Одиссея Варяга - Александр Чернов

Мгновенно перебежав на левое крыло мостика Рейн стал, тихо матеря клубы дыма мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из-за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец… Англичанин? Вряд-ли… Или японец, может быть они наш опыт парной охоты переняли? Или…

– Радиограмма с "Авроры"! – влетел на мостик посыльный из радиорубки.

"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть во Владивостоке не позднее 18 сентября.

"Похоже что Засухин не просто просчитался с курсом, а сознательно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", – понял Рейн. Но вот что он никак не мог взять в толк, так это зачем командир "Авроры" сознательно пошел на практически верную гибель своего корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера?

Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев строго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 18 сентября. Причем "Лена", "с ее бездонными угольными ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадренный угольщик" вернуться, в случае чего, должна даже ценой гибели "Авроры". По планам штаба эскадры после возвращения из крейсерства "Рион" (бывший "Смоленск") будет вновь забит снарядами для Артурской эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика – "может сорваться предстоящая нам операция способная изменить ход всей войны" ибо – "если что-то пойдет не так, как планироуется – "Лена" наш последний шанс на обратный путь". Хотя Руднев и употребил слова о "гибели "Авроры" скорее в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, "сложив два и два", понимал, что речь скорее всего идет о подготовке прорыва идущей с Балтики Второй Эскадры. Хотя, на первый взгляд, с учетом выхода балтийцев от Либавы, запланированного на вторую половину августа, что-то контр-адмирал Руднев слишком торопится. В отличие от Руднева Засухин не знал, что на "заднем дворе" Японии уже расположился как у себя дома вице-адмирал Безобразов, но в связи с абсолютной секретностью предстоящего ему дела, об этом имели информацию лишь два человека во Владивостоке – Руднев и его начальник штаба…

На высоком и по-лайнерски просторном мостике "Лены", как будто в последний час погони за Голубой лентой несущейся на северо восток с заклепанными клапанами, которые, по уму, еще минут десять назад нужно было бы приказать начать аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерянный человек. Рейн уже приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет "жизнь", он просто не знал, что с ним делать…

Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал вариант уклонения от огня, имитации потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии что японцы увлекутся, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, тупо глядя в корму исчезающему за горизонтом "Идзумо", он просто стоял столбом… На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже преступив последнюю черту, требовалось немного времени, неимоверное душевное усилие или внешнее воздействие.

– Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? – вывел командира из двадцатиминутного состояния "берсерк молча стравливает пары" осторожный вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.

– Владивосток!? И вы правда решили, что заглянув за край и поставив на последний кон себя, вас всех – мой экипаж и корабль – я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? Когда аврорцы пошли умирать за нас!? – процедил сквозь зубы оживающий Рейн, – ну уж нет уж! Менять жизненные привычки, это не по мне… Да и Александр Васильевич не одобрит… Лево на борт! Разворот на 16 румбов!

– Есть, 16 румбов! Но… простите, а Александр Васильевич, это…

– Это, лейтенант, – Суворов. Александр Васильевич Суворов, генералиссимус российский. "Сам погибай, а товарища выручай!" – помните? Или мы из другого теста сделаны что-ли, не из того что Засухин с аврорцами?

Тем временем, как и предполагал Засухин, "Идзумо", заметив "Аврору", направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, немедленно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону "Лены" пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист "Идзумо" истошно пытался что-то передать на оставшийся при транспортах авизо "Чихайя". Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им максимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера.

Но увы, на "Авроре" вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктор отстучать позывные своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется чужим шифром и со станции типа Телефункен, используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморачиваться такими мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и мемуарах и в официальных документах, скромно но неверно ссылаясь на них как на "бессмысленный набор знаков". Правда посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы "проинформировать командира о том, что японцы что-то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла".

В результате, когда "Чихайя" с "Авророй" сблизились и опознали наконец друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На "Авроре" ждали встретить у конвоя миноносец, за который сигнальщик на "Лене" принял низкобортное авизо. На "Чихайе" же ожидали в самом худшем случае встретить "Лену", непонятно как обогнувшую "Идзумо", и решившую перед смертью дотянуться таки до купцов.

Когда стало ясно, что облако дыма на горизонте материализуется в русский крейсер типа "Диана", командир авизо капитан второго ранга Саеки Фукуи машинально почесал свежий осколочный шрам на левом предплечье. Этот сувенир остался у него вечным напоминанием о его первой встрече с русским крейсером. Тогда, девять месяцев назад, он попытался встать поперек пути "Варяга", когда тот намеревался после прорыва из Чемульпо атаковать транспорта. Неприятное ощущение дежавю приподняло волоски на спине капитана. Ну неужели каждый раз, когда он сопровождает транспорта, ему суждено сталкиваться с русскими крейсерами? Такую карму и врагу не пожелаешь. Если бы Саеки знал, что на мостике "Авроры" сейчас стоит человек тоже принимавший участие в том же бою, он бы окончательно уверился, что это судьба…

На мостике "Идзумо" Идзичи был вне себя от ярости. Он был искренне уверен, что вся комбинация с отвлечением его крейсера от транспортов "Леной", и их последующей атакой "Авророй" была задумана заранее. Теперь ему оставалось только наблюдать, как на горизонте недосягаемая пока для его орудий "Аврора" будет топить охраняемые им суда.

– Симаймасита!122 Нет, ну как я мог купиться на столь примитивную уловку? – жаловался он на жизнь и свою собственную тупость штурману крейсера, лйтенанту Хаконо, он настолько вышел из себя, что с его губ потоком лились грязные ругательства, которые он не использовал со школьных времен, проведенных в довольно плохом районе, на окраине Йокогамы, – просто этот тикукосема Рейн, со своей яриман – "Леной" настолько уже всех достал, что за ним рванулся бы почти любой из капитанов Императорского флота!

– Ну тогда вы не сделали ничего предосудительного… – попытался успокоить своего командира молодой лейтенант, но вместо этого, только подлил масла в огонь.

– НЕТ! Я как последний кусотарэ123 продолжал гнаться за ним, а ведь мне докладывали из радиорубки, что "Лена" что-то телеграфирует! Я обязан был догадаться, что это ловушка! Но эти русские… Похоже они настолько не ценят свои крейсера типа "Паллада", что готовы разменять их на пару транспортов! Сначала "Диана", а теперь и "Аврора" туда же… Ну уж ее то я точно бу-ккоросу!

Маленькая торпедно-каноненская лодка опять честно попыталась остановить накатывающийся на охраняемые транспорты паровой каток русского крейсера первого ранга. И снова, нахватавшись шестидюймовых снарядов, которые в ЭТОТ РАЗ к тому же исправно взрывались,124 с трудом успела отползти в сторону, купив транспортам некоторое время на бегство. Всем, кроме двух, пораженных торпедами, выплюнутыми "Авророй" из бортовых аппаратов на полном ходу. Третий купец, успевший отойти слишком далеко для торпедной атаки, пострадал от огня русской артиллерии. "Сукадзу – Мару" получил несколько снарядов, и теперь на нем команда неумело пыталась потушить разгорающийся пожар. Японцам повезло, что более удобной мишенью для артиллеристов "Авроры" оказался именно он, груженный лафетами осадных орудий. Если бы под горячую руку "богини утренней зари" подвернулся транспортник, перевозивший снаряды, ему для полной разборки на составляющие хватило бы и одного попадания. Но – "Синако – Мару" и "Тароо – Мару" с опасным грузом успели отойти восточнее. Саму "Чихийю" и на этот раз спас тот факт, что преследуемому более сильным противником русскому крейсеру было просто не до нее. Опять. К тому же на этот раз Фукуи, помятуя о прошлом печальном опыте, не стал всерьез пытаться сблизиться с "Авророй" для торпедной атаки. Ведь берега, к которому можно было бы приткнуться его тонущему кораблю, в этот раз рядом не было.