Далекие Шатры - Мэри Кайе

По мере того как лунный свет становился все ярче, звезды бледнели и горная гряда за городом представлялась взору не расплывчатой темной тенью на фоне сине-фиолетового ночного неба, а четким силуэтом с серебряными контурами, словно на горах лежал снег. И на какой-то миг Ашу померещилось, будто он видит саму Дур-Хайму, чудом перенесшуюся в сей жаркий и засушливый уголок Раджпутаны, чтобы даровать последнее благословение своему бывшему почитателю. Он собрал в горсть крошки, рассыпанные по подоконнику, и снова высыпал их, бормоча старую молитву:

– О Бог, прости мне… Повсюду Ты, но я тебе свершаю поклоненье здесь…

Годы пролетели так быстро… так быстро. Но он прожил хорошую жизнь и за многое должен благодарить небо. Он унесет с собой много воспоминаний – куда бы он ни ушел. Если действительно, как считают иные, после смерти душа человека возвращается в места, которые он больше всего любил при жизни, тогда Аш очнется среди гор – возможно, в той самой долине, о которой Сита рассказывала так часто, что он видел ее словно воочию. В долине, где они построят себе дом из деодаровых бревен, насадят вишневых деревьев, станут выращивать маис, красный перец, лимоны и заведут козу. И куда возьмут с собой Каири-Баи…

Последняя мысль принесла Ашу первое за весь день утешение, и, когда он отвернулся от окна и лег в одежде на кровать, на его лице была улыбка.

41

Гобинд оказался прав: раджа не дожил до утра. Он испустил дух в предрассветный час, и вскоре ночную тишину нарушило гудение огромных бронзовых гонгов, которые возвещали о кончине всех правителей Бхитхора с тех пор, как Бика Рао, первый раджа, основал город.

Звук сотряс жаркую тьму, раскатился среди окрестных гор подобно рокоту грома и отразился многократным эхом в долине и над тихим озером. Он разбудил спящий город, вспугнул ворон, с истошным карканьем закруживших над крышами, и поднял с кровати Аша, мгновенно обретшего ясность мысли и готового действовать.

В каморке по-прежнему было жарко и душно – ночной ветер давно стих. Луна скрылась за горами, погрузив комнату в такую непроглядную темноту, что Ашу потребовалось несколько минут, чтобы найти и зажечь лампу. Но все остальное не составило труда, и через пять минут он уже находился во дворе и седлал Дагобаза.

Необходимости соблюдать тишину и осторожность не было. Ночь оглашалась низким, звучным гудением гонгов, во всех домах зажигались лампы, и толпы людей, спавших под открытым небом, пробудились и вовсю шумели.

Гонги не испугали Дагобаза. Уши у него были плотно прижаты к голове, и ноздри трепетали, словно он уподобился коню из Ветхого Завета: «…при трубном звуке он издает голос: гу! гу! и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик»[45]. Он вскинул голову и заржал, заслышав шаги Аша, и на сей раз стоял спокойно, не пятясь, не шарахаясь в сторону и не выкидывая обычных номеров.

– Впервые вижу, чтобы он так себя вел, – сказал Сарджи. – Он любит показывать, что обладает собственной волей и ходит под седлом не из кротости или за неимением выбора. Можно подумать, он знает, что вам предстоит серьезное дело.

– Конечно знает. Он все знает. Правда ведь, сынок?

Дагобаз опустил голову и ткнулся мордой в плечо Аша, словно в знак ласкового согласия, и Аш потерся щекой о бархатистый нос коня и сказал дрогнувшим голосом:

– Позаботься о нем, Сарджи. Не допусти, чтобы… – Он резко умолк, почувствовав спазм в горле, и следующие несколько минут затягивал ремни подпруги. Когда он снова заговорил, голос его звучал отрывисто и бесстрастно. – Ну вот, готово. Я оставил тебе карабин, Сарджи. Мне он не понадобится, а тебе и остальным может пригодиться, так что возьми его с собой. Ты знаешь, что делать, верно? Не нужно повторять все снова. Мы с тобой были добрыми друзьями, и мне очень жаль, что я втянул тебя в эту историю и подверг опасности… и что все так закончилось. Мне не следовало брать тебя с собой, но тогда я надеялся… Ладно, теперь это не важно. Но будь осторожен, Сарджи… будь осторожен. Если с тобой что-нибудь случится…

– Со мной ничего не случится, – быстро сказал Сарджи. – Не беспокойся, я буду осторожен, обещаю. Вот, возьми-ка мой хлыст. Возможно, он тебе пригодится, чтобы прокладывать путь в толпе. Ты взял револьвер?

– Да. Открой калитку для меня, хорошо? Прощай, Сарджи. Удачи тебе… и спасибо.

Они обнялись как братья, а потом Сарджи пошел впереди с фонарем и широко распахнул калитку, выпуская Аша и Дагобаза на улицу.

– Скоро станет светло, – сказал Сарджи, придерживая стремя, пока Аш садился в седло. – Звезды уже потускнели, и рассвет не за горами. Желаю тебе…

Он осекся с судорожным вздохом, и Аш, свесившись в седле, коротко сжал его плечо, а потом тронул Дагобаза пятками и поехал прочь не оглядываясь.

Добраться до дома Гобинда оказалось сложнее, чем он предполагал. Жутковатое гудение гонгов привлекло, наверное, половину населения Бхитхора к Рунг-Махалу, и не только площадь перед дворцом, но и все ведущие к ней улицы и переулки были запружены народом. Но Аш умудрился пробиться через толпу, безжалостно орудуя хлыстом Сарджи, погоняя Дагобаза и продвигаясь вперед фут за футом, а люди кричали, изрыгали проклятия и расступались перед ним.

Дверь дома Гобинда была заперта, а человека, поставленного наблюдать за ним, по всей видимости, подхватила и унесла собой толпа, как произошло бы и с Ашем, если бы он не приехал верхом. То, что он сидел на коне, дало ему еще одно преимущество: привстав на стременах, он сумел дотянуться до окна на втором этаже, которое оставили открытым из-за жары. В комнате за окном свет не горел, как и во всех прочих частях дома, насколько было видно. Но когда Аш постучал рукоятью хлыста по решетке, за ней появилось круглое бледное лицо Манилала.

– В чем дело? Кто там?

Вместо ответа Аш сунул в окно два письма и, не промолвив ни слова, развернул Дагобаза и принялся пробиваться обратно по улице, навстречу людскому потоку. Через десять минут он выбрался из толпы и пустился галопом по темным и почти безлюдным переулкам к воротам Мори. Здесь снова горели огни: керосиновые лампы, фонари и факелы. И снова были люди, хотя не очень много: пара стражников и ночных сторожей да несколько небольших групп крестьян из удаленных деревень – они, по всей видимости, ночевали под громадной аркой за воротами и теперь готовили ранний завтрак, прежде чем отправиться на дворцовую площадь и присоединиться к собравшейся там толпе.

В ярком сиянии факелов и неверном свете полудюжины маленьких костров, сложенных из сухого коровьего навоза, городские стены блестели, как полированная медь, и по контрасту с ними пейзаж в проеме ворот представлялся взору квадратом густой тьмы. Угольщик не солгал насчет ворот: они были широко открыты и не охранялись, дабы душа умершего правителя могла покинуть город через них, коли пожелает…

Согласно легенде, в таких случаях предпочтение чаще всего отдавалось воротам Тхакур, поскольку они располагались неподалеку от городского храма. До сих пор никто – даже жрецы – никогда не заявлял, что видел душу, покидающую город. Однако на сей раз все люди, которым повезло находиться рядом с воротами Мори, впоследствии утверждали, что своими глазами видели, как сам раджа в золотом облачении, верхом на черном как смоль коне, чьи копыта беззвучно касались земли, пронесся мимо них бесшумно и стремительно, как внезапный порыв ветра, и бесследно исчез.

Золотое облачение, конечно, было чистой воды вымыслом. Но следует помнить, что зрители были людьми простыми и видели то, что хотели видеть. Они не мыслили раджу иначе как в великолепном наряде. Не исключено также, что при свете факелов и маленьких костерков, да еще в тонкой пелене дыма, светло-коричневая одежда Аша могла на миг показаться великолепной. Что же касается остального, стук копыт Дагобаза потонул в скорбном рокоте гонгов, а риск быть остановленным стражниками заставил Аша проскакать через ворота во весь опор, и за пределами освещенного кострами и факелами пространства конь и всадник мгновенно растаяли во тьме.

Совершенно не подозревая, что он уничтожил одну легенду и создал другую, которая будет передаваться из уст в уста, пока живы суеверия и люди, верящие в призраков, Аш поскакал прочь от города по северной дороге, покрытой толстым слоем пыли.

После резкого перехода из света в темноту окрестная местность с минуту казалась чернильного цвета пустыней, и серая лента дороги еле виднелась на несколько ярдов вперед. Потом глаза Аша привыкли к перемене, и он осознал, что рассвет близок и горы четко вырезаются на фоне светлеющего неба, где звезды уже не сверкали и не блестели, но бледно мерцали, словно лепестки увядшего жасмина.

Легкий ветерок, предвестник утра, задул над полями, шелестя колосьями и создавая видимость прохлады, и стало возможно различать объекты на расстоянии двадцати-тридцати ярдов впереди: булыжник, куст, дерево кикар, пушистый пучок пампасной травы, а еще дальше – стадо черных антилоп, спокойной трусцой уходящих с равнины после ночи, проведенной в поисках корма на возделанных землях, и серого поджарого волка, торопливо бегущего к горам.