Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

I, так и на фотографиях офицеров — защитников Севастополя (в том числе молодого Льва Толстого). Офицерские полубаки ассоциируются с нагловатостью у Бунина [Новая дорога, гл. 1]. В романе В. Каверина «Исполнение желаний» (1935) наглый аферист и хищник Неворожин — достойная параллель к Корейко — носит «баки, подстриженные углом» [1.5.2].

5//2

…Скоробогачи… в шубках, подбитых узорным мехом «лира». — Подобная шуба упоминается в «Пушторге» И. Сельвинского: Я в шубе на точно подобранных лирах… / Увижу лирический беспорядок, с происхождения под строкой: ««Лира» — название зверя» [VI. 38; по изд.: Госиздат, 1929]. Иное объяснение дает Е. М. Сахарова: «Подстежка на суконных мужских шубах — черный натуральный мех с узором в виде маленьких белых лир» [Комм. — ЗТ, 472]. Первый источник ввиду своего если не прямо авторского, то по крайней мере подконтрольного автору происхождения, видимо, более достоверен. Впрочем, вопрос остается открытым.

5//3

Слово «гражданин» начинало теснить привычное слово «товарищ»… — Примета начала нэпа: «Слово «товарищ» исчезло из обихода, его оставили для высших сфер и для парадных случаев. Бывшим «товарищам» дали белый хлеб, но за это их разжаловали в «граждан». Нищенка на углу Столешникова переулка, оперируя, как вывеской, гнойным младенцем, вопила: «гражданинчик, явите милость!..»» [Эренбург, Рвач: Глава о фраках]. «Если толкают, говорят: — Извиняюсь, гражданин. «Товарищ», видимо, исчез из обращения. Но неужели с «товариществом» исчезло и хамство?» [Шульгин, Три столицы, 82]. Горы разного товарищу / Гордо смотрят из витрин. / Вместо старого «товарища» / Входит в моду «господин» [В. Лебедев-Кумач, Тоже «сменавех», Кр 1922; цит. покн.: Стыкалин, Кременская, Советская сатирическая печать].

5//4

Над городом стоял крик лихачей, и в большом доме Наркоминдела портной Журкевич день и ночь строчил фраки для отбывающих за границу советских дипломатов. — Оживление дипломатической и внешнеторговой деятельности в 1921–1922 отражено в «Рваче» И. Оренбурга, где герои лихорадочно ищут назначений в заграничные полпредства и миссии. Там же читаем о возрождении фрака:

«Фраки! Задумывались ли вы когда-нибудь, уважаемые читатели, соучастники грандиозной эпопеи… над судьбой этих маскарадных вериг, над птичьим костюмом, обязательным для дипломатов и лакеев…? Они исчезли в семнадцатом году наравне с другими вещами, большими и малыми, с «народолюбием» интеллигенции, с фельетонами «Русского слова», с территориальным пафосом «единой и неделимой». Прошло четыре года, каких, читатели!.. В один будничный день появился крохотный декретик, несколько строк под заголовком «Действия и распоряжения правительства Р.С.Ф.С.Р.», и тотчас же чудодейственно из-под земли выскочили эти живые покойники, более долговечные, чем многие иные, большие и малые вещи… Они не превратились ни в пыльные тряпки, ни в вороньи пугала. Поджав осторожно свои фалды, они пересидели безумье и вдохновенье. Они появились в тот самый день, когда несколько строчек милостиво амнистировали их» [Глава о фраках. Об изумлении, вызываемом возрождением фрака, см. также: Булгаков, Столица в блокноте (1922), Ранняя неизвестная проза, 54].

Журкевич — портной Наркоминдела, обслуживавший видных советских дипломатов. «В его пальто Розенгольц оставил Англию; в его брюках Чичерин сидел напротив Ллойд-Джорджа» [из репортажа в Чу 05 Л929]. О возродившихся в эти же годы лихачах рассказывает В. Катаев:

«Иногда в метели с шорохом бубенцов и звоном валдайских колокольчиков проносились, покрикивая на прохожих, как бы восставшие из небытия дореволюционные лихачи… У подъезда казино тоже стояли лихачи, зазывая прохожих: — Пожа, пожа! А вот прокачу на резвой!.. — Их рысистые лошади, чудом уцелевшие от мобилизации гражданской войны, перебирали породистыми, точеными ножками и были покрыты гарусными синими сетками, с капором на голове, и скалились и косились на прохожих…» [Алмазный мой венец].

5//5

— А кой тебе годик? — Двенадцатый миновал, — ответил мальчик. — Переиначенная цитата из «Крестьянских детей» Н. Некрасова: —А кой тебе годик? — Шестой миновал. Стихотворение издавна приспосабливалось юмористами, например: Откуда товарец? С толкучки, вестимо. / Отец мой ворует, а я отвожу [М. Тименс, Мужичок с ноготок, См 42.1926].

5//6

Мы будем продавать открытки с видами строительства… — История строительства гидростанции в «небольшой виноградной республике» — отголосок «среднеазиатских панам», о которых много писали в конце 20-х гг. Грандиозные проекты каналов и плотин, стоившие сотни тысяч, часто завершались скандалом и судебными процессами. Вокруг строек, как правило, развертывалась рекламная шумиха, отражением которой является афера с открытками в ЗТ. Провал чаще всего объясняли вредительством буржуазных «спецов», кампания против которых достигла апогея в 1928–1930 (так называемое «Шахтинское дело» и «процесс Промпартии»). Намек на эти события можно усмотреть в словах «показательные процессы» (см. ниже); в остальном данная тема соавторами не упоминается, и неудача строительства у них представлена как дело рук отдельного лица — афериста Корейко. [См.: М. Враз, Больные места «спецства», НМ 08.1928,146–147 и др.] Соавторы следуют здесь своей обычной тактике, отражая неприглядные и щекотливые явления в уменьшенном виде, отъединенном от «подлинной» советской действительности (ср., например, трактовку коллективизации [ЗТ 25//8], чистки [Введение, раздел 1].

В журналистике и в литературе тех лет нередко обличаются хозяйственники, транжирящие государственные средства на украшения и рекламу. М. Кольцов сообщает, что в Иваново-Вознесенске были затрачены десятки тысяч рублей на выпуск трехпудового парадного альбома. В «Растратчиках» В. Катаева недалекий председатель уиспол-кома покупает у жуликоватого распространителя тираж брошюры по свиноводству на деньги, предназначенные для ремонта «мостив и шляхив» [Кольцов, В знак почтения (1926), Избр. произведения, т. 1; Катаев, Растратчики, гл. 8].

5//7

Александр Иванович… одним взглядом оценил живописность порфировых скал… [Фотографы]… спрятались под черные шали и долго щелкали затворами. — Реминисценции из Пушкина: Под свод искусственный порфирных скал [В начале жизни…] и Гляжу, как безумный, на черную шаль… [Черная шаль].

5//8

И долго еще после этого памятного вечера в ущелье под открытым небом шли показательные процессы. — Фраза построена по схеме, восходящей, среди прочего, к Гоголю: «И долго еще пьяный Каленик шатался по уснувшим улицам…» [Майская ночь]; «И долго потом, среди самых веселых минут…» [Шинель]; ср. ЗТ 13//20. Соавторы употребляют этот штамп не раз, ср.: «И долго еще сидели они в траве, чихая и отряхиваясь» [ЗТ 7]; «И долго еще странный человек не вставал с земли, всматриваясь в темноту» [ЗТ 36]. Характерным для соавторов «сопряжением идей» являются «показательные процессы» под чарующим среднеазиатским небом.

5//9

Под нажимом государственного пресса трещит финансовая база и Лейбедева, и Пьятницы, и владельцев музыкальной лжеартели «Там бубна звон». — Неоднократные упоминания «лже-артелей» и «лжеинвалидов» у соавторов имеют в виду маскировку частников и спекулянтов под артели и кооперативные предприятия. «В эпоху нэпа всяких лжекооперативов было множество. С откровенностью, кажущейся теперь невероятной, кооперативной вывеской прикрывалось процветающее частное предприятие Л. В. Вольфсона» [Чуковский, Литературные воспоминания, 216]. «Иногда частники прикрываются видимостью артели или кооператива,