Ловкость рук - Хуан Гойтисоло

— Гуарнер принимает каждое утро,— пояснила Анна.— Нет ничего проще добиться у него приема. Любой из нас может прийти к нему под видом журналиста. У него только две горничные и секретарь. Привратница немного любопытна, но мимо нее все- таки можно проскочить. Единственная трудность — это выйти незамеченным, а потом в машину, и через десять минут — ищи ветра в поле.

— А не лучше ли пойти двоим? — спросил Давид.— Пока один будет разделываться с Гуарнером, другой будет караулить.

Агустин отрицательно покачал головой.

— Нет. Никаких помощников. Один всегда вызывает меньше подозрений. Убивать должен один, он и отвечать будет за все. у

Крупные капли дождя /заглушавшие его слова, хлестали по стеклам. Взбудораженные птицы, точно обезумев, искали убежища под кровлей дома. Дождь все усиливался.

— В данном случае,— сказал Кортесар,— обстоятельства нам благоприятствуют. И нет нужды попрекать друг друга.

— Херардо и канарцы в курсе дела,— вставил Давид.— Может быть, мы празднуем победу раньше времени?

— Херардо жалкий трус,— ответил Рауль.

— Да, но мы плохо начинаем.

— Ты что ж, думаешь, они проговорятся?

— Да никогда на свете!

— Самое важное,— вмешался Агустин,— это уметь сохранять хладнокровие. Стоит выскочить на улицу, и дело в шляпе.

Анна считала все эти разговоры бесполезными. Ей казалось, что стоит кому-либо узнать о покушении, как всю страну охватит тревога. Убийство старого депутата взбудоражит всех. Все всполошатся. И каждому из них придется отвечать.

Ривера перебил ее:

— Я думаю, прежде всего мы должны выбрать того, кто совершит покушение, и разработать план действий.

Снова раздался голосок Урибе, визгливый и надтреснутый, словно он вырывался из тряпичной глотки.

— А все дело в том, что Рауль прямо умирает от желания пальнуть из пистолетика.

В сдвинутой на затылок шляпе, скривив толстые губы под черными усами, в расстегнутой на груди рубахе, Ривера воплощал собой презрение.

— Дерьмо,— сказал он.

Агустин поднял с пола откупоренную бутылку водки и поднес ее к губам.

— Об этом еще никто не говорил.

Прежде чем продолжить, Мендоса покрутил бородку.

— Итак, избрание состоится в ближайший «чумный день» жеребьевкой. У всех нас достаточно времени, чтобы все обдумать, мы можем подготовить настоящий праздник смерти,— он улыбнулся.— Идея, правда, не моя, а Танжерца, но в ней есть своя изюминка.

Он замолчал, налил себе водки и, прежде чем выпить, повертел рюмку в руках.

— Между страницами книги положим столько соломинок, сколько человек будет участвовать в жеребьевке, так, чтобы верхние концы соломинок выглядывали наружу. Одна соломинка будет короче других. Кто ее вытянет, тот и будет исполнителем,

— Ты это вычитал в книжках о пиратах?, — спросил Кортесар.

Мендоса расхохотался.

— Да, они валяются у меня под столом. Лола очень любит их читать.

И он показал всем несколько книжек в ярких потрепанных обложках: «Индус-волшебник», «Смерть на крыльях бабочки»,

— Сознайся, они тебе тоже нравятся,— сказал Паэс»

Агустин скорчил рожу.

— Я от них без ума.

Кортесар томным голосом протянул:

— Так много всяких дел...

Все рассмеялись.

— А кто положит соломинки в книгу?

Урибе подхватил вопрос на лету.

— ...Рука невинного младенца.

Все посмотрели на него: он вылез из своего темного угла и, казалось, не мог найти себе места.

— Маленькая, нежная, красивая ручка.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду себя? — спросил Рауль.

Глаза Урибе засверкали.

— У меня непорочная душа.

Он закатал рукав пальто до локтя и порывисто вскинул руку.

— В средние века для подобных нужд всегда выбирались дети,— заявил он напыщенно.— Даже устраивались настоящие крестовые походы. Это было восхитительно. Проповедники рыскали по полям в поисках пастушков. «Убедит неверных,— говорили они,— не оружие, а вид невинных созданий». Они согнали сотни тысяч детей: крылатое воинство ангелов. Достигнув Средиземного моря, апостолы велели детям идти вперед. «Перед этими невинными созданиями, как перед Моисеем, отверзнутся хляби морские». Детишки слушались и тысячами тонули. Оставшиеся в живых были погружены на корабли и после многих дней странствий по бушующим морским волнам добрались наконец до Турции, где были проданы в рабство.

Закончив рассказ, он, точно фокусник, сделал глубокий реверанс.

— Благодарю вас, благодарю.

Анна резко встала; шуточки Танжерца и одобрение, с каким они принимались приятелями, возмутили ее.

— Ладно. Теперь все ясн*. Надеюсь, в ближайшую среду вы устроите свой «чумный день/ Если же вы считаете необходимым собраться раньше, давайте соберемся.

Анна посмотрела в окно: дождь стихал. Большие капли, медленно отрываясь от кровли, падали в шиферный желоб.

Наступило молчание.

— Ну что ж,— сказала Анна,— сейчас лучше всего разойтись. Дождь перестал, надо воспользоваться этим.

Они вышли один за другим. Последним ушел Паэс. Перед уходом он тронул Агустина за рукав.

— Видел?

И он указал на дверь, через которую только что все вышли.

— Что? Не понимаю, о чем ты говоришь.

Зеленоватые глазки подростка сверкали.

— Давид был бледный как полотно.

Мендоса задумчиво пощипал подбородок.

— Это интересно. Думаешь, он сдрейфил?

Луис замялся: подобное обвинение для члена группы было самым тяжелым.

— Трудно сказать,— протянул он.

Агустин оборвал его, скривив губы:

В таком случае, он должен заявить об этом, и дело с концом.

Паэс играл сигаретой.

— Не думаю, чтобы он хотел уйти от нас. Но неужели он так трусит...— Он умолк на секунду и потом продолжал: — Я бы на твоем месте постарался приободрить его. Мне кажется, тебе он доверяет, ты мог бы воодушевить его. Одним словом... ты сам увидишь, что надо будет делать.

С лестницы позвали Мендосу. Он пожал плечами.

— Ладно. Я поговорю с ним. Ты не беспокойся.

Паэс благодарно улыбнулся.

— Потом мне расскажешь. *

И он тоже быстро сбежал по лестнице.

* * *

Приятели поджидали его в подъезде. На улице снова полил сильный дождь, а плащ был только у Кортесара. Он предложил его Анне, но та отказалась:

— Нет, спасибо.

Они быстро разошлись. Анна и Кортесар в одну сторону, остальные в противоположную.

На углу Конде-Дуке Давид неожиданно столкнулся с Паэсом. У Паэса был поднят воротник и лацканы пиджака; когда он увидел Давида, на губах у него заиграла легкая улыбка.

— А я тебя искал,— сказал он.

Они пошли, стараясь держаться ближе к стенам домов. Вода, стекая с кровель, монотонно бурлила у их ног.

— Послушай-ка,— сказал Паэс.— Я не хочу совать нос в твои дела, но последнее время ты, кажется, слишком увиваешься за моей сестрой.

Пользуясь тем, что потоки воды заставили их прижаться к стене, Паэс долгим взглядом впился в лицо Давида. Тот кусал губы. Рука, в которой он держал сигарету, сильно дрожала.

— Я не пойму, о чем ты говоришь.

Паэс взял его за руку.

— Мы с тобой давнишние друзья, и нам нечего скрывать друг от друга. Я хотел поговорить с тобой насчет сестры, но, если это тебя задевает, мы можем не продолжать.

Продолговатые глаза Давида нерешительно смотрели на Паэса.

— Я не возражаю, Луис. Но дело в том...— он попытался улыбнуться.— Дело в том, что сегодня ты уже второй человек, который заводит со мной разговор на эту тему.

— Не понимаю.

— Я сам не понимаю, что происходит.

Они немного помолчали.

— Рауль тоже приходил поговорить со мной.

— Рауль? А что он тебе сказал?

— Он говорил со мной о Глории.

Паэс с удивлением уставился на Давида.

— С какой это стати?

Давид судорожно'глотнул.

— Утром в баре он разговаривал с канарцами. И перед тем как прийти, позвонил мне по телефону. Может, он думал, что тебе это будет неприятно.

Луис понял, что его опередили.

— Можно узнать, что он тебе сказал?

— Ничего особенного... Он только предупредил меня, чтобы я вел себя поосторожней.

— С кем же это?

— С Глорией.

Паэс почесал в затылке.

— Теперь уже я ничего не понимаю. Честное слово.

Давид старался улыбнуться, но ему никак не удавалось.

— Твоя сестра встречается с Бетанкуром... Да ты это и сам знаешь.

— Встречалась,— попрявил Луис.

— Кажется, Беташг, ра уже выпустили.

— Это все, что они сказали?

— Нет, они еще сказали, чтобы я не совал нос в чужие дела.

Маленький Паэс сплюнул на тротуар.

— Идиоты,— буркнул он.

Они перебежали на другую сторону улицы. И оттуда направились к Сан-Бернардо, где Давид должен был сесть в метро. Он согласился, чтобы Паэс проводил его.