Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

Призрак молча оскалил розовые зубы.

— Теперь ты доволен? — спросил его Эш.

— Чем?

— Скорее всего, ты самое невероятное существо на свете, — пояснил Эш. — Я ни разу не принимал такого сигнала, какой испускает твой мозг. Этот сигнал очень ясен, очень силен, очень настойчив. В той или иной форме ты существуешь в большинстве из параллельных миров.

— Да, — сказал Призрак.

— Что — да? — недоуменно взглянул на него Эш.

— Теперь я доволен, — едва заметно кивнув, сказал Призрак.

Солнце, как всегда, неподвижно висело в искусственном небе. Как обычно, дул ветер. В этом мире было нетрудно поверить в то, что беспощадное время не существует и день будет длиться вечно. Здесь даже самый старый человек, обуреваемый самыми тяжелыми воспоминаниями, порой мог убедить себя в том, что ночь никогда не наступит.

Эш последним вышел из лаборатории.

— Спасибо тебе еще раз, — сказал воззен. — Ты очень мне помог.

— Спасибо вам за щедрое вознаграждение! — Эш убедился в том, что его ждет очередная чашка чаю, и отхлебнул приятной горьковатой жидкости, наблюдая за тем, как Призрак отвязывает от дерева тюк на воздушной подушке. — Ну и куда вы теперь?

— Буду читать лекции. Меня уже ждут, — ответил Хозяин.

— Ну и отлично!

— А еще мне хочется поговорить с новыми пассажирами корабля.

— Ради науки?

— И ради удовольствия!

Чуть раньше Эш пригрозил Призраку, что расскажет все про него воззену, и теперь с удовлетворением заметил, что Призрак незаметно положил между корнями игольчатой сосны маленький приборчик.

Струсил!

Отхлебнув еще чаю, Эш сказал:

— А что вы можете сказать мне о будущем, Хозяин?

— О том, что будет?! Но я же только!.. — начал было воззен.

— Я не встречал еще ни одного историка, который не задумывался бы и о будущем, — перебил его Эш. — Что, по-вашему, станет с людьми через десять или двадцать миллионов лет?

Воззен тут же разразился не слишком длительной, но аргументированной тирадой, объясняя двум своим слушателям разницу между тем, что можно познать, и тем, что навсегда останется неизвестным. При этом он не преминул заметить, что примирить две эти противоположности невозможно.

Впрочем, слушатели вовсе его не слушали.

— Но зачем же ты всюду ходишь за ним и прислуживаешь ему? — шепотом спросил Призрака Эш.

Призрак ухмыльнулся так, как это принято среди абэков, заглянул в разверзшуюся перед ним пропасть и сказал в пустоту:

— Затем, что я очень ему нужен.

— Ему же нужен слуга!

— Вовсе нет! — почти как человек пожав плечами, сказал Призрак. — Ему нужен друг. Надо же ему с кем-то разговаривать. И вообще, как прожить хотя бы час, хотя бы миг, если ты ни чуточки никому не нужен?!

Уильям Шанн — Чудодейственное средство

William Shunn. Strong Medicine. Перевод Д. Сухих

На суд читателей выносится жутковатый короткий рассказ о том, что есть люди, которых не испугает, а обрадует появление всадников Апокалипсиса, и о том, что наши тайные страхи могут вечно преследовать нас зловещей тенью… Уильям Шанн публиковался в таких известных журналах и альманахах, как «The Magazine of Fantasy amp; Science Fiction Age», «Realms of Fantasy», «Vanishing Acts», «In the Shadow of the Wall», «Beyond the Last Star» и «Electric Velocipede». Кроме того, его произведения появлялись в Интернет-издании «Salon». Уильям Шанн живет в городе Астория, штат Нью-Йорк.

* * *

До конца 2037 года оставалось две минуты. Доктор Эммет Фэрберн снял допотопный черный саквояж с полки на стене кабинета в недрах своего дома в Арлингтоне, штат Виргиния [185]. Стараясь не задеть шахматную доску, доктор Фэрберн поставил саквояж на стол и долго возился с неподатливыми застежками. Наконец он открыл его и извлек оттуда револьвер «Смит-Вессон» 38-го калибра. Взвесив в руке это заслуженное оружие (правда, не столь древнее, как саквояж), Фэрберн стал изучать его с таким же вниманием, какое когда-то уделял больным сердцам своих пациентов. За последние несколько дней он придумал револьверу несколько имен: Последнее Утешение, Глубокий Наркоз, Средство Кеворкяна [186], и все-таки ни одно из них не могло выразить того, что имел в виду Фэрберн.

И вот теперь, похоже, должно было свершиться именно то, что задумывал доктор. Завороженно глядя на самодовольно лоснящийся черный ствол револьвера, он прошептал: «Ты — Чудодейственное Средство. Средство от неизлечимых заболеваний…»

Доктор ухмыльнулся. За три десятилетия врачебной практики у него выработались не только твердая рука, страсть к молоденьким медсестрам и вера в свою власть над чужими жизнями, но и черный юмор, без которого невозможно ежедневно погружаться в очередную раскромсанную плоть. И действительно, доктору Фэрберну приходилось гораздо чаще прикасаться к человеческим костям, распростертым перед ним на операционном столе, чем, скажем, к куриным косточкам или свиным ребрышкам за обедом. Он трогал руками намного больше человеческих сердец, чем Папа Римский своими речами. И его скальпель проникал в сердца гораздо глубже, чем самые яркие поэтические строки. Все это было истинной правдой… когда-то давно.

Было и прошло. Теперь место доктора Фэрберна заняла наномедицина [187].

Фэрберн разломил пополам Чудодейственное Средство. Гнезда в пустом барабане уставились на него зияющими глазницами черепа. Доктор достал из саквояжа пять патронов, блеснувших тусклой медью, и стал заряжать револьвер, словно вставлял тампоны в неглубокие раны.

«Шелли, Джейн, Раджани, Надин…» — шептал доктор, присваивая имена пулям.

«Эллен», — пробормотал он, вертя в пальцах последний патрон, как костяшку четок.

«Разве тебя позабудешь!» — добавил он с сардонической усмешкой и вогнал пятый патрон в барабан.

В течение всей своей карьеры доктор Фэрберн боролся с последствиями применения огнестрельного оружия. Но порой и злейшие враги становятся лучшими друзьями, когда судьба вдруг поворачивается к тебе спиной, а жизнь давно уже казалась доктору Фэрберну нелепой и бессмысленной.

Защелкнув револьвер, Фэрберн крутанул барабан. Одно из гнезд пустовало, но Фэрберн все так и задумал, начиная игру в изощренную русскую рулетку с пятью возможностями умереть против одной — выжить.

Если доктор Фэрберн еще нужен миру, тот найдет способ подставить под боек револьвера пустое гнездо…

До полуночи оставалась минута.

«Изображение», — проговорил Фэрберн с таким спокойствием, словно руководил ассистентами в операционной.

В углу загорелся голографический экран, осветивший перламутровым светом обшитые дубом стены кабинета.

«Громкость пятого уровня!»

Из скрытых репродукторов раздались оглушительные вопли бесившейся на Таймс-сквер [188]. Ночью в канун Нового года на площади состоится большой праздник толпы. Фэрберн следил за тем, как собравшиеся на Манхэттене люди, закутанные в пальто, прыгают и машут руками. Снежинки, мелькавшие на экране, напоминали помехи, и доктору казалось, что он смотрит старое кино.

Голографические камеры снимали людей со всех возможных точек. Низкий, чувственный женщины-диктора произнес: «Все веселятся! Нью-йоркцы плюют на террористов! Они не трясутся за свою шкуру. Они богаты, здоровы и счастливы и будут праздновать так, словно сейчас опять наступает 1999 год».

Фэрберн поморщился. В Америке давно все были здоровы и сыты. У каждого американца имелся свой кулинарный наноприбор, способный с помощью сотен тысяч заложенных в него программ приготовить любое кушанье из чего угодно, включая перегной и помои. Наногенетические средства, умевшие бороться с инфекцией и очищать пораженные ею ткани, находили себе ограниченное применение в медицине уже десять лет назад, но Фэрберн понял, к чему идет дело, еще до 2035 года, когда свободное распространение наноприборов среди граждан страны положило конец недоеданию и болезням. Пока фармацевтические фирмы отчаянно боролись за место под солнцем, а заменившие врачей медицинские наноприборчики учились делать свое дело все лучше и безболезненней, Фэрберн старался получить должность хирурга где-нибудь в странах Третьего мира. Ему было уже все равно — где!

Нет, он не был каким-то особенным альтруистом. Просто весь смысл его жизни состоял в том, чтобы резать, кроить и приводить в порядок человеческую плоть теплой сталью, швами и собственными руками. Он понял, что именно в этом заключается его предназначение, еще в тот момент, когда впервые взял в руки скальпель, а потом оттачивал свои незаурядные способности в больницах скорой помощи Балтимора, а затем в военно-полевых госпиталях Сирии, Турции и Саудовской Аравии, где получил чин капитана. Он пережил пять бурных браков, но ни одну из своих супруг не ценил больше скальпеля и считал, что его способности, ненужные больше на родине, вполне пригодятся в какой-нибудь бедной стране. Он был готов работать даже бесплатно. Речь шла отнюдь не о деньгах.