Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Муся, я отделяюсь и как будто бы с вами незнакома. Здесь Юля Бек, то есть, понимаешь ли, это точно на заказ, лучшего придумать ничего нельзя. Двадцать седьмого в инженерном училище был вечер, и там за ней все студентик какой-то увивался, вот мы его и изобразим.
- Думаешь, поверит? - спрашиваю я.
- Юля-то? Да разве ты ее не знаешь? Ведь ей что угодно говорить можно.
Это правда: наша Бек милая, хорошенькая девочка, воспитанная, добрая, но уж очень простенькая.
- Подожди, - говорю, - и мы за тобой, издали.
Юля в темно-синем бархатном костюме, с белым зверьком вокруг шеи, с белой, чуть-чуть набекрень шапочкой и с белой же с длинными хвостиками муфтой, плавно и грациозно скользит, то правой, то левой ногой. Вид y нее, точно она сошла с модной картинки; хорошенькая - прелесть, как фарфоровая куколка: беленькая, всегда розовые щечки еще больше разрумянились от движения и легкого морозца, васильковые глаза блестят, - просто смотреть приятно.
- Какая хорошенькая! - восклицает Коля Ливинский.
- A уж ты разглядел, сердцегрыз! - укоряет Володя, но все же и его взгляд выражает одобрение.
В это время Пыльнева уж в двух шагах от Юли и вот что, как я потом узнала, происходит там.
- Mademoiselle Julie! - окликает ее Пыльнева. - Mademoiselle Julie! Юлия Андреевна!
Юля быстро поворачивает голову.
- Честь имею кланяться! Вы меня не узнаете? Но вы все же позволите пожать вашу ручку?
Юля смущенно протягивает.
- Так неужели вы меня, действительно, не узнаете?
Бек сконфуженно:
- Извините, мне так неловко, но я право, не могу вспомнить…
- Увы! А я не могу забыть!.. - с душераздирательным вздохом начинает Ира. - Не могу забыть того небесного виденья, которое всюду следует за мной. Я вижу ярко освещенный зал, целый цветник молодых и, может быть, прелестных барышень, но я не замечаю их, мой взор устремлен на нечто светлое, воздушное, розовое. Точно заря спустилась с неба в этот зал и осветила его своим нежным сиянием. Ореол золотых волос, который обрамляет лилейно-белое личико, с васильками-глазами, розами-щечками, маками-губками, ландышами-зубками, носиком тонким и нежным, как белый лесной колокольчик, ушами… (как лопухи торчащими, чуть не срывается с уст Иры, так как большие и торчащие уши - единственный недостаток Юли, но она вовремя спохватывается, заминается и, тщетно перешарив для поэтического сравнения все царство растений, кидается в морскую пучину)… с ушами, подобными жемчужной раковине, с… Да разве можно словами передать все это?..
Юля, на минуту подняв глаза на говорящего, опускает их, смущенная, пораженная, но, видимо, приятно; она скользит крошечными шажками, напряженно глядя на болтающиеся хвостики своей муфты. Молчание.
- Как, что ж, вы все-таки не узнаете меня? - спрашивает Ира.
- Я кажется, начинаю догадываться. Вы, вероятно, тот студент, с которым я танцевала в инженерном училище. Но вы так страшно изменились, или мне это только кажется? - она опять робко поднимает на него глаза.
- Да вы правы, я изменился, я таю, как свечка. Посмотрите, как широко мне сделалось пальто (Ира трагически оттягивает, как на вешалке болтающееся на ней, несмотря на все в него запакованное, пальто). - Вы видите, даже фуражка мне стала широка (в увлечении она чуть не сбросила, действительно слишком большую, фуражку).
- Да разве голова может похудеть? - недоумевающе спрашивает Юля.
- Как? А вы про это не слыхали? - в свою очередь поражен студент. - Это признак самой страшной, самой неизлечимой болезни - сухотки мозга, причина которой всегда одна: горе, горе и горе…
Юля испуганно и жалостливо смотрит на него. Для ее доброго сердечка наговорено слишком много всяких страстей.
- Боже мой, я, право, не хотела… Я ничем не виновата. И потом, вы так мало знаете меня…
- Я вас? Мало знаю? Я все про вас знаю, каждый ваш шаг, каждый поступок. Я живу вашей жизнью. Хотите, я вам скажу ваши вкусы? Вы терпеть не можете математики и русских сочинений…
- О, да, да, особенно сочинений, да еще y нашего Дмитрия Николаевича, который ужасно строгий, - перебивает оживившаяся Юля, довольная, что разговор сошел с трагической темы. - Теперь опять задано и такое трудное: «Митрофанушка, как тип своего времени».
- Видите, я прав. Далее, книги вы любите грустные, с веселым концом, играете на рояле одни вальсы, стихов не любите, да и зачем они вам! Вы сами воплощенная поэзия, ну, a одноименные электричества, естественно отталкиваются. Например, вы и Надсон!?
- Да, правда, я не люблю Надсона, он все ноет и неизвестно чего, - опять обрадовалась Юля. - Ну, a что я еще люблю?
- Сардинки, ореховую халву, шоколад, печенье «Пью-пью» и крымские яблоки, - бойко перечисляет Ира все то, что постоянно уничтожает с аппетитом на большой перемене Юля.
- Нет, это поразительно! - Ея розовое личико расплывается от восхищения. - Как же вы все это знаете?
- Я слежу за вами.
- Давно?
- Уже пять лет.
- Господи!! Странно, как же я ничего не замечала? И потом, пять лет назад ведь я была маленькая…
- Что ж, вы еще и теперь не верите мне? Еще сомневаетесь? О, так требуйте от меня доказательств, самых смелых, для вас я на все готов. Ну, говорите! Хотите, я выкупаюсь в проруби?
- Ой, нет, ради Бога, нет! - взмолилась Юля. - Вы утонете или простудитесь.
- Что я?! - трагический жест рукой. - Лишь бы вас убедить! Ну, так я прыгну из третьего этажа или соскочу на всем ходу с лихача, вот сейчас на ваших глазах!
- Нет, нет, ради Бога нет! - чуть не плачет сердобольная Юля.
- Но я должен, должен вам доказать! Так сами скажите.
- Когда я, право, не знаю… Ну, что бы такое?.. (Пауза.) - Знаете что, напишите мне Митрофанушку. Хорошо? Только… Я, право, стесняюсь после того, что вы мне сейчас говорили про свою голову…
- A что такое? - уже успев забыть, что она ей нагородила, спрашивает Ира.
- Да вот, что она y вас похудела, так, может быть, вам вредно заниматься?
- Пустяки, пустяки, для меня это такое счастье, а, знаете, лекарство против горя - счастье, так что голова моя пожалуй, опять пополнеет от радости. A теперь одна просьба: дайте мне надежду, крошечную надежду, иначе впереди y меня (глухо)… одна могила! Дайте на прощанье ручку поцеловать.
- Что вы! Что вы! - в ужасе отшатнулась Юля. - Это совсем неприлично.
- Так приличия вам дороже жизни человека? Да?? - неумолимо пытает Ира.
- Боже мой! - вздыхает, чуть не плача, бедная Юля. - И потом, здесь столько народу, и я в перчатке…
- Не беда, я в перчатку, - соглашается пылкий поклонник. И, тихонько вытянув ее руку из муфты, Ира подносит к губам, сильно пахнущую бензином, очевидно, только что чищенную белую лайковую перчатку Бек.
- Ах! - Юля смущена до последней степени.
- Так до свидания, моя жизнь, мое счастье! - еще пожимает ей руку Ира. - В воскресенье, в семь часов вечера, здесь на катке я вручу вам Митрофанушку.
Несколько секунд бедная Юля стоит, как окаменелая, затем, опомнившись, торопливо отправляется на розыски сестры и гувернантки, которые, в свою очередь, уже ищут ее.
Веселые, голодные, набегавшись и нахохотавшись вволюшку, влетели мы шумной ватагой к Снежиным, принеся за собой целый поток свежего, морозного воздуха. На столе уже приветливо шумел самовар, пение которого нам показалось райской мелодией, a на блюде лежали аппетитные, тоненькие, блестящие ломтики светло-розовой ветчины.
- Блюдо богов, - воскликнул Володя. - Я убежден, что на Олимпе каждый день подавали ветчину. По крайней мере, если бы я был Аполлоном, то отдал бы соответствующее распоряжение парнасскому метрдотелю.
- Ишь чего захотел! Только Аполлоном быть! - подхватываю я. - Довольно с тебя и Марса, кстати оно тебе и по чину больше подходит.
- Да, Ю propos, насчет чина, - вмешивается в разговор madame Снежина: - Вчера, когда наша кухарка Маланья носила Мусе Любину записочку, возвращается она потом и спрашивает меня: «Что это, барыня, Мусенькиного папашу в военные генералы произвели, что y них нонича двое денщиков завелось: один на кухне блыкается, a другой, видать, при столе, в комнатах»… Это она вас, Володя и Николай Александрович, за денщиков приняла.
Один из солдатиков моментально вскочил на ноги:
- Что ж, коли ежели, ваше сковородие, изволите приказать, мы могим вам и с салфетом под мышкой услужить.
Через минуту салфетка лихо торчала под Володиной рукой, и он, вытянувшись в струнку перед Любой, рявкнул:
- Здравия желаю! Что прикажете подать, водки или чаю?
- Ни того, ни другого. Пожалуйста, передайте мне ветчину.
Володька ловко обнес всех присутствующих и остановился около бонны: «Fraulein, bitte essen sie Schweinerei» (Фрейлейн, пожалуйста скушайте свинства).
- «Danke, mein Herr, ich lass es fur die Gaste!» (Благодарю вас, я оставляю это для гостей) - удачно отпарировала та.
- A так, тем лучше, теперь, по крайней мере, и солдатик попитается этим самым «свинством» после трудов праведных, - и, комфортабельно усевшись, он принялся уплетать за обе щеки.
- Хорошо жить на свете! - Вера Новицкая - Детская проза
- Большая книга зимних приключений для девочек (сборник) - Вера Иванова - Детская проза
- Приключения Никтошки (сборник) - Лёня Герзон - Детская проза
- Парк свиданий. Большая книга весенних романов о любви - Ирина Щеглова - Детская проза
- Скажи, Лиса! - Эльвира Смелик - Детская проза
- Рыцарь - Катерина Грачёва - Детская проза
- Осторожно, день рождения! - Мария Бершадская - Детская проза
- Там, вдали, за рекой - Юрий Коринец - Детская проза
- Маруся и волшебные праздники: Новый год. В стране сказок - Марсель Марлье - Детская проза
- Мальчик по имени Хоуп - Лара Уильямсон - Детская проза