Клуб смерти - Джерри Остер

— Мисс Оберн?

— Вы меня напугали.

— Извините, — сказал Ньюмен. — Я вас специально поджидаю. У меня есть еще один вопрос.

Карен Оберн показала в сторону женского туалета.

— Идемте. Там никого нет.

Ньюмен осклабился и отрицательно покачал головой.

— Ваше пастбище — политический Олимп. Вы следили за продвижением Фрэнсис Мак-Алистер, знаете все сплетни, вы — умная. Как вы думаете, она спала с Айвсом? Вы сказали, между ними было «романтическое влечение», но я хочу знать точно, спала ли она с ним. До того, как вы ответите, позвольте мне вам сообщить кое-что, и неважно, каким образом я это выяснил. Забудьте сразу, как только мы расстанемся, и не огорчайте меня разглашением подобной информации, иначе мне придется, э-э, проколоть шины вашего автомобиля. Никто из парней, с которыми Фрэнсис Мак-Алистер появлялась в обществе, не спал с ней.

Карен Оберн кивнула:

— Не удивляюсь. Я за ней следила. Нет, Айвс с ней тоже не спал.

— Теперь один личный вопрос, — продолжал Ньюмен. — Если не хотите, можете не отвечать, но, чтобы его задать, у меня нет под рукой женщины-полицейского, я не хочу путать в дело свою жену, понимаете меня? Вопрос: если вы не спите ни с одним мужчиной из тех, кто увивается вокруг вас, какие тут могут быть причины?

Карен Оберн сложила руки под грудью.

— СПИД, герпес, вагинальные бородавки — все, что передается половым путем. Я не врач, — она передернулась. — Гомосексуальность, фригидность, боязнь интимности. Я не психолог. Могу признаться, что я сексуально активна, лейтенант, и мне трудно представить физически и психически здорового человека, который не…

— Так же трудно представить, как можно всем рассказывать о своих физических или психических недугах?

— Да.

— Так трудно, что вы бы нипочем не рассказали.

— Да.

— Так трудно…

— Так трудно, что я убила бы того, кто выяснил бы правду? Да. Но это слишком абстрактный ответ, лейтенант. Мне вообще трудно представить, что могут быть причины, по каким убивают кого-нибудь, если только это не велосипедисты, которые проезжают на красный свет, или таксисты, неуступающие дорогу пешеходам. Из всех способов убийства для меня, пожалуй, самым легким было бы столкнуть жертву с террасы высотного здания.

Ньюмен кивнул:

— Какие у вас планы, мисс Оберн? Вы не собираетесь позволить этой истории умереть, не так ли? И вы не будете писать, как Филдс выразился, просеянную через обломки статью?

Она улыбнулась:

— Если я смогу попасть в аэропорт, то полечу в Новый Орлеан с фотографией Чарльза Айвса и несколькими адресами, взятыми в местном обществе лесбиянок.

— О, а где добываются такие данные, просто из профессионального любопытства?

— У Де Бри, автора колонки сплетен.

— Значит, кроме возможности физического или психического нездоровья, вы ее подозреваете в, э-э, гомосексуальности?

— Да. Мы говорим о женщине, которая однажды будет претендовать на пост президента. Страна вряд ли готова поддержать устремления такого рода у самой нормальной из всех нормальных женщин, но уж никак не поддержит лесбиянку.

— Должно быть, вы правы. Еще один вопрос, мисс Оберн, и спасибо, что стоите тут со мной и помогаете. Кто в конторе Мак-Алистер ее не любит?

— Я ничего не знаю. Я… Нет. Ничего и никого.

— Вы хотели что-то сказать?

— Получится слишком злобно.

— Ну, и какого черта?

Возникла напряженная пауза. Потом женщина осмелилась:

— У меня есть личная теория. Наркотические вещества окажутся в будущем гораздо более тяжелой проблемой, чем сейчас представляется. Коррупция, предательство и обман, которые в прошлом относили на счет жадности, в будущем станут объясняться пристрастием к наркотикам. Если бы я искала кого-то внутри, скажем, команды федерального прокурора, кто мог бы наживаться за счет падения босса, я бы смотрела, так сказать, в туалетах, в мусоре, проверила бы у людей в носах и под рукавами.

— Так сказать, — повторил Ньюмен, — улавливаю вашу мысль. Ну, спасибо, что постояли тут со мной, счастливо оставаться.

— Не стоит, лейтенант, спасибо за доверие… Ваш коллега, детектив Федеричи, он… О Боже, я не знаю, как спросить. Он женат?

— Да. Женат и ждет ребенка. Девочку. Сейчас эти дела как-то узнают наперед. Тесты там всякие… Жалко, что нет анализа на правдивость, чтобы ловить лжецов. Вроде сыворотки правды.

Она снова принялась изучать собственные туфли.

— Да, что-то такое. Плохо также, что нет анализа на неженатость. Тогда не пришлось бы терять столько времени на фантазии.

Она подняла глаза и улыбнулась Ньюмену:

— А может, я сама — тест. Стоит мужчине привлечь мое внимание, как выясняется, что он женатый или голубой.

— Кстати, насчет того, что вы говорили раньше о деле Йоста. В то время у Айвса была подружка, которую мы сейчас разыскиваем, на тот случай, что они могли поддерживать какие-то отношения. Она может знать, чем он занимался. Вам ничего о ней не известно?

Карен Оберн покачала головой:

— Это было до того, как я здесь появилась. Вы можете спросить у Фила. Фила Квинлана. Они с Айвсом были дружками, когда начинали. Потом разошлись, я думаю, из-за женщины. Возможно, из-за убитой репортерши, о которой я говорила. Фил не любит о ней вспоминать. А из моего опыта следует, что мужчины не любят рассказывать о своих прошлых серьезных увлечениях.

Ньюмен хотел сказать ей, что он лучше представляет себе ее опыт, чем она предполагает. Вместо этого он попятился к холлу — из многих мест ему приходилось удаляться таким образом.

— Ну, пока. Удачной поездки в, мм-м, Новый Орлеан.

Она кивнула:

— Если выясню что-то интересное, то позвоню.

— Пожалуйста. В самом деле?

— Обязательно.

— Спасибо.

— Без проблем.

— До свидания.

— Пока.

— Пока.

— Пока.

11

— Начинаю с первого воспоминания — огромная черная собака лижет мне лицо. Мне исполнилось три года, я играла на лужайке летнего дома родителей в Саутгемптоне. Место это расположено в конце дороги под названием Вянданк — местные говорят Вянданс. Она названа так в честь вождя индейцев Монтаук. Скорее всего, собака была соседская, потому что мои родители держали кошек — трех абиссинок — и шотландского пони.

Дом выстроил отец моей матери, Джордж Клиффорд. Он изобрел держатель сверла в буре, не сам бур, а просто зажим, который по сей день незаменим в нефтеразработках. Он смог уйти на покой очень молодым человеком, чтобы в полной мере предаться истинной страсти — крокету. В тридцатых годах он был чемпионом страны.

Моя бабушка, Пруденс Сил Клиффорд, умерла, когда маме исполнилось двенадцать лет, а ее брату Арчеру — десять. От туберкулеза. Детей воспитала нянечка. Дедушка Джордж умер за год до моего рождения. Он оставил дом маме, а другой дом в штате Мэн — дяде Арчеру. Арчер был бродягой в душе, прототип битников, и не захотел иметь больше, чем можно унести на себе. Продал дом в Мэне и отправился в Европу, чтобы поступить в Королевские военно-воздушные силы. Погиб на войне. Самолет, на котором он был штурманом, не вернулся с задания, разбился где-то в Болгарии.

— Какой-то штурман, — недоумевающе и задумчиво повторила Кейт Нейсмит.

— Но все было еще до начала, мистер Айвс.

— Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

Кейт перемотала пленку назад, потом включила магнитофон снова, вслушиваясь в голос Чарльза Айвса.

— Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

— Привет, Чарльз, — сказала Кейт, — мистер Айвс.

— Какое это ощущение — быть очень богатым?

— Ну, Чарльз. Как грубо.

— Это честный вопрос. Я имела привилегии — совершенно неоспоримый факт. Однако папа родился в бедности и никогда об этом не забывал. Он имел дело с бедными людьми каждый день. Работал врачом, вы меня понимаете. Когда папа просил у дедушки Джорджа маминой руки, дедушка поинтересовался, какая, по его мнению, болезнь больше всего угрожает миру. Папа всегда рассказывал, что следующий вопрос, наверное, был бы таким: «Хорошо, если ты считаешь себя дельным врачом, как утверждает моя дочь, почему ты не найдешь от болезни лекарство? Ежели мужчину может победить простой микроб, то как ты можешь предполагать, что я сам подсажу тебя на лестницу, по которой ты вознамерился подняться до положения моего зятя?»

Папа ответил: «Несправедливость».

— Браво, — воскликнула Кейт.

— Дедушке нечего было возразить. Оставалось только благословить брак.

Кейт снова остановила запись, выключила магнитофон и усилитель, закрыла глаза и тяжело вздохнула. Затем открыла глаза, встала из плетеного кресла-качалки, прошла в кухню, выглянула в окно. Снег, словно кисейные полотнища, обвивался вокруг фонарей на Парковой и Ньюарке. Парочка яппи,[4] прикрывшись атташе-кейсами, как щитами, пробивалась сквозь порывистый ветер в направлении общежития на Уиллоу.