Слова сияния - Брендон Сандерсон

«Не этого ли ты хотел? — подумал Садеас. — Пробудить его снова?»

Нет. Более глубокая правда заключалась в том, что Садеас не желал возрождения Далинара. Он хотел убрать старого друга с дороги, и дело обстояло именно так на протяжении уже многих месяцев, неважно, в чем он себя убеждал.

Через некоторое время открылась дверь кабинета и внутрь проскользнула Иалай. Увидев, что муж погружен в размышления, она остановилась у входа.

— Подними всех своих информаторов, — сказал Садеас, глядя в потолок. — Каждого шпиона, каждый источник, которым располагаешь. Найди мне что-нибудь, Иалай. Что-нибудь, что причинит ему боль.

Она кивнула.

— А затем, — продолжил Садеас, — наступит время использовать тех наемных убийц, что ты внедрила ранее.

Он должен устроить все так, чтобы Далинар почувствовал себя в отчаянии, раненым и чтобы другие увидели его сломленным и опустошенным.

И тогда он покончит с ним.

* * *

Некоторое время спустя за Каладином пришли солдаты. Незнакомые ему солдаты. Они вели себя уважительно, пока отвязывали его от стула, но не сняли цепи, сковывающие кисти и ступни. Один из них вскинул кулак в знак уважения, как бы говоря: «Будь сильным».

Каладин опустил голову и двинулся за конвоирами, которые повели его через лагерь под внимательными взглядами других солдат, писцов и прочих любопытных. Краем глаза он заметил в толпе униформу Четвертого моста.

Они пришли к лагерной тюрьме, где проводили время солдаты, вздумавшие подраться или оскорбить других. Это была маленькая постройка с толстыми стенами, практически без окон.

Каладина поместили в камеру с каменными стенами и дверью со стальными прутьями, расположенную в изолированной секции тюрьмы.

Он присел на каменную скамейку и стал ждать, пока Сил наконец не влетела в камеру.

— Вот что бывает, — сказал Каладин, посмотрев на нее, — когда доверяешься светлоглазым. Больше никогда, Сил.

— Каладин...

Он закрыл глаза, отвернулся и устроился поудобнее на холодной каменной скамейке.

Он снова оказался в клетке.

ИНТЕРЛЮДИЯ 9. Лифт

Лифт еще никогда не доводилось воровать во дворце. Все-таки подобные поступки не безопасны. И дело даже не в том, что могут схватить. Ограбишь этот, голод его подери, дворец, и куда потом?

Она забралась на внешнюю стену и взглянула на просторы дворцового парка. Все внутри: деревья, камни, строения — причудливо отражало звездный свет. Посреди парка возвышалось, будто пузырь в пруду, округлое, похожее на луковицу здание. Хотя что уж, все строения здесь имели такую же форму, некоторые из них венчал возвышающийся бугорок-выступ. Да тут нигде, голод подери, не было ни одной ровной линии! Кривые да изгибы, изгибы да кривые…

За Лифт уже влезали ее сообщники, им тоже хотелось посмотреть на дворцовый парк. Какие же они все неуклюжие, пыхтящие, шумные! Шестеро. Они не в состоянии взобраться даже на стену, а еще считаются прекрасными воришками.

— Бронзовый дворец, — выдохнул Хуквин.

— Бронзовый? Это что же, здесь все из бронзы? — спросила Лифт. Она сидела на стене, свесив одну ногу вниз. — Как будто уйма грудей.

Парни изумленно переглянулись. Все они были азианами, с темной кожей и такими же темными волосами. Лифт же принадлежала к народу реши, который жил на северных островах. Об этом ей рассказывала мать, сама Лифт там никогда не бывала.

— Чего? — спросил Хуквин.

— Грудей! — Лифт указала на здания. — Ну, гляди, словно женщина лежит на спине. Вот те выступающие штучки — соски. Малый, который тут все строил, наверное, о-о-очень долго был без женщины.

Хуквин повернулся к одному из своих дружков. По веревкам они спустились на землю, чтобы шепотом обсудить дальнейшие действия.

— Все, как мне и говорили, в этой части парка никого нет, — сказал Хуквин.

Он ими командовал. У него был очень длинный нос, такой, будто в детстве его кто-то крепко схватил и сильно-сильно оттянул. Лифт удивлялась, как он умудряется не задевать им людей, когда вертит головой.

— Все внимание сейчас на выборах Высокочтимого акасикса, — заметил Максин. — У нас действительно хороший шанс провернуть дельце — грабануть Бронзовый дворец прям перед носом достопочтенного собрания визирей.

— А нас... того... не повяжут? — спросил племянник Хуквина, юноша, переходный возраст которого оказался к нему безжалостен: не к коже лица, как ни странно, а к голосу и длинным тощим ногам.

— Цыц, — утихомирил его Хуквин.

— А что, — вставил Тигзикк, — мальчишка прав, и сомнения его имеют основания. Все это предприятие и впрямь крайне опасно.

Среди них Тигзикк считался самым умным и знающим. Еще бы! Ведь он умел ругаться на трех языках. Грамотей, ученый. Как пить дать. И даже одеждой он выделялся: если остальные носили черное, то он был в чем-то необычном.

— Во дворце, конечно, сейчас суматоха. Как-никак, в день выборов там снует куча разного народа, — продолжил Тигзикк. — Но, значит, и охраны будет больше, и подозрительность на каждом углу. Что не есть безопасно.

Тигзикк был постарше остальных. Из всей группы лишь его Лифт знала достаточно близко. А вот имечко парня выговорить не могла. Это «икк» на конце звучало, словно кто-то подавился, когда пытался его выговорить. Поэтому она звала воришку просто Тиг.

— Тигзикк, — сказал Хуквин. Ну точно. Подавился. — Ты же сам все предложил. Только не говори мне теперь, что решил соскочить.

— Я ни от чего не отказываюсь. Просто взываю к осторожности.

Лифт нагнулась к ним со стены.

— Хватит спорить. Пошевеливайтесь. Я проголодалась.

Хуквин взглянул наверх:

 — И зачем мы ее с собой взяли?

— Она нам пригодится, — ответил Тигзикк. — Вот увидишь.

— Да она же дитя!

— Она уже не ребенок. Ей не меньше двенадцати.

— Ничего мне не двенадцать! — отрезала Лифт, нависая над ними сверху.

Теперь они все смотрели на нее.

— Ничего не двенадцать, — повторила она. — Двенадцать — несчастливое число. — Она подняла обе свои руки. — Мне вот сколько.

— …Десять? — спросил Тигзикк.

— Это я столько пальцев показываю? Тогда точно. Десять. — Она опустила руки. — Если я чего-то не могу посчитать на пальцах, значит, оно несчастливое.

И ей было десять уже три года. Так вот.

— Уж больно много несчастливых лет получается, — изумленно прокомментировал Хуквин.

— Ага, — согласилась Лифт.

Она снова обвела взглядом парк, затем обернулась посмотреть на путь, которым они пришли из города.

По одной из улочек, ведущих к дворцу, шагал человек. Его одеяние сливалось с сумраком, однако серебряные пуговицы блестели каждый раз, как он заходил под свет уличных фонарей.

«Шторма, — подумала Лифт. По ее спине пробежал холодок. — Значит, мне все-таки не удалось от него уйти».

Она снова посмотрела на группку воров.

— Ну, вы идете или нет? А то я пошла!

Девочка соскользнула внутрь дворцового парка. От земли шел заметный холод. Все правильно, это ж металл. Здесь все из бронзы. Она решила, что богатеи любят, когда все в каком-нибудь одном стиле.

Парни наконец перестали пререкаться и полезли на стену. В это время из темноты вдруг появились тонкие лозы, которые стали расти, извиваясь и переплетаясь. Они потянулись к Лифт, словно маленький ручеек пролитой воды, медленно растекающийся по полу. На лозах то тут, то там появлялись маленькие кусочки кристаллов, будто жилки кварца в черной породе. Гладкие и совсем не острые, похожие на полированное стекло. И еще, они не сияли штормсветом.

Неожиданно лозы резко выросли, обвили друг друга, закрутились и сформировались в лицо.

— Госпожа, — проговорило оно, — мудрое ли это решение?

— Здарова, Несущий Пустоту! — небрежно поздоровалась Лифт, осматривая парк.

— Я не Несущий Пустоту! — воскликнул он. — И ты это знаешь. Просто... просто перестань меня так называть!

Лифт ухмыльнулась.

— Ты же мой ручной Несущий Пустоту. И ничто этого не изменит. Я тебя поймала. Так что душ больше никто похищать не будет. Мы с тобой сюда не за душами пришли. Так, поворовать немного, никто от этого не пострадает.

Лицо из лоз, или, как он называл себя, Виндл, вздохнуло. Лифт быстро пробежала по бронзовому полу к бронзовому же, а как иначе, дереву. Хуквин выбрал для дела самую темную часть суток, между лунами. Однако звездного света хватало, чтобы ориентироваться, особенно в такую погоду, когда на небе ни облачка.

Виндл подрос ближе к ней. Каждый раз, когда он перемещался, за ним оставался шлейф из многочисленных лоз. Похоже, для окружающих он оставался невидим. Через какое-то время лозы затвердевали, словно кристаллы, а затем рассыпались в пыль. Порой кое-кто успевал ее заметить, но самого Виндла точно никто не видел.