Золотая Колыма - Исаак Гехтман

Осенью 1921 года к Оле пристали два парохода — «Кишинев» и «Свирь». С пароходов высыпали на берег люди в черных офицерских мундирах, украшенных нашивками из черепа и кости. Это была разбойничья «армия» есаула Бочкарева. Он пришел со своим отрядом из Охотска. Там небольшая группа партизан под командованием Каландарашвили, после стычки с бандами генерала Пепеляева и Бочкарева, отступила на юг, в тайгу. Пепеляев пошел по Якутскому тракту, а Бочкарев кинулся вверх к Камчатке.

В Оле бочкаревцы захватили почту, земскую управу, милицию и провозгласили белогвардейскую власть. Они расстреляли несколько человек по подозрению в большевизме и торжественно водрузили царский флаг. Вечером бандиты собрались в доме купца Соловья и, по своему обыкновению, открыли дикий кутеж.

Утром в здании земской управы были собраны жители Олы. Пьяный, всклокоченный Бочкарев стоял у трибуны и держал речь:

— Граждане Олы, — говорил он, помахивая нагайкой, — и вы, господа тунгусские старосты, представители славного обдорского рода! Царство большевиков кончилось, мы принесли вам спокойствие и порядок. Нас много. Генерал Пепеляев пошел на Якутск и поднимает на борьбу с большевиками народы севера. Мы отсюда развернем наступление на красную Москву… Здесь будет тунгусское царство, и андреевский флаг раскинется с севера над Москвой.

В тот же день Бочкарев ограбил Олу, забрал все запасы пушнины, спирта и денег и уехал дальше к Гижиге. «Тунгусское царство» в Оле остался представлять бочкаревский пристав Беренс. Беренс именовал себя генералом — действительным статским советником, носил в петлице орден Владимира с бантами и систематически обирал тунгусов, отправляя награбленную пушнину в Гижигу. Несколько десятков бочкаревцев, составлявших отряд Беренса, пьянством и грабежами наводили ужас на всю Олу.

Весной 1922 года бочкаревское «тунгусское царство» стало распадаться. Бочкаревский отряд в Охотске поднял восстание против своего есаула, сидевшего в Гижиге. Бочкарев реквизировал шхуну американской компании Свенсона и выслал на ней в Охотск отряд наводить порядок. Но как только отряд уехал из Гижиги, в самой Гижиге также началось восстание. Соратник Бочкарева Петров арестовал есаула и поехал на шхуне «Михаил» для соединения с охотским отрядом.

Подъезжая к Оле, петровцы совершенно перепились, и бочкаревцы из отряда Беренса освободили есаула, а Петрова и его сторонников расстреляли в овраге возле креста — на месте всех расправ Бочкарева с его врагами. Бочкарев снова начал «княжить и володеть» в Оле. Новый этап «тунгусского царства» был отмечен новой полосой неистового пьянства, бандитизма и расстрелов всех подозреваемых в большевизме. Озверелые бочкаревцы буквально каждый день отводили кого-нибудь в страшный овраг с крестом.

Но почва уже горела под ногами Бочкарева. Уже шли слухи, что к Охотску снова движутся отряды Каландарашвили. На Камчатке партизаны вплотную подошли к Петропавловску, где еще хозяйничал уполномоченный есаула Поляков. Тунгусы и камчадалы пробирались таежными тропами к партизанам, двигавшимся к побережью. В ноябре 1922 года Бочкарев вызвал тунгусских старост и спросил:

— Сколько времени нужно, чтобы доехать на собаках в Гижигу?

— В хорошую погоду доедем за десять дней, — ответили старосты, — а в плохую и за двадцать не доедешь.

Бочкарев прищурился и, поигрывая кольтом, сказал:

— Даю четыре дня сроку. Подымите всех на ноги и везите без передышки. Не довезете — всем вам пулю в лоб.

Он захватил с собой самых старых и уважаемых старост в качестве заложников и на двадцати нартах выехал из Олы. Собачий поезд летел с небывалой скоростью. Заранее предупрежденные тунгусы дежурили на остановках со свежими нартами и самыми крепкими собаками. Бочкарев перескакивал с одних нарт на другие и, не отдыхая, летел дальше. Через четыре дня он прискакал в Гижигу.

Но в тот же вечер в Гижигу вошел пулеметный партизанский отряд, двигавшийся с Камчатки. С отрядом шли местные партизаны-тунгусы и камчадалы из Наяхана. Ночью партизаны окружили бочкаревцев.

Бочкаревцы забаррикадировались в избах и отстреливались из пулеметов. Лишь после штыковой атаки партизаны овладели избами. В одной из них они захватили Бочкарева и взяли его живым.

Во время боя погиб начальник партизанского отряда; командование партизанами принял на себя пулеметчик Григорьев. Отправив свой отряд в погоню за бочкаревцами и на соединение с камчатскими партизанами, Григорьев один ушел в Олу и, проникнув в квартиру купца Соловья, где оставался уполномоченный есаула Бавыкин, убил его в перестрелке двумя выстрелами из нагана. В то же время по следам генерала Пепеляева также шли уже отряды Народно-революционной армии и якутские партизаны. Они завершили разгром пепеляевских банд.

Последним охвостьем затеянного Бочкаревым и Пепеляевым пресловутого «тунгусского царства» была разбойничья банда, составленная из нескольких десятков обманутых туземцев и разбежавшихся по Колыме бочкаревцев и пепеляевцев. Во главе ее стоял тунгусский князек Павел Карамзин, поддерживаемый кулаками и шаманами. Бандиты совершали набеги на советские фактории и поселения по Охотскому морю, пока, наконец, в 1925 году не были окончательно ликвидированы хабаровским отрядом под командой Абрамова. На этом и кончилась история «тунгусского царства» с его «андреевским флагом», под которым бесславный есаул мечтал итти покорять красную Москву.

Далекая, глухая Ола стала советской, она включилась в общую стремительную жизнь расцветающей страны. И за несколько последних лет в ней произошли изменения, совершенно немыслимые и невозможные в условиях прошлых столетий ее существования. Сейчас в Оле большой сельскохозяйственный комбинат и крупный камчадальский колхоз. Комбинат передал этому колхозу несколько сотен коров, лошадей, коз, овец и свиней, привезенных на Колыму Дальстроем. Колхозники обеспечены всеми сельскохозяйственными продуктами, материальное благосостояние их таково, что многие из рядовых колхозников имеют дохода свыше пяти тысяч рублей в год. На месте старой полусгнившей Олы возводится теперь новый большой рабочий поселок. В поселке установлена уже электростанция, работают клуб и библиотека, имеющая пятнадцать тысяч книг. Колхозники камчадалы, и тунгусы учатся в своей национальной школе, многие из них направлены также в советско-колхозную школу в Магадане и в Институт народов Севера в Ленинграде. Председатель колхоза, камчадал Николай Бушуев, лучший охотник на морского зверя в Оле, лаконично, но исчерпывающе определил смысл и значение перемен, происшедших в его родном селении:

— Хорошо живем сейчас. Советская власть поставила нас на ноги.

Бушуев — один из тех, кто под дулом револьвера возил Бочкарева на собачьих упряжках в последнюю поездку по Ямскому тракту. Бушуев хорошо помнит кровавого есаула и до сих пор, отправляясь к бухте на лов морского зверя, сурово смотрит на покосившийся крест у зловещего оврага. За крестом раскинулись широкие владения нового совхоза.

КИЛЛАНАХ — ЖЕЛЕЗНЫЙ СТАРИК

На стенах большой светлой избы председателя Гадлинского сельсовета — портреты Ленина и Сталина. В переднем углу — вырезанный из «Прожектора» снимок парада Красной армии. У входа, на охапке свежего сена, топчется недавно родившийся теленок.

Мы пьем крепкий кирпичный чай с молоком, слегка отдающим рыбой, и говорим со стариком Килланахом — отцом председателя сельсовета.

Килланах высокого роста, атлетически сложен. Его голова покрыта седыми волосами.

Руки Килланаха — огромные, сильные, с узловатыми, необычайно длинными и крепкими пальцами. Четыре пальца левой руки скривлены в сторону. Учитель гадлинского якутского колхоза «Новая жизнь» тов. Притузов, родившийся в Якутии и владеющий якутским языком не хуже, чем родным — русским, — говорил мне, что эти четыре пальца старику некогда отогнули в якутской борьбе.

На-днях, на Николу зимнего, старик Килланах был именинником. Ему исполнилось сто восемь лет от роду.

Высокий могучий человек, сидящий передо мной и в пылу разговора стучащий кулаком по столу так, что самовар на столе подскакивает, родился в эпоху Николая Палкина, когда первые возки с декабристами отправлялись под конвоем жандармов из Петербурга в Сибирь, в Якутск, на Колыму.

Уже взрослым человеком, будучи ямщиком, Килланах отвозил в ссылку по Якутскому тракту на Вилюйск своего сверстника Н. Г. Чернышевского.

Из начала прошлого века, из тумана истории Килланах пришел в нашу эпоху, в век Ленина и Сталина, сохранив здравый ум, трудоспособность и память.

Странно вести беседу с человеком такого возраста. Невольно смотришь на него как на музейный экспонат, требующий особенной осторожности. Стараюсь проверить возраст Килланаха. При таком количестве прожитых лет десяток-другой может нарасти незаметно. Я задаю разнообразные вопросы, устанавливаю известные мне исторические даты, справляюсь, в случае надобности, у стариков колхоза. И с удивлением убеждаюсь, что ответы старика исключительно точны, память его необычайна.