Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская

опасно близко, так, что мурашки не только бежали по девичьей коже, но при этом еще и подпрыгивали. Катя спиртного не пила и на такие предложения не велась. Повторялось это из раза в раз, словно у ментора была рыбья память или он должен был каждого пришедшего провести через подобный ритуал. Темные глаза его в приспущенных веках сочились влажными фантазиями, и Кате каждый раз становилось зябко. Была у него присказка: «Человек я нежный и впечатлительный», – томно говорил он к месту и не к месту, по-молодецки ероша лысину. Готовил Катю к экзаменам по истории и географии, прекрасно совмещая два этих предмета в один невнятный рассказ. Но что тут было делать, экзамены принимал он сам, и, геройски перетерпев этот отчаянно-бурный подготовительный период, Катя подошла к выпускному без потерь.

В начале апреля директор школы попросила Катиных родителей зайти к ней, как будет удобно, и добавила: «Я всегда на рабочем месте». Просьба оказалась «простой» – организовать выпускной вечер.

– Я прекрасно понимаю, Роберт Иванович, вы человек предельно занятый и времени у вас в обрез, но поймите, выпускной у детей в жизни один и надо, чтоб он запомнился. У вас связи, у вас знакомые мастера эстрады, у вас вся культура вот где, – директриса показала впечатляющий кулак, – вы как никто можете организовать настоящий праздник! И делать особо ничего не надо, только договориться с артистами! Ну что, устроим детям праздник? – И она хохотнула басом, подкрепляя свою просьбу. А куда было деваться?

Получив это непростое задание, Роберт с Аленой задумались. До выпускного оставалось не так много времени, а гастроли уже у всех их друзей были давно расписаны – Давид Коб точно будет в ГДР, только недавно об этом сообщил, а Мамед Муслимов – на Дальнем Востоке. Принялись обзванивать других. Но народ собирался со скрипом – выпускной в конце июня, а июнь, сами знаете, начало отпусков и гастролей. Уговорили выступить композитора Фельдмана: хоть он и был слишком велик для школьного выпускного вечера, но большой друг, отложил отъезд куда-то там и согласился. Еще одна подруга, телеведущая, жизнерадостная и громогласная Светлана Горбунова, обещала поспрашивать на концертах, кто свободен для такого важного дела в конце июня. Без нее не обходилось ни одно мероприятие, она каждый вечер где-нибудь что-нибудь да вела, поэтому и обзванивать всех было совсем не обязательно, обещала просто узнать при встрече. Ну и сказала, что сама будет вести этот важный вечер.

Через пару дней пришла с рассказами. Отозвался молоденький и только начинающий эстрадный путь голосистый красавец Сергей Захарин, который хоть и был ленинградцем, но как раз в это время планировал приехать на съемки в Москву и пообещал спеть в школе пару песен Роберта. С превеликим удовольствием. Еще и одного молодого эстрадника встретила на концерте: он как раз начинал взлет, выступая повсюду с номером, где изображал вцепившегося в хулахуп говорящего попугая. На всех последних «Голубых огоньках» так за хулахуп и держался. В общем, выступлянты на выпускной постепенно набирались, и Алла с Робертом немного расслабились.

Принц Мудило же, узнав, сколько каждый родитель должен сдать на выпускной денег, очень возмутился этой вопиющей несправедливости. «Мало того, что им концерт организовывать, – пыхтел он Лидке, – знаменитостей приглашать, со всеми бесплатно договариваться, так еще и такие деньжищи выложить ни за что ни про что! Надо жаловаться в роно, я считаю».

Лидка тогда еле-еле его остановила.

Про МГИМО все было уже точно решено, не сказать, что помимо Катиной воли, но без ее активной радости. Это же не медицинский… Ну и ладно, языки – это тоже неплохо, решила Катя. Английский она уже знала, как-никак школа была специализированная, с углубленным изучением языка, где зубрили не только «London is the capital of Great Britain», но и Шекспира читали в оригинале, с полным погружением в великую английскую литературу. Так что, да, добавить к английскому еще какой-то язык было бы очень даже и соблазнительно, языки ей давались легко, хотя Катя никак не могла определиться, какой именно ей еще хотелось бы выучить. Как Толстой, знать пятнадцать языков она точно не сможет, да и ни к чему это – все эти латыни и старославянские, татарские и древнееврейские – зачем? А вот парочку европейских, да на хорошем уровне, – с удовольствием. Точно была против арабского и китайского – слишком уж сложные, почти инопланетные и совершенно ее не вдохновляющие. Одни алфавиты чего стоили – эти черточки, лесенки, закорючки и перевернутые музыкальные знаки! Да и на их изучение ушло бы полжизни. А, скажем, языки романской группы – да, пожалуйста. Так что лингвистика – дело хорошее, решила Катя и с удвоенной энергией стала зубрить билеты к вступительным экзаменам, с выпускными проблем случиться не должно было.

Тайное стало явным

Ирка в этот период приходила часто, готовиться к экзаменам самостоятельно у нее никак не получалось, она или звонила по каждому мало-мальски непонятному вопросу – и тогда телефон был вечно занят, или накапливалось этих вопросов тонны и разгрести их потом было намного сложнее. А если уж она заявлялась, то сразу забывала, о чем хотела спросить, мысли ее куда-то улетали, она затормаживалась и начинала помигивать левым глазом. Потом усаживалась у подоконника, задумчиво глядела вверх, подперев подбородок рукой и источая нежный сладкий запах печенья курабье. И в этот момент очень становилась похожа на ангелочка с картины «Сикстинская мадонна». Ну на того, который слева. Так молча и просиживала под Катины монотонные объяснения, рассматривая свои мысли в небе над Почтамтом, а потом вдруг резко спохватывалась, словно вспомнив о чем-то важном, и говорила: «Ну да, я все поняла». Быстро собиралась и шла себе восвояси, оставляя за собой устойчивый шлейф сладкого духа.

– Ира стала какая-то диковатая и странная, – озабоченно вздохнула Лида. Катя с сестричкой и мамой сидели в столовой, пили только что заваренный чай «со слоником», крепкий, терпкий, да еще с малиновым вареньем, которое наварили летом с избытком, – вкуснота!

– А что ты, мам, хочешь, – отозвалась Алена, – бедная девочка, одна-одинешенька, как в таком опасном возрасте ребенка бросать! Ни одна работа не может оправдать! Никакие экспедиции или что там у ее родителей! Один ездит, другой ребенка пасет, как иначе?!

– Хорошо хоть, она у нас душу отводит, я ей и блинчиков с собой даю, и котлет… Чем там дома питается – непонятно…

– Да ладно, что это вы ее так зажалели! – возникла, слегка приревновав, Катя, оторвавшись даже на секунду от Лиски,