Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Осенний пролет птиц. С прибытием на р. Найджин-гол, т. е. в конце сентября, уже почти окончился осенний пролет птиц для здешних местностей. Этот пролет, как выше было говорено, отличался большой своей бедностью. То же самое наблюдалось нами в Цайдаме и в 1879 г. Тогда, в августе, замечено было 28 пролетных видов, в сентябре 10.[732] Ныне в августе наблюдалось на пролете 18 видов пернатых, а в сентябре 15. Из этого общего числа только пять видов – жавороночки (Calandrella brachydactyla), удоды (Upupa epops), белые плисицы (Motacilla baikalensis), серые и малые журавли (Grus cinerea, Grus virgo) – летели в большем количестве; остальные же являлись в ничтожном числе или даже единичными, быть может, заблудившимися экземплярами. Пролетных гусей и лебедей вовсе не было видно; утки показывались как редкость, в одиночку, или маленькими стайками на немногих речках и на более обширных ключевых болотах. Из голенастых несколько чаще замечены ржанки (Charadrius xanthocheilus) да вышеназванные журавли, которые с 18 по 25 сентября большими стадами высоко, не останавливаясь, неслись к югу и, вероятно, за один мах перелетали через весь Тибет.[733]

Впрочем, не для одних только журавлей, но вообще поспешность составляет в Центральной Азии характерную черту пролета как весеннего, так даже и осеннего. Притом пролет осенью начинается рано – с первых чисел августа. Обусловливается все это невыгодными физико-географическими условиями здешних пустынь, где очень мало, часто вовсе нет мест, удобных для покормки и отдыха, а климат также крайне неблагоприятен. С другой стороны, ничтожный пролет в Цайдаме зависит от невыгодного положения этой страны в глубине Центральной Азии. Сюда птицам, проводящим лето в нашей Сибири, вовсе не дорога, ибо они должны лететь поперек самых диких частей Гоби и Тибета. Вот почему, за немногими исключениями, пернатые странники направляются, как показали наблюдения наших путешествий, или восточнее на Ордос и Ала-шань, или далеко западнее – частью (водяные) на Лоб-нор, гораздо же более к верховьям Тарима. Средина Гоби и прилежащие к ней с юга также средние части Тибетского нагорья остаются для пролетных птиц запретной страной, куда в общем попадают или сильные летуны (хищники, журавли, турпаны), или неопытные и заблудившиеся экземпляры.[734]

Тайджинерский хошун. Тайджинерский хошун, о котором было упомянуто выше, занимает большую часть Цайдама и весь Цайдам Западный[735] с урочищем Гас, даже несколько далее. Словом, этот хошун своей площадью превосходит остальные четыре цайдамских хошуна, вместе взятых. Однако число жителей в нем незначительно, всего около 500 семейств. Хотя эти монголы, равно как и прочие цайдамцы и кукунорцы, по своему происхождению принадлежат к племени олютов, но по наружному типу отличаются от своих собратий. Тайджинерцы нередко напоминают тюркский тип, в особенности те индивидуумы, у которых хорошо растут усы и борода. Такая закваска тюркской крови могла произойти от помеси с лобнорцами или другими туркестанцами; с ними до дунганского восстания сношения здесь были частые. Сами тайджинерцы объясняли нам, что их предки жили на Куку-норе, откуда ушли под начальством восставшего против китайцев Данджин-хун-тайджи или просто хун-тайджи.[736] Этот последний направился сначала через Курлык и Сыр-тын в Са-чжеу, взял и разграбил названный город. Затем через Гас пошел на Лоб-нор и далее к Турфану, в котором поселилась часть его сподвижников. Они приняли магометанство, равно как и сам хун-тайджи; о дальнейшей судьбе его неизвестно. Во время движения к Лоб-нору около сотни спутников того же хун-тайджи остались на жительство в Западном Цайдаме и были вновь приняты в китайское подданство. Их начальник получил титул засака, а хошун стал называться по имени хун-тайджи – Тайджинерским.

Однажды мы купили здесь масла и, когда упрекнули продавцов в том, что это масло полно шерсти и грязи, то они, не задумавшись, отвечали: «Нужно жить, как велит бог: он посылает грязь, ее следует и принимать. Хороший, праведный кочевник должен в течение года съесть фунта три шерсти от своих стад, а земледелец-китаец столько же земли со своего поля». Женщины тайджинерцев далеко не целомудренны, в особенности пастушки, которые нередко делаются матерями, имея лишь 13 или 14 лет от роду.

В тот же хошун, лет 30 тому назад, пришли из Тибета около 30 семейств длинноволосых тангутов. Они стали кочевать в горах на верховьях Уту-мурени, держали стада яков и баранов, вели себя мирно. Прожив лет десять, ушли обратно в Тибет. По другим сведениям, восемь палаток этих тангутов живут на занятых местах и поныне. Так, в глубине Азии, до сих пор еще шляются мелкие орды с одного места на другое.

Легенда о происхождении русских. Интересную сообщили нам тайджинерские монголы легенду о происхождении русских. Впрочем, под этим именем, быть может, разумелись все вообще европейцы. Из них монголы знают только русских, как своих пограничных соседей. Поэтому людей разных европейских национальностей те же номады зовут общим именем «орос-хун», т. е. русский человек. «В давние времена, – говорили теперь нам, – жил где-то в Центральной Азии, отшельником в пещере, добродетельный лама, проводивший, вдали от людей, все свое время в молитвах к богу. Случайно к тому же месту прикочевала семья номадов, состоявшая из старухи матери и ее дочери. Дочь эта, пасши свой скот, наткнулась на пещеру, в которой жил святой лама, бывший в это время больным. Сострадательная девушка принесла больному кислого молока, но лама не хотел вкусить подобной пищи. Наконец, уступая просьбам девицы, съел принесенное молоко и продолжал питаться им каждый день, пока не выздоровел. Затем, в благодарность за свое спасение, лама женился на доброй девушке. Когда об этом узнал царь той страны, то послал войско убить ламу, совершившего для своего звания великий грех женитьбы. Лишь только войско начало приближаться к жилищу ламы, этот последний нарвал метелок тростника и обтыкал ими вокруг своей юрты. Затем, помолившись богу, превратил все эти метелки в воинов, которые побили царское войско. Разгневанный царь послал другую рать, а за ней и третью, но все они также были побиты, ибо сотворенные молитвами ламы воины в свою очередь ломали метелки тростника и превращали их в людей, так что в непродолжительном времени у святого ламы составилось войско многочисленное. После побития третьей рати царь оставил в покое ламу; но этот последний не пожелал более жить на земле и улетел на небо в верхнее отверстие своей юрты с дымом очага. Оставшейся жене своей лама предоставил править сотворенным из тростника народом, от которого и произошли русские. У них, поясняли рассказчики, тело белое и волосы нередко русые, потому что стебли тростника желтоватые, а метелки лишь немного темнее».

Следование к р. Уту-мурень. Нанятые у Дзун-засака монголы с вьючными лошадьми были отпущены обратно по приходе нашем к Найджин-голу. Оставил я лишь на время при себе того переводчика, который недавно привез нам письма из Синина. Этот переводчик, родом дунганин, был весьма услужлив и полезен при сношениях с туземцами. От своего амбаня он имел поручение, помимо доставки писем, съездить на р. Ды-чю в кумирню Ням-цу и разузнать там, кто именно нападал на нас в Тибете. Вероятно, сининский амбань опасался официальной жалобы с моей стороны и желал подробно разузнать дело, чтобы впоследствии «отписаться».

Названный переводчик отправлен был теперь вперед на р. Уту-мурень заготовить там для нас вожака на дальнейший путь и купить на продовольствие баранов. Вслед за тем двинулись и мы, завьючив своих верблюдов, которые почти совсем оправились после недавней болезни. Только еще у семерых стали сходить подошвы лап, и эти верблюды пресмешно шлепали своими ногами, словно шли в калошах. Экспедиционные казаки ехали теперь на лошадях, за исключением лишь головного вожака каравана, каковым при всех экспедициях был у меня старший урядник Иринчинов. Много, очень много услуг оказал этот человек делу наших путешествий и, как бурят родом, незаменим был при сношениях с монголами.

Пройдя по южной окраине болотистого урочища Галмык, мы снова вошли в полосу кустарников, по которым и лежал наш путь до р. Уту-мурень. Расстояние здесь 177 верст. Общий характер местности тот же, что и прежде, почва та же. Только хармык и тамариск еще хуже – корявее и реже рассажены. Зато попутные ключи были обильнее водой, правда, солоноватой, но на вкус не противной. Местами по этим ключам рос тростник, в котором во множестве держались фазаны. Охотились мы за ними весьма усердно, и мне случалось убивать в продолжение нескольких часов, притом без легавой собаки, до пятидесяти экземпляров. Старые самцы были очень жирны, но еще не вполне вылиняли. Фазанами продовольствовался теперь весь наш отряд.

Общее восточно-западное направление нашего пути изменилось с Найджин-гола на северо-западное или, правильнее, западо-северо-западное. Окрайние горы с юга по-прежнему стояли высокой крутой стеной; только расстояние до этих гор теперь несколько увеличилось. На этой расширенной площади ближе к р. Уту-мурень высилась небольшая горная группа Хоргоин-ула, с запада много занесенная песком.