ласки, что не умела ее выразить.