Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

а молодые крестьянки лукаво шушукались, обсуждая молодого господина, и только один староста стал угрюм и молчалив. Он смотрел на обнимавшихся отца и сына, на опытного чародея и его пока что бессильного ученика, на своего феодала и его растущего наследника с тревогой, и давний страх вновь поднял голову в его душе. Пускай с тех ужасающих событий минул уже не один десяток лет, он прекрасно помнил, как та сила, что сейчас послужила для всеобщего увеселения, была обращена против простого люда, когда тот, толкаемый в спину муками нищеты и голода, посмел восстать против жадных и беспощадных господ, что купались в безумной роскоши, пока их крестьяне умирали от истощения. Старик смотрел на улыбавшегося мальчика и видел сокрытое в нём чудовище, которое однажды непременно даст о себе знать, повторив то, что неоднократно совершали его кровожадные и беспощадные деды и прадеды.

Хромос стоял возле старосты, и его взгляд был также обращён к Гэлсару и к юному себе, но он видел перед собой не потомственных убийц, мучителей простого народа, а счастливую семью в момент их чувственной близости. Это было его самое раннее достоверное воспоминание из детства — первый раз, как он увидел всю мощь магической силы отца. Разумеется, что он и прежде показывал ему разные маленькие трюки, но в тот раз он не стал ограничивать себя парой безобидных искорок, чем и поразил мальчика до глубины души, оставив неизгладимый след в его памяти. В тот день он понял, что в его ещё слабеньком и незрелом теле дремлет прекрасная и великая сила, как у тех самых чародеев из сказок, которые ему читала мать перед сном. Мифические герои, сражавшиеся с ужасными чудовищами ради спасения попавших в беду красавиц-принцесс, что раньше казались чем-то далёким и непостижимым, теперь стояли перед ним с протянутой рукой, предлагая встать с ними в один ряд. Эта магическая вспышка стала тем, что предопределило его помыслы и судьбу на долге, полные книжного обучения и практических тренировок годы вперёд.

Добрая улыбка на лице капитана сменилась горькой усмешкой. Вспомнив о своих высоких и благородных детских мечтах, он почувствовал некий стыд или укор за то, в какой мере он смог их осуществить, и задумался над тем, что бы почувствовал и что бы сказал этот шебутной, горящий жаждой приключений мальчуган, когда увидел того, кем он станет и узнал всё, чего ему суждено и не суждено совершить, и какие испытания выпадут на его долю. Ведь это вполне бы смогло затушить тот бойкий огонёк, что пылал в его юном, полным надежд сердечке.

Почувствовав иссушающие объятия подкравшейся хандры, капитан отвернулся и пошёл прочь от толпы в сторону пашен. Окинув взором с пологого пригорка волновавшиеся под порывами ветра поля овса и пшеницы, он ожидал увидеть женин и мужчин с острыми серпами, бережно и почтительно срезавших стебли, прогнувшиеся под тяжестью колосьев, но вместо них в далеке он увидел державшуюся за руки пару молодых людей, радостно бежавших через золотистое море. Они были явно из деревенских. Крепкий и довольно рослый парень, который наверняка являлся самым завидным женихом села, был одет в мешковатую рубаху из грубой льняной ткани с косым воротником; его спутница имела слишком худощавое и непривычно грациозное для обычной, работящей крестьянки тело, облачённое в непритязательный, лишённый всяческих декоративных изысков сарафан, а её голова и лицо были сокрыты листьями и цветами, сплетённых в пышный и громоздкий венок.

Эта очаровательная и трогательная картина влюблённых показалась Хромосу довольно странной, ведь ему было достоверно известно, что ни один сельчанин не станет вот так бегать по злаковому полю, ломая стебли, втаптывая колосья в землю, портя хлеб и уничтожая труд общины. Он был заключён в собственное воспоминание, где всё должно быть ему заведомо знакомо и известно, следовать раз и навсегда остановленному сценарию, но вот этих двоих людей и только их одних, он совершенно не помнил. Их здесь и вовсе не должно было быть.

Следуя шёпоту интуиции, капитан побежал в сторону поля, чтобы нагнать праздно скакавшую парочку, но не успели его сапоги коснуться пшеничных корней, как вся окружавшая его природа стала стремительно раздуваться и развоплощаться, вновь обращаясь сверкающими облаками невесомой, голубоватой пены. Солнце растеклось по всему небосклону, создав огромное перламутровое озеро, светившееся мягким, белёсым и прохладным сиянием. Всё завертелось и закружилось в таинственном и, казалось бы, хаотичном танце; облака постоянно отрывались от земли, перелетали на новые места, разрывались на клочки и соединялись вместе в причудливых и расплывчатых фигурах. Со всех сторон звучали людские голоса, произносивших отдельные слова и даже полноценные фразы, некогда вселившие в мальчика уверенность или же причинивших ему боль и обиду, которую он потом ещё долго не мог простить. Чаще остальных Хромос слышал голоса матери и отца, которые в то время были почти всей его жизнью.

Краем глаза капитан заметил, как в потоках этого причудливого круговорота промелькнуло размытое тёмное пятно, издав при том глухое, едва различимое в общей какофонии шипение. Хромос пошёл в ту сторону, куда умчался неизвестный призрак, но был вынужден остановиться, ведь вихрь замедлился, а из стелившегося у его ног молочного тумана стали стремительно подниматься высокие столбы и с громким хлопком взрываться на верхнем конце, образуя пышные кроны многовековых деревьев. Теперь он очутился на крохотной лесной опушке, маленькой проплешине среди огромной толпы клёнов, вязов и осин, вместе с группой конных всадников и их сопровождающих.

Всего их было тридцать четыре взрослых мужчины, не считая мальчишки лет шести и ещё двух долговязых подростков. Два десятка из них имели при себе охотничьи арбалеты и прежде сидели в засаде, пока вторая половина, вооружённые рогатинами загонщики, гнала к ним из чащи испуганного зверя. Стоило им высунуть нос из-под сени листвы, как их встретил единодушный, смертоносный залп. Не теряя драгоценного время на перезарядку, стрелки побросали на землю разряженные арбалеты и, получив из рук стоявших подле них слуг взведённые и готовые к бою, выстрелили по второму разу, попытавшись убить ту дичь, что пережила первую атаку, но ещё не успела снова скрыться в спасительных зарослях.

Засада оказалась весьма удачной и плодотворной. На поляне, истекая кровью, лежали: величественный олень, получивший стрелу прямиком в могучее сердце, пара его невест-олених и совсем ещё юный кабанчик, чья щетина даже не начала темнеть. Все они, кроме одной оленихи были уже мертвы, и лишь она продолжала судорожно дышать, ощущая боль при каждом движении рёбер, меж которых торчали пропитавшиеся кровью гусиные перья, и взирая на окруживших