Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Горькие чувства проснулись в душе Мадзи. Она упрекала себя в том, что отпустила Здислава одного, хотела броситься за ним вдогонку и ехать с ним, укрывшись в другом вагоне. Потом она вспомнила, что ничего не делает, и похолодела при одной мысли о том, что впереди у нее еще несколько бесцельных и праздных дней, долгих, пустых, отравленных тревогой.

"Уснуть бы на это время или куда-нибудь уехать!"

Около двух часов дня дворник принес ей визитную карточку с надписью: "Клара Мыделко, урожденная Говард".

- Барыня спрашивают, - сказал дворник, - можно ли зайти к вам.

- Ну конечно, просите, просите!

"Мыделко? - подумала Мадзя. - Да ведь это поверенный Сольских! И панна Говард вышла за него замуж? Ну конечно, иначе откуда вторая фамилия? Да, да, она ведь так его расхваливала, умный, мол, порядочный. Но эти кривые ноги!"

Дверь распахнулась, и вошла та, которую когда-то звали панной Говард. На ней было черное шелковое платье с длинным шлейфом, на шее золотая цепочка от часов, на лице все тот же ровный румянец, на белесых волосах маленькая кружевная шляпка.

- Вы уж извините, панна Магдалена, - усталым голосом произнесла она, за то, что я послала к вам дворника. Мне расхаживать сейчас нельзя. Я ведь замужем!

- Поздравляю, поздравляю! - воскликнула Мадзя, целуя гостью и усаживая ее на диванчик. - Когда же это случилось? Вы никому не сказали...

- Уже четыре дня я не принадлежу себе, - ответила пани Клара. Она опустила белесые ресницы и попыталась покраснеть еще больше, но это было просто немыслимо. - Мы обвенчались тайно в семь часов утра в костеле Святого Франциска, и с этой минуты в моей жизни началась полоса безоблачного счастья. У меня есть муж, который боготворит меня и которому самая гордая женщина могла бы подарить свое чувство. Поверьте, панна Магдалена, - с жаром говорила она, - женщина только тогда становится настоящим человеком, когда выходит замуж. Семья, материнство - вот высшее предназначение нашего пола! Не стану спорить, - скромно прибавила она, - бывает неловко и даже неприятно... Но обо всем забываешь, когда убедишься, что ты осчастливила человека, который этого достоин.

- Я очень рада, что вы так довольны, - перебила ее Мадзя.

- Довольна? Скажите: на седьмом небе! Я прожила в этом состоянии не четверо, собственно, не трое суток, а три столетия, нет, три тысячелетия! Ах, милая, вы даже не представляете себе...

Новобрачная вдруг оборвала речь, а затем прибавила тем задушевным тоном, каким обычно дают советы:

- Но чтобы заслужить такое счастье, женщина всю жизнь должна быть очень осмотрительна. Позвольте поэтому заметить вам, дорогая панна Магдалена, что вы бываете порой неосторожны...

- Да что же я делаю? - удивилась Мадзя.

- Ничего, я знаю, что ничего, все мы это знаем. Но незачем было посещать подкидышей, акушерок... А то, что вы несколько дней провели в гостинице...

- Но в гостинице остановился мой больной брат, - с негодованием перебила ее Мадзя.

- Мы это знаем! Дембицкий все нам объяснил. И все-таки пан Згерский говорит о вас с полуулыбочкой, а вчера... вчера эта срамница Иоанна остановила меня на улице и знаете, что мне сказала: "Что же это, смиренница Мадзя? Такую недотрогу разыгрывала, а сама вот до чего дошла!" Вы слышите, панна Магдалена? Эта вертихвостка, эта беспутница посмела сказать такую вещь!

- Бог им судья! - ответила Мадзя. - К тому же я через несколько дней уезжаю к брату, так что эти сплетни совершенно меня не волнуют.

- Вы уезжаете? - спросила новобрачная совсем другим тоном. - Скажите мне, но только совершенно откровенно: вы в самом деле сердитесь на Аду Сольскую?

- Я? - воскликнула с удивлением Мадзя. - Но ведь я ее по-прежнему люблю!

- Зная ваше сердце, я не сомневалась в этом. А... если бы панна Ада пришла к вам?

- И вы спрашиваете?

- Понимаю. У панны Ады, видно, к вам важное дело, а этот тюфяк Дембицкий не хочет взять на себя посредничество. Не знаю, что это за дело, но догадываюсь, что Ада хочет попросить вас помирить ее с братом...

- Я должна мирить их?

- Не знаю, ничего не знаю, дорогая панна Магдалена, только так мне что-то кажется. Ада обручилась с паном Норским, - и везет же этому парню! сообщила об этом пану Стефану, но ответа, кажется, до сих пор нет, и она боится...

- Чем же я могу помочь ей?

- Не знаю, понятия не имею, и прошу вас, забудьте о моих домыслах. Итак, я могу передать ваши слова панне Сольской?

- Она прекрасно знает, что я ее люблю.

В эту минуту Мадзю позвали обедать, к пани Мыделко, урожденная Говард, весьма сердечно простилась с нею, попросив хранить все в тайне и остерегаться злых языков.

Разговоры столовников, беготня прислуги, кухонный чад и жалобы пани Бураковской так утомили Мадзю, что она решила пойти в Саксонский сад.

Там тоже сновали толпы людей и слышался неумолчный говор, но видны были небо, зелень, деревья. Мадзе казалось, что в саду ей легче дышится и что среди неподвижных ветвей и увядающей листвы ее снова осенит своими крыльями тишина, пугливая птица, которая так давно улетела из ее жилища.

В аллее, где несколько дней назад она прогуливалась с братом и Дембицким, Мадзя нашла свободную скамью, села и засмотрелась на каштан. Тишина нисходила на нее. Она переставала замечать прохожих, не слышала шума. Ей казалось, что она погружается в сладостное забытье и печали, словно нехотя, покидают ее.

И снова перед ней возникла хрустальная беспредельность, в которой, как пестрые мотыльки, реют сотканные из света образы в радужных одеждах.

- Разрешите закурить?

Рядом с ней закуривал папиросу одетый с претензией молодой человек с истасканным лицом.

- А то, может, вас беспокоит дым, - сказал он.

Мадзя поднялась со скамьи, сосед тоже. Он шел рядом с ней и разглагольствовал:

- Одиночество - вещь очень неприятная для такой красивой барышни. Вы, я вижу, не варшавянка, может, у вас и знакомых здесь нет. В таком случае, осмелюсь предложить свои услуги...

Мадзя свернула к воротам, выходящим на Крулевскую, и ускорила шаг, но молодой человек не отставал и продолжал говорить.

Тогда Мадзя остановилась вдруг и, глядя прямо в глаза своему преследователю, сказала умоляющим голосом:

- Послушайте, я очень несчастна! Оставьте меня в покое!

- Вы несчастны? - воскликнул тот. - Но утешать красивых и несчастных барышень - это мое призвание! Позвольте ручку! - И он грубо потянул ее за руку.

Мадзя почувствовала, что у нее сжимается горло и на глаза набегают слезы. Чтобы не привлекать внимания прохожих, она закрыла лицо носовым платком, но не выдержала и расплакалась прямо на улице.

Молодой человек нисколько не смутился, он все вертелся около нее, плел какой-то вздор и глупо хихикал. И только тогда, когда прохожие стали обращать внимание на эту сцену, он отвязался от Мадзи, бросив напоследок ей какое-то гадкое словцо.

Мадзя вскочила в свободную пролетку и, заливаясь слезами, вернулась домой. Ей стало так горько от человеческой жестокости и такое охватило отчаяние, что она готова была выброситься из окна.

Наконец она пришла в себя. Села на диванчик, сомкнула веки и, сжимая руками голову, повторяла про себя:

"Нет мне покоя, нет пристанища, нет спасения! Боже, сжалься, боже, сжалься надо мной!"

Вдруг она подняла голову, вспомнив о матери Аполлонии, и мысли ее сразу приняли другое направление. "Зачем же я ходила в Саксонский сад? Ведь стоит только попросить монахинь, и они позволят мне целыми часами сидеть у них в саду. Ах, видно, я никогда уже не поумнею!"

И правда, что может быть лучше отдыха в саду у монахинь? Обедать и ночевать она будет дома, а остальное время будет проводить на свежем воздухе, в тишине. Мать Аполлония не откажет ей в этом, а пройдет несколько дней, и ее вызовет Здислав.

Глава двадцать вторая

Ожидание

На следующий день Мадзя отправилась в монастырь.

- Что с тобой, дитя мое? - воскликнула мать Аполлония, увидев ее. - Да ты больна!

Мадзя рассказала старушке обо всем, что произошло с нею за последние дни. Когда она описывала неожиданное появление брата и отчаяние, охватившее его перед лицом близкой смерти, монахиня сжала губы и тень недовольства пробежала по ее лицу. Но когда Мадзя заговорила о Дембицком и его речах, вернувших покой брату, на лице матери Аполлонии появилась снисходительна я улыбка. Выслушав гостью, старушка сказала:

- Видно, хороший человек этот пан Дембицкий, но зачем он так мучится в поисках доказательств? Что бог и вечная жизнь существуют, это чувствует каждый, у кого хватает мужества внять голосу разума.

Потом Мадзя рассказала о происшествии в Саксонском саду и попросила у матери Аполлонии разрешения отдыхать в монастырском саду.

- Это всего на несколько дней, - сказала Мадзя. - Здислав должен вызвать меня за границу! А мне так хочется немного окрепнуть.

- Дитя мое, - ответила старушка, целуя Мадзю, - приходи, когда хочешь, и гуляй в саду, сколько хочешь. Только скучно тебе будет, мы ведь заняты. У нас и книг нет для чтения.