1986 - Владимир Козлов

– Что вы делаете, говнюки? – заорал водитель, высунувшись в переднюю дверь. – Ну-ка уйдите отсюда!

Парни захохотали, раскачали троллейбус, повалили на бок. Звякнули, разбиваясь, стекла. Зеваки отскочили, уклоняясь от болтающихся «рогов».

Невысокий снова заорал:

– Зик!

– Хайль! – хором ответили остальные.

Юра обернулся, оглядел толпу. Сквозь нее пробиралась группа парней такого же возраста, но без свастик: местные. Почти все несли палки, куски арматуры.

– Погна-а-а-али! – выкрикнул один.

Парни выскочили на проезжую часть, кинулись на нацистов. Юра присоединился к ним. Он схватил парня со свастикой в ухе, ударом кулака сбил с ног, бросился на другого – с цепью, выхватил цепь, отшвырнул, ударил ногой в живот. Нацист отлетел метра на три, упал, зацепившись за лежащего местного.

Драка охватила весь кусок улицы, свободный от машин. Нацисты отбивались цепями и бутылками. Юра ворвался в самую гущу драки, с ходу ударил ногой по яйцам нациста с цепью. Нацист сложился пополам, схватил его за ногу. Юра потерял равновесие, упал, заслонил рукой голову от летящей бутылки. Удар пришелся по костяшкам пальцев. Один из местных «вырубил» нациста с бутылкой. Бутылка упала на асфальт, разбилась. Лужа пива растеклась по асфальту. Юра, морщась от боли, потрогал левой рукой костяшки пальцев правой.

Нацисты разбегались. Несколько человек оставались лежать на асфальте.

– Погнали! – сказал Юре местный пацан в серой куртке, с разбитыми в кровь кулаками. – Я видел, ты заебись махался. Вставай, погнали, добьем их, на хуй!

Юра покачал головой, молча встал, пошел к тротуару. Зеваки, перешептываясь, глядели на него. Завыли сирены. Расталкивая толпу, подбежали менты.

* * *

Юра и Оля сидели на лавке в скверике рядом с проспектом Мира. Кисть левой руки у Юры распухла и покраснела. На костяшках засохла кровь.

– Может, надо в травмпункт? – спросила Оля. – Вдруг перелом какой-нибудь…

– Не должно быть.

– И тебе не страшно было полезть в эту драку? Я как увидела, что ты тоже там…

Юра пожал плечами.

– Но ты ведь умел драться, занимался чем-то, да?

– Боксом в университете, потом немножко каратэ…

– И ни разу не сказал про это… Пацаны обычно любят этим хвастаться…

Юра снова пожал плечами.

– А зачем они к нам приехали? Почему не могли у себя отпраздновать, если уж так им это надо?

– Наверно, там их уже знают, готовились как-то… А здесь никто и не предполагал, своих нацистов вроде нет… Вот они и покуражились немного. Но парни эти местные их засекли, наверно, еще раньше – нельзя так быстро подготовиться…

– А откуда вообще берутся нацисты? Сейчас, я имею в виду… Знают же все про войну, про концлагеря…

– Знают, конечно… – Юра достал сигареты, вынул одну, щелкнул зажигалкой. – Но видишь, здесь все не просто… – Он затянулся, выпустил дым. – Парни думают – ну, не все, конечно, там есть такие, у которых просто извилин нет, чтобы думать… Думают, что насчет нацизма их обманули, как насчет социализма. Что если власти хвалят социализм, а в нем на самом деле ничего хорошего, то, может, и фашизм был не такой плохой, как сейчас про него говорят…

– И ты тоже так думаешь?

– Нет.

– А в фильме «Семнадцать мгновений весны» фашисты, в общем-то, симпатичные… Но наш Штирлиц все равно симпатичнее всех… В немецкой военной форме… В нашей так не смотрятся красиво…

– И мне он тоже нравился, Штирлиц. Давно еще, когда фильм первый раз показали. Я классе в третьем учился, ждал каждую серию. Нет, «Семнадцать мгновений весны» – классный фильм…

– А еще мне нравилось «Место встречи изменить нельзя»…

– И мне тоже. Ты что – один из самых любимых фильмов…

– …Особенно Высоцкий нравился… Такой вообще… Слушай, а правда, что он пел матерные песни?

– Не знаю, я у него слышал только одно слово… Да и то не такое уж матерное. У нас много его записей на бобинах – папа раньше любил его слушать. На старом еще бобиннике, на «Комете» – он до сих пор стоит в большой комнате, но папа его никогда не включает…

– И какое там было слово?

– Там строчка такая была – «У меня на окне – ни хера». Остальное не помню уже. Мне Высоцкий никогда особо не нравился. Я как услышал «Дип Перпл», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» – мне уже больше ничего не нужно было…

На соседней лавке разговаривали два пацана лет по шестнадцать.

– …Не мог он у себя отсосать, я тебе говорю. Ты пиздишь. Он что, при тебе отсосал?

– Нет, не при мне. Но я ему верю. Он – длинный и гибкий весь. Выгнется так, что точно достанет…

– Пиздишь ты. Слушать не хочу.

– Ладно, пошли. Надо еще к Лысому зайти.

– Ну, пошли.

Пацаны встали с лавки, пошли в сторону пятиэтажки с вывеской «Агентство аэрофлота».

– Рука болит? – спросила Оля.

– Так, немного. – Юра улыбнулся. – Фигня. Бывало и хуже…

Он посмотрел на Олю, придвинулся к ней. Они поцеловались.

21 апреля, понедельник

Юра зашел в здание прокуратуры.

– Тебя ждут. – Вахтерша кивнула на пожилых мужчину и женщину, топчущихся в «предбаннике». Женщина была в черном мужском пиджаке и грязных резиновых сапогах, мужчина – в телогрейке и кирзачах. На полу рядом с ними стояла сумка, из нее торчал завернутый в марлю кусок сала. Юра подошел.

– Адпустите Игара! – сказала женщина. – Ён – добры хлопец, ён ничога плахога не делау… Адпустите… Мы там вам трохи сабрали… – Она кивнула на сумку. – Сала, кравяной калбасы сваёй… Мы и кабанчыка можам забить вам… Адпустите!

Юра пошел к лестнице. Женщина схватила его за рукав. Он остановился, посмотрел на нее.

– Уходите… Если он не виноват, выпустим и так… Разберемся. Я вам обещаю…

Женщина начала плакать. Ее муж достал из кармана мятую пачку «Примы», взял сигарету, повертел в толстых, с грязными ногтями пальцах, положил за ухо.

* * *

Солнце освещало кабинет сквозь грязное стекло. В его лучах плавала пыль. Игнатович с унылой опухшей рожей сидел на стуле. Пиджак его был помят, на плече вымазан побелкой. Он поднес руку ко рту, начал грызть заусенец, содрал кожу. Начала сочиться кровь. Сергей и Юра курили – Юра, сидя за столом, Сергей – присев на краешек, лицом к Игнатовичу.

– Ну, и сколько ты будешь отпираться, а? – Сергей посмотрел на Игнатовича. Тот молча слизал с пальца кровь. – Ты что, вообще тупой? Не понимаешь, что надо сознаться? Что все против тебя? Баб ты драл постоянно? Драл. Значит, любишь это дело. Тем вечером к лесополосе подъезжал? Подъезжал. Увидел бабу – тут тебя стояк замучил. Ты выскочил из машины, догнал, повалил, засадил. Потом сцыканул, что заяву напишет, и задушил. Докажи, что было все не так, а?

– Я бабы никакой не видел, – медленно и тихо проговорил водила. – Не надо вешать на меня…

– Не, ну сколько можно? – заорал Сергей. – Никто тебе не вешает! Я знаю – это ты! А ты уперся, как дебил. Не я, не я… Головка от хуя! – Он наклонился над Игнатовичем. – Пойми, тебе же хуже будет… Мы это дело все равно раскроем. Что не признался – это тебе хуже. Отягчающие обстоятельства… Ладно, – он отошел к окну, – сегодня едешь на анализ спермы, а завтра опять поговорим…

* * *

Окно было открыто. Юра стоял у подоконника, высунувшись на улицу. Сергей курил, сидя верхом на стуле. Юра повернулся к Сергею.

– У нас нету обвинения…

– Что значит – нету обвинения?

– Улики – косвенные. Все до одной косвенные…

Сергей выпустил кольцо дыма, наморщил нос.

Юра продолжал:

– Судмедэксперт ничего не нашел у него на одежде. Это была бы улика. А то, что он туда подъехал и стоял – это не улика. Может, он раньше подъехал или позже? Сейчас уже точно сказать невозможно. То, что поздно вернулся с рейса, тоже не улика. Насчет левых рейсов, раз сам признался, обвинение есть. Но это – максимум год. А скорей всего – условно. Ты видел, какие характеристики на него? На работе не пил, никогда не опаздывал. Даже в аварии не был ни разу. Комсомольские взносы платил регулярно…

– Что ты мне про взносы? В жопе я его взносы видел! Я давно тебе сказал: у тихом болоте все черти водятся…

– Я тебе не про взносы говорю. Я про то, что обвинения нет… Надо его отпускать, дело о левых рейсах передавать другим, а самим искать дальше…

– И где ты будешь искать? Ты мне это скажи, а? Что молчишь? А я тебе скажу другое. Что обвинение будет. Потому что этот говнюк признается. Его сегодня вечером обработают в КПЗ – я уже все всем сказал, кому надо. И завтра он будет, как шелковый… Все, что скажем, подпишет… – Сергей затушил бычок о край стола, бросил в банку. – Слышал, фашисты вчера приезжали?

– Так, краем уха…

– А мне знаешь, что пацаны в РОВД рассказали? Что приехали пятьсот человек. В основном из Москвы. Все – с цепями, кастетами, финками. У каждого – крест немецкий, настоящий, как в фильмах. И, главное, немецкие каски. Настоящие тоже, само собой… Вышли на площадь Ленина, одни – на трибуну, другие – маршировать. Песни поют на немецком, орут «Хайль Гитлер!». Вот что значит Москва. Жируют там, суки! Вся страна их кормит, блядей, – наш мясокомбинат и то все в Москву отправляет. А они такое делают…