Белые искры снега - Анна Джейн

— Что вы хотите? — хрипло спросила я, не в силах выдержать гнетущее молчание.

— Я скажу, что хочу. Я не хочу видеть тебя более никогда, негде и не при каких обстоятельствах. Более того, я не хочу видеть тебя около членов моей семьи. Слушай внимательно. Слушай и запоминай, Анастасия. Слушай и вдолби мои слова в свою маленькую коварную и глупую голову. Ты. Не смей. Приближаться. К нашей семье. — Громко говорила Рита. — Ты ушла из нее. Ты — чужая.

Она подошла ко мне совсем близко.

— Если попытаешься предъявить свои права, будь то имущество, деньги или отец, я тебя уничтожу, — вдруг неожиданно тихо и ласково произнесла она. — Тебе не мной не тягаться.

— Мне от вас ничего не нужно, — отозвалась я, с удивлением и гневом чувствуя в голосе дрожь. — Понятно? — почти крикнула я.

Мачеха поморщилась и, явно преодолевая отвращение, поправила мне капюшон, заставив напрячься каждую мышцу в теле.

— Ты меня не обманешь. Я бы хотела сказать, что ты — такая же, как твоя мать. Но это будет выглядеть, как в дешевой драме, — презрительно проговорила Рита.

Кружащийся снег, холод, разрезающий, как скальпелем, темноту свет фар, звуки, все это на мгновение исчезло, стерлось из головы, оставив место только одному образу — образу мачехи. Мачехи, которой опять от меня что-то понадобилось. Мачехи, которая угрожала мне. Мачехи, которая говорила мне непростительно обидные и странные вещи.

— Я не понимаю вас, — почти проговорила сквозь плотно сжатые зубы я.

— Я повторю еще раз. Более доходчиво. Выработаю рефлекс, как у собаки Павлова. Ты. — И она ударила меня по лицу ладонью, обтянутой тонкой черной кожей перчатки. Звонко, хлестко, со вкусом. Я оцепенела. — Не смей. — Пощечина по второй щеке показалась на морозе огненной. — Приближаться. — Рита третий раз занесла руку для следующей пощечины, которой вознамерилась наградить меня, решив каждое свое слово иллюстрировать болью, но больше ей ничего мне сделать не удалось — мой юный спутник перехватил руку мачехи.

— Вы что делаете? — возмутился Ярослав.

— Отпусти, — приказала Рита, но к моему удивлению, тон мачехи не подействовал на парня. — Отпусти!

— Отпущу, если отпустило вас, — хладнокровно заявил он. О, нет, что он опять делает?

— Ты не понимаешь, что делаешь, — прошипела Рита, явно борясь с тем, чтобы не ударить и его. — Отпусти меня, глупый мальчик, иначе пожалеешь.

И Яр нехотя повиновался.

Я смотрела на них, как статуя на живых — отстранено, не мигая. Я могла вытерпеть страх, я перенесла бы боль — и физическую, духовную, но прощать унижение?

— Убирайтесь вон, — велела вдруг я. След от сильных пощечин жег кожу сильнее мороза. Я так убегала от прошлого и от воспоминаний, что стала совсем трусихой, но теперь во мне что-то надломилось, нет, порвалось, высвободив Настю, которую я усердно прятала.

"Не давай себя в обиду, хозяйка, — пропели далекие травы где-то на границе между сознанием и подсознанием. — Не дашь ты, не дадим и мы. Мы — как ты".

— Что ты мне сказала?

— Убирайтесь. И никогда больше не появляйтесь в моей жизни, — проговорила я не своим голосом, глядя на мачеху глазами, в которых, как я точно сейчас знала, не было страха. Только ярость — да как она посмела?!

— Это ты мне? — удивленно спросила Рита и неестественно засмеялась. — Мне? Ты? Мне? — повторяла она.

— Вам. Если будете мне мешать, пожалеете. Обещаю, — безжизненно и сухо сказала я. Наверное, лицо мое кажется каменной маской, но за ней пылает огонь и кипит лава.

— Отродье, — фыркнула Рита и вдруг добавила. — Думаешь, будешь копировать своего дядюшку, тебя будут бояться? Нет, детка.

— Если вы сейчас не уедете, — сообщила я учтиво и холодно, — мне придется записать вас в свою черную записную книжку.

Рита вскинула брови.

— А ты не обнаглела ли, а? — вдруг почти человеческим голосом поинтересовалась она. — Предупреждаю — сунешься в нашу семью, я тебя изведу. Ты меня знаешь.

— Знаю, поэтому давно послала вас к черт. И только поэтому прощаю вам вашу сегодняшнюю шалость. — Я не знаю, почему я говорила эти слова, касаясь кончиками замерзших пальцев щеку. — В следующий раз вы пожалеете, что поступили столь… необдуманно.

Секунд десять мачеха не могла произнести ни слова. И только потом, еще раз кинув на меня гневный взгляд — а теперь я смотрела ей только в глаза — отчеканила:

— Ты не нужна своему отцу. Не надейся на его деньги и милость.

И она, круто развернувшись, пошла к своему автомобилю.

Обе машины уехали, и как только они скрылись из виду, я вдруг резко села на корточки. Гнев, наполняющий меня во время беседы с мачехой, испарился — я сдулась, как воздушный шарик, и чувствовала себя теперь опустошенной. Щеки жгло, пальцы замерзли, в волосах запутался снег, он же лез в глаза и рот, как приставучий тополиный пух. Холодный безжалостный небесный пух.

Темнота, холод и очередное унижение, имя которому не боль, а беспомощность. А ведь рядом со мной еще и ученик, тот, кого я должна защищать, но по моей вине и из-за моей беспомощности он остался со мной на зимней пустой трассе.

— Ты чего? — вдруг присел рядом со мной Ярослав. Обычных его ехидства, наглости и бесцеремонности в голосе и поведении сейчас не было. Он заглянул мне в лицо, явно боясь, что я плачу. А я не плакала — я же сильная! — а сидела и смотрела на снег. На какую-то секунду мне показалось, что все вокруг подернулось рябью. Но, наверное, это была игра воображения. Зато вдруг кончилась метель, и стало тихо-тихо.

— Ничего.

— Все в порядке? Тетка — ненормальная какая-то. Кто она тебе? Родственница?

— Мачеха.

Если это и удивило парня, виду он не подал.

— Ей бы в "Золушке" играть или в "Спящей красавице". Имела б успех, — хмыкнул он. — Да ладно, она просто не в ладах с домиком, — постучал она себя по виску двумя пальцами, показывая жестом, какой именно домик он имеет в виду.

— У тебя ведь есть семья? — спросила вдруг я глухо.

— Есть, — неуверенно отвечал парень.

— Хорошая?

— Хорошая, — еще более неуверенно отозвался он.

— Большая?

— Ну так…

— Это здорово. Береги ее, — зачем-то сказала я. — Это, правда, здорово.

Хорошо, что ночь была лунная, а все пространство вокруг — завалено снегом, потому этот поздний вечер казался светлым. Белый цвет отражает свет.

— Луч падающий, луч отраженный и перпендикуляр, восстановленный в точке падения отражающей поверхности, лежат в одной плоскости, — зачем-то сказала я, вспомнив уроки физики.

— Чего? — не сразу врубился Ярослав.

— А угол падения равен углу отражения, — закончила я.