Воспоминания - Великая Княгиня Мария Павловна

Дело было не столько в ценности награбленного, как в том, с какой легкостью они проникли в наш дом, нашей незащищенности от вторжения.

3

Вернувшись в Москву, мы оказались накануне того, что историки теперь называют революцией 1905 года. Забастовки и студенческие демонстрации, которые в ту пору происходили по России, в Москве были особенно массовыми.

Дядя Сергей не был согласен с правительством по этому вопросу. Он считал, что только крайне строгие меры могут положить конец революционному брожению. В Петербурге не решались принять такую политику, отделывались отговорками и отсрочками. Подобное поведение казалось ему недопустимым.

Однажды вечером, когда я и Дмитрий пришли, чтобы он почитал нам, мы нашли его в большом волнении. Он расхаживал по комнате, не произнося ни слова. Мы тоже молчали, боясь спросить его. Наконец он заговорил.

В словах, которые ему казались понятными для нас, он обрисовал политическую ситуацию, а потом объявил, что подал императору прошение об отставке и тот принял ее.

К этому он добавил, что у него нет намерения покидать Москву, он оставляет за собой командование ее военными силами.

Перед тем как отпустить нас, он с достоинством и волнением высказал свое глубокое сожаление о состоянии дел в России, отметив необходимость серьезных мер и преступную слабость министров и советников императора.

Серьезность его тона поразила нас, мы почувствовали, что положение, несомненно, тяжелое. Однако впечатления детей большей частью поверхностны, мы еще не могли понять сути дядиного беспокойства. У нас тогда одна была мысль, что скоро мы переедем из генерал–губернаторского дома в Нескучный дворец, где, как и в предыдущие годы, проведем рождественские праздники.

То было ужасное время. Стачки и беспорядки продолжались, праздник омрачала тревога, и мы не отваживались выходить за ворота парка. На дворцовом конном дворе разместился кавалерийский эскадрон, была усилена охрана. Город находился в возбужденном состоянии. В любой момент ожидалось общее восстание, последствия которого никто не мог предсказать. Не было уверенности в преданности московского гарнизона, некоторые полки уже были охвачены революционным брожением.

Однажды вечером, через несколько дней после Рождества, когда мы уже легли спать, нас разбудили по приказу дяди и велели быстро одеваться, поскольку необходимо срочно покинуть Нескучный дворец.

«Мы переезжаем в Кремль», — сказал он, когда мы встретили его в вестибюле.

У выхода нас уже ожидала большая крытая карета с двумя черными лошадьми. Мы сели в нее вместе с дядей и тетей, и лошади на полной скорости рванулись в ночь. Занавески в карете были опущены. Мы не видели того, что происходит. Взрослые молчали, и мы не осмеливались задавать вопросы. Ночь была холодной, снег скрипел под колесами и копытами лошадей. Мы хорошо знали дорогу до Кремля, и хотя ничего не видели, догадывались, что едем туда окольным путем. За нами в тишине улиц раздавался галопирующий цокот копыт эскорта.

Я не испытывала страха. Возбуждение и любопытство не оставляло места для других чувств. Мы благополучно доехали до Кремля, кучер более спокойной иноходью провез нас под аркой ворот в Николаевский дворец. Несколько заспанных слуг ожидали нас, двери распахнулись, и мы вошли. Я никогда еще не была в этом дворце, который использовался только для размещения иностранных принцев во время дворцовых церемоний, и уж никак не предполагала, что мне предстоит жить здесь до своего замужества.

Мы прошли на первый этаж и устроились в гостиной, ожидая прибытия лиц, которые ехали следом за нами.

Дворец давно не отапливали и не проветривали, сырость и леденящий холод заполняли плохо освещенные помещения. Вскоре прибыли моя гувернантка, фрейлина, адъютант и наши слуги, которые привезли необходимые вещи для ночлега.

Мы выпили чаю, потом дядя выбрал комнаты, и мы вполне удобно провели ночь в импровизированных постелях, укрывшись горой шерстяных одеял.

Я так и не узнала, чем был вызван столь поспешный отъезд из Нескучного дворца, но на следующий день было сказано, что наше пребывание в Кремле временное, и, как только позволят обстоятельства, мы вернемся обратно. Нам не надо было объяснять, что при сложившейся обстановке за стенами Кремля мы лучше защищены, чем в рабочем предместье с многочисленными фабриками.

Однако проходили дни, но мы не возвращались в Нескучный дворец.

Мало–помалу жизнь вошла в свою колею, вернулся обычный распорядок, у нас возобновились уроки, которые из за переезда были прерваны на несколько дней. Николаевский дворец, вначале такой холодный и неудобный, стал даже очень уютным, когда мы обжились здесь.

Но новости, поступающие извне, становились все более зловещими, и я все острее чувствовала, что мы живем на вулкане, готовом извергнуться и поглотить нас в любой момент.

Убийство

Москва была охвачена беспорядками и неопределенностью, но за стенами Кремля жизнь протекала спокойно. Тетя и дядя редко выезжали из Кремля и дома принимали лишь самых близких друзей.

Однако в середине февраля мы все поехали в Большой театр на благотворительный спектакль. Нас везла туда большая старомодная закрытая карета, обитая внутри белым шелком. И только несколько дней спустя мы узнали, как близко были от смерти.

Группа террористов, которые следили за передвижениями дяди, была предупреждена о нашем выезде, им был известен маршрут. Один из них, вооруженный бомбами, занял позицию и был готов убить нас по сигналу сообщника. Но когда тот человек узнал, что в карете я и Дмитрий, у него не хватило духу взмахнуть платком, чтобы подать условленный знак.

Все было секундным делом, карета проехала, мы были спасены. Много лет спустя я узнала имя человека, который сберег наши жизни. То был Борис Савинков, который играл видную роль в революции 1917 года.

Спектакль тем вечером был великолепный, в нем играл Шаляпин уже в зените своей славы. Зал сиял драгоценностями и парадными нарядами, никто и ведать не ведал о катастрофе, которую мы только что избежали.

Прошло два дня. День 18 февраля начался так же, как и предыдущие. Ежедневно в одно и то же время дядя отправлялся в закрытой карете в дом генерал–губернатора наблюдать за передачей дел, относившихся к его кругу обязанностей. И в этот день, как обычно, он настоял, чтобы ехать одному. После завтрака он поцеловал нас на прощание. Я пошла на урок.

Но мысли мои, как помнится, были далеки от изучаемого предмета. Как только очаровательный старый господин, который преподавал мне математику, начал свои объяснения, я стала думать о мандолине, которую хотела попросить у дяди, и о том, что он может мне отказать.