Год, когда я стала Изабеллой Андерс (ЛП) - Соренсен Джессика

— Ты серьезно сейчас говоришь, что хочешь увидеть все мои фотографии? — спрашиваю я. — В прошлый раз, когда я показала тебе мои эскизы, ты сказал мне, что просто пошутил, и посмотрел на меня так, будто я не в себе.

— Я никогда не говорил, что шучу, и я не думаю, что ты не в себе, — говорит он, ужасаясь. — Я же сказал, что просто дразню тебя.

— Есть какая-то разница? — прямо спрашиваю я.

Он качает головой, его губы дергаются.

— Иза, есть огромная разница между тем, чтобы шутить с кем-то и дразнить его.

— Да, дразнить — это еще хуже.

— Нет, это не так, — настаивает он. — Поддразнивание — это комплимент. Это значит, что ты мне нравишься достаточно, чтобы дразнить тебя.

— Ну, если это так, то я тебе, должно быть, чертовски нравлюсь. Потому что ты направляешь всю свою энергию на меня. Остальным же достаточно, — я хлопаю ресницами, — посмотреть тебе в глаза и упасть в обморок.

— Во-первых, — он тычет в меня пальцем, сдерживая смех, — я никогда не хлопаю ресницами.

— Возможно, ты не замечаешь, но я точно видела, как ты это делаешь. — Я чувствую странное удовлетворение от того, что, наконец-то, взяла верх в нашем разговоре. Обычно он так меня раздражает, что я сдаюсь. Но на этот раз, он становится все более нервным.

— Назови хоть раз, — говорит он, и его глаза горят яростной решимостью.

— А как насчет вечеринки в честь семнадцатилетия Ханны? — Я скрещиваю руки на груди и ухмыляюсь, когда он начинает нервничать. — Ты пытался привлечь ее внимание, пока она плавала, и ты встал на колени на краю бассейна, наклонился и сделал это, — я хлопаю ресницами, — шепча ей что-то. Бог знает, что ты там наговорил, но это заставило ее хихикнуть, и весь остаток дня ты вел себя как самоуверенный засранец.

Его губы дергаются, но больше от раздражения.

— Это было очень давно, и в тот день мне было очень, очень скучно, и я пытался разозлить Кайлера, потому что думал, что он влюблен в Ханну. Но я больше не тот парень.

Я предпочитаю оставаться в полном неведении относительно того, что касается Кайлера и Ханны, и позволяю словам Индиго о Кае прокручиваться в моей голове. Может быть, он чувствует себя плохо из-за того, что обидел тебя. Люди действительно сильно меняются с тех пор, как им было тринадцать.

— Ты хочешь сказать, что больше не флиртуешь с Ханной? — спрашиваю я. — Или ты больше не хлопаешь ресницами?

— И то, и другое, — говорит он, снова протягивая руки. — А теперь покажи мне фотографии с вашей поездки.

Вздохнув, я достаю телефон из сумочки и ищу папку с надписью «поездка».

— На самом деле большую часть фотографий сделала моя кузина. Она увлекается фотографией, но я тоже кое-что фотографировала. — Я нажимаю на папку, чтобы открыть ее, затем протягиваю ему телефон. — Они не очень хороши, но есть и более-менее приличные.

Устроившись на нижней ступеньке крыльца, он начинает бегло просматривать фотографии, но останавливается на одной из них, где я стою с Индиго перед стеной из черепов, образующих сердце.

— А это где?

— Это катакомбы, — отвечаю я, опускаясь на ступеньку рядом с ним. — Туннели проходят под Парижем.

Он кивает, просматривает еще пару фотографий и снова останавливается.

— Кто этот парень, который кормит тебя кексом?

— Это Найл. Он живет в Лондоне и дружит с одним парнем, Питером, с которым моя кузина познакомилась через интернет.

Это было сразу после того, как я его поцеловала. Мы сошли с «Лондонского глаза» и остановились у пекарни. Фотография получилась довольно глупой, но она все еще заставляет меня улыбаться, когда я смотрю на нее.

Кай больше ничего не говорит, когда заканчивает просматривать фотографии. Затем он возвращает мне телефон, откидывается на локти и вытягивает свои длинные ноги.

— Ладно, я не хотел спрашивать, потому что думал, что это будет невежливо. Но я не могу перестать думать об этом, поэтому я собираюсь спросить, иначе либо сойду с ума, либо моя голова взорвется. Но прежде, чем я спрошу, просто хочу, чтобы ты знала, что я не пытаюсь быть грубым. Мне просто любопытно, — говорит он и внезапно замолкает. Именно так. После этой длиннющей речи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Приятель, ты собираешься спросить или просто сказал все это, чтобы свести меня с ума? — спрашиваю я, засовывая телефон в карман.

Его глаза озорно блестят.

— Я просто пытался показать тебе, что я чувствую. Ты чувствуешь, что сходишь с ума от того, что не знаешь ответа?

Я щиплю его за бок. Я даже не знаю, зачем это делаю. Ладно, может, это и ложь. Я видела, как Индиго использовала этот прием против нескольких парней, с которыми флиртовала.

Срань господня! Я флиртую с Каем.

Что, черт возьми, со мной не так?

— Ауч, а ты жестока. — Кай хихикает, потирая бок в том месте, где я его ущипнула.

— Извини, я просто сгораю от нетерпения. — Я сцепляю руки перед собой. — Не мог бы ты, пожалуйста, задать свой вопрос, прежде чем я сойду с ума или моя голова взорвется?

— Хорошо, я скажу тебе. — Он насмешливо закатывает глаза. — Господи, Иза, не надо драматизировать, — он одаривает меня игривой улыбкой, когда я смотрю на него, притворяясь более раздраженной, чем есть. — Так что там с новым обликом?

— Это твой вопрос. Серьезно? — Я разочарованно хмурюсь. — Должна сказать, после всего, что произошло, я думала, что ты спросишь меня о чем-то более неловком.

Его брови поднимаются.

— О чем, например? Ты всё еще девственница или что-то в этом роде?

Мои щеки пылают, и я ненавижу, что он это видит.

— Нет, я совсем не об этом подумала.

Он проводит пальцем по моей щеке.

— Я и забыл, какая ты милая, когда краснеешь.

Движение настолько быстрое, что я едва замечаю его, но мое сердце ускоряется, чувствую, как пульс бьется о запястье, шею… везде.

Мое тело — чертов предатель, и мой разум кричит на меня, чтобы я разозлилась на него. Он говорит о прошлом, о тех временах, когда мы дружили, и он не имеет права говорить о тех моментах, когда решил притвориться, что их никогда не было.

— Ты никогда раньше не видел, чтобы я краснела, — лгу я, мой голос немного дрожит. Я провожу пальцами по волосам, приглаживая их. — И я решила изменить свой облик. В этом нет ничего особенного.

— Для этого должна быть причина, тем более, я знаю, что ты ненавидишь платья, макияж и все это девчачье дерьмо.

— Я никогда не ненавидела девчачье дерьмо. Я просто растерялась… тогда. — Тогда, когда ты вонзил мне нож в сердце. — И я не такая уж девчонка. — Я поднимаю ноги и стучу сапогами. — Вот видишь. Совершенно не девчачьи туфли.

Он сдерживает улыбку.

— Тем не менее, ты сильно изменилась, и обычно есть причина, по которой кто-то делает полный щелчок выключателем.

Я выгибаю брови.

— Ты имеешь в виду себя?

Он гримасничает.

— Да, наверное.

Я обдумываю его вопрос, но сама мысль рассказать ему о том, что я узнала о себе и своей семье во время путешествия, приводит меня в ужас.

— Я скажу тебе причину, если ты мне откроешься.

Его губы кривятся, а глаза темнеют.

— О чем именно ты говоришь, Иза? Потому что, когда ты говоришь мне такое дерьмо, мой разум автоматически отправляется прямо в сточную канаву. — Его взгляд скользит вверх и вниз по моему телу, заставляя меня дрожать. — Но я более чем счастлив показать тебе себя.

Я закатываю глаза и толкаю его, но смеюсь.

— Не будь грубым.

— Эй, это ты сказала, — говорит он с усмешкой.

— Я имела в виду, что скажу тебе, почему я изменилась, если ты скажешь мне, почему это произошло с тобой.

Он обдумывает мои слова, но не очень долго.

— Ладно, можешь держать свои секреты при себе.

— Хорошо, я так и сделаю. — Мне только немного грустно, что он ничего не сказал, потому что мне любопытно, почему он решил перейти от популярного качка к этой непринужденной мне-наплевать-на-что-либо версии Кая. Но в основном я рада, потому что не хочу раскрывать ему свою тайну.