Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- А ведь страдания вещь неприятная! - заметил Бжеский.

- Неприятная, но в то же время и неоценимая. Страдания - это тень, на фоне которой ярче кажутся приятные минуты и значительней наше сознание, наша индивидуальность. Страдание и желание - это стимулы, которые побуждают нас к творчеству, к совершенствованию. Страдания, наконец, связывают людей едва ли не самыми прочными узами солидарности. Счастлив тот, кто вместо жалоб на страдания извлекает из них уроки.

- Вот что значит близость конца! - воскликнул Здислав. - Да если бы год назад кто-нибудь стал излагать мне подобные теории, я бы рассмеялся ему в лицо. А сегодня я слушаю с удовольствием и даже пытаюсь заполнить ими ту загробную пустоту, которая так пугала меня!

- Так ты все еще не веришь? - спросила Мадзя.

Больной пожал плечами.

- Ничего плохого в этом нет, - сказал Дембицкий. - Ваш брат должен все сам продумать, уяснить себе...

- А почему же я не пытаюсь уяснять? - воскликнула девушка.

- Потому что между вами и верой, которую вам внушали в детстве, не легло столько теорий и сомнений, сколько в жизни вашего брата. Он больше, чем вы, сталкивался со скептическим духом времени.

- Ах, этот проклятый скептицизм! - прошептала Мадзя.

- Простите, сударыня, скептицизм - это один из стимулов, толкающих нас на поиски истины. Я сам десятки лет во всем сомневался, даже в логических истинах и математических аксиомах. Долог был мой путь, прежде чем я понял, что важнейшие догматы религии, такие, как бог и душа, не только согласуются с точными науками, но даже представляют собой основу философии. Человек с непреоборимой страстью ищет такую теорию, которая охватывала бы и объясняла не только явления так называемого материального мира, но и его собственную душу, ее разнообразные и такие реальные стремления и надежды. И если бог, душа и духовный мир открывают перед нами бескрайний горизонт, в котором умещается все, о чем мы думаем и что мы ощущаем, то без бога и духа даже чувственный мир, несмотря на царящий в нем порядок, превращается в хаос и ад. Мы ничего не понимаем, тяготимся собственным существованием. Итак, перед нами две теории: одна все объясняет, все облагораживает и чудодейственно укрепляет наши силы; другая - все опошляет, затемняет, а нас самих портит и лишает сил. Какая же из этих двух гипотез более вероятна, если вспомнить, что в природе истина заключена в гармонии, во взаимозависимости разных вещей и явлений?

- А как вы представляете себе вечную жизнь? - неожиданно спросил Бжеский.

- Совершенно реально, хотя представление это зиждется на нематериальной основе и поэтому нуждается в предварительном объяснении. Глубокий ученый, математик Бебедж заметил однажды: "Если бы мы могли наблюдать самые незначительные явления в природе, то каждая частица материи рассказала бы нам все, что когда-либо происходило на свете. Лодка, скользящая по океанской глади, оставляет в воде борозду, которую навеки сохранит движение частиц набегающей без конца воды. Сам воздух - это гигантское хранилище, в котором сохраняется все, что когда-либо сказал или прошептал человек. В нем навеки запечатлены изменчивыми, но неизгладимыми звуками первый крик младенца, последний вздох умирающего, невыполненные обеты, нарушенные клятвы". Словом, Бебедж считает, что ни одно явление на земле не исчезает бесследно, а навсегда сохраняется в двух таких непостоянных стихиях, как вода и воздух. С еще большим основанием мы можем предполагать, что подобная фиксация явлений и их увековечение происходят в массе эфира...

- Чего мы, однако, не видим, - заметил Бжеский.

- А разве вы видите ультрафиолетовые лучи, эти восемьсот с лишним триллионов колебаний в секунду? Или тепловые колебания с частотой от ста до четырехсот триллионов, или бесконечное множество других колебаний меньшей частоты? Колебания эфира, которые мы называем светом, настолько точны и тонки, что благодаря им мы распознаем цвета, форму и размеры предметов. Неужели вы думаете, что тепловые колебания менее тонки, что, обладая соответствующим органом чувств, мы не могли бы воспользоваться тепловыми лучами для того, чтобы различать форму, величину, а может быть, и какие-нибудь другие свойства предметов? Помните, сударь, что колебательные движения - это кисти, резцы и долота, с помощью которых каждый предмет и каждое явление увековечивается в просторах вселенной, в массе эфира. Вот сейчас я разговариваю с вами, и сказанные мною слова как будто исчезают, а на деле они принимают форму тепловой энергии и где-то уже фиксируются. Пламя гаснет, но рожденные им световые и тепловые лучи уже увековечены. Так же фиксируются где-то в пространстве каждый кристалл и клетка, каждый камень, растение и животное, каждое движение, звук, улыбка, слеза, мысль, чувство и желание. Если бы глаз был способен улавливать тепловые лучи и распознавать их в далеком межпланетном пространстве, мы прочли бы историю мира за все минувшие века, даже историю нашей собственной жизни со всеми сокровеннейшими подробностями.

Мадзя вздрогнула.

- Как это страшно! - прошептала она.

- Не один астроном, - продолжал Дембицкий, - удивлялся, почему во вселенной так много пустоты? Почему все бесчисленные звезды, разом взятые, представляют собой не больше чем каплю в океане эфира? Между тем эфир вовсе не пуст; он полон явлений и жизни, которая кипит на солнцах и планетах. Каждое солнце, каждая планета, каждая материальная субстанция - это лишь веретена, которые в чувствительной массе эфира прядут нити вечного и сознательного бытия. Возьмите нашу землю. Она вовсе не описывает эллипсы в пространстве, а движется по огромной спирали, каждый виток которой тянется почти на сто тридцать миллионов географических миль. Поэтому год - не абстрактное понятие, а линия, описанная в эфире; пятьдесят лет человеческой жизни - это не полсотни иллюзий, а пятьдесят витков спирали общей длиной в семь миллиардов миль. В общем, книги деяний каждого из нас занимают довольно много места во вселенной...

- К счастью, эфир настолько тонок, что никто не прочтет в нем нашу историю, - улыбнулся Здислав.

- Вы заблуждаетесь. Эфир - это такая удивительная субстанция, что материальные тела передвигаются в нем с легкостью теней, и в то же время он - плотное вещество. Юнг, исследуя свойства световых лучей, пришел к выводу, что эфир может обладать твердостью алмаза! Из такого материала можно высекать прекрасные и долговечные скульптуры. Не удивляйтесь же, если когда-нибудь вы увидите нашу планету такой, какой она была в первые эпохи своего существования, если вам повстречаются огромные чудовища, от которых сейчас сохранились только останки; если вы познакомитесь с Периклом, Ганнибалом и Цезарем. Ведь все они там! Но, прежде всего, подумайте о том, что в новой жизни вы встретите самих себя в младенчестве, детстве, отрочестве, ибо все это отражено и высечено там. Подумайте также о том, что каждый поступок, совершенный вами здесь, на земле, может принести вам счастье или горе на том свете.

- Сказки тысяча и одной ночи! - воскликнул Бжеский.

- Во всяком случае, эти сказки странным образом согласуются с последними открытиями точных наук и объясняют многие загадки материального мира. Более того: они помогают правильно истолковать некоторые изречения святых отцов. Один из них говорит: "Око не видело, ухо не слышало, разум не представлял себе того, что богом уготовано для верных". А святая Тереза прибавляет: "Не смерти я страшусь, а жизни. Ибо такие миры видятся мне там, впереди, что мир земной для меня юдоль плачевная".

- Если бы так оно было! - сказал Здислав. - Тогда мы не боялись бы смерти, а искали ее.

- Искать ее незачем, ибо на этом свете мы собираем капитал для жизни будущей. Но бояться? Страх смерти, такой постыдный и распространенный среди нынешнего поколения - это болезнь, возникающая от пренебрежения гигиеной духа. Чтобы дух был здоровым, надо о боге и вечной жизни думать так же часто, как об еде и развлечениях; а так как мы этого не делаем, то наше духовное чувство притупляется и мы становимся калеками хуже слепцов. Отсюда неустойчивый и лихорадочный образ нашей жизни, отсюда грязное себялюбие, житейские мелочи, засасывающие нас, отсутствие высоких целей и упадок энергии. Жалкой и обреченной кажется мне современная цивилизация, которая на место бога и души поставила энергию и химические элементы.

- Вы так восстаете против преклонения перед энергией и материей, а сами, кажется, пантеист, - заметил Здислав.

- Я? - опешил Дембицкий.

- Ведь вы называете эфир всеобщим духом.

- Мы не понимаем друг друга. Видите ли, по моей гипотезе, чувствительный эфир - это духовная субстанция, материал, из которого рождаются души и который сам стремится к сознанию. Но этот эфир, этот океан, в котором плавают сто миллионов солнц, представляет собой ограниченную массу и, возможно, имеет форму эллипсоида. Однако за пределами этого океана, этого духа, в котором мы живем и частью которого являемся, могут быть миллионы других океанов эфира, населенных миллиардами других солнц. И в тех океанах, возможно, действуют совсем иные силы, царят совершенно иные законы, о которых мы не имеем представления. Каждый такой океан может быть отдельным миром духов, стоящих на более или менее высокой ступени развития. Но все они созданы одним творцом, о котором мы знаем только одно; он существует и он всемогущ. К нему не приложимы понятия величины и времени, поскольку сами дела его не имеют ни начала, ни конца, ни границ во вселенной. Мир, в котором мы живем и который мы видим, простирается в трех измерениях и в одном времени, но бог объемлет бесконечное число измерений и бесконечное многообразие времен. Он из ничего создает пространство и наполняет его вселенной. Он - средоточие и источник энергии не для звезд и туманностей, ибо звезды жалкие пылинки, а для тех океанов эфира, в которых движутся эти звезды и туманности. И вот что странно - это безграничное могущество бога нисколько нас не пугает; мы думаем о нем без всякой тревоги, с доверчивостью и надеждой, как дети об отце, хотя между ним и нами лежит бездна, которую не заполнить всем силам вечности. Так что же такое смерть перед лицом бога и возможно ли, чтобы во владениях вседержителя даже мельчайшая частица превратилась в ничто? Ведь все, что нас окружает, создано по его воле и, значит, должно быть вечным. Над мнимыми гробницами людей, вещей и миров он витает, как солнце над вспаханной землей, в которую семена брошены не для того, чтобы они погибли, а для того, чтобы принесли новую, богатую жатву.