Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале - Александр Воронцов-Дашков

Дашкова не нуждалась в советах Петра и не считала его авторитетом. Поскольку она была его крестницей, Дашкова чувствовала, что может открыто бранить его за жульничество в его любимой карточной игре campis[93]. Он не соблюдал правила и после проигрыша партии кидал еще одну золотую монету, чтобы его не исключили, пока, наконец, Дашкова не отказалась играть с ним. Она также дерзко исправляла хронологические неточности в его исторических анекдотах или спорила с ним по юридическим вопросам. Во дворце на обеде перед приблизительно восемьюдесятью гостями опьяневший Петр начал объяснять необходимость отрубить голову некоему прапорщику из кавалергардов за интрижку с племянницей императрицы Елизаветы. Дашкова возмутилась и стала при всех с ним спорить, объясняя, что такой незначительный проступок не может служить основанием для казни. Более того, Петр, должно быть, забыл, что смертная казнь была отменена в России в 1753 году указом императрицы. Изумленный великий князь попытался обратить все в шутку, показав язык своей вредной крестнице. Однако это столкновение наделало при дворе много шума, и Герцен посчитал, что именно открытое противостояние Дашковой положило начало ее политической карьере.

В то же время она продолжала сближаться с Екатериной, которая, бывало, останавливала свою карету у дома Дашковой и посылала ей приглашение провести вместе вечер во дворце. Две женщины все более привязывались друг к другу, углубляя взаимное доверие. С возвращением двора в город они продолжили обмен письмами и записками. Постепенно тайные встречи и переписка вылились в заговор против Петра. В своей активной оппозиции монарху Дашкова пошла против всей своей семьи. Она находилась под абсолютным влиянием Екатерины, которая всячески поощряла ее поддержку и обожание.

В сентябре 1761 года Дашкова вернулась в Петербург из Ораниенбаума, а Екатерина еще оставалась в Петергофе. Екатерина писала Дашковой: «Я, как нельзя более, чувствительна ко всем доказательствам дружбы, которые Вы мне даете, и умираю от скуки с тех пор, как Вы меня покинули, так как трудно найти, не говорю уже здесь, но во всей России кого-нибудь, кто бы мог достойно заменить Вас». К концу года становилось все более очевидно, что здоровье императрицы ухудшается и что она долго не протянет. Екатерина поддерживала заговорщицкий характер их дружбы: «Ваше письмо я получила вчера вечером, уже собираясь ложиться в постель. Я думаю, появление посыльного, будь то мужчина или женщина, в такой час могло бы показаться подозрительным, но Вы доставите мне большое удовольствие, если завернете ко мне сегодня часов в пять после обеда; пройдите по маленькой лестнице». Дух веселья и праздничных забав звучит на страницах многих писем Екатерины к Дашковой в предшествующие перевороту месяцы: «Между 5 и 6 часами отправляюсь в Екатерингоф. Там я переоденусь, потому что не хочу ехать по городу в мужском костюме; поэтому отказываюсь брать Вас к себе в карету и советую Вам прямо отправляться туда, а то, чего доброго, этого действительно прекрасного всадника примут за моего обожателя»[94].

Двадцатого декабря 1761 года, за пять дней до смерти императрицы Елизаветы, Дашкова, хоть и была нездорова, поднялась с кровати, тепло оделась и отправилась в экипаже на встречу с Екатериной. Та вызвала ее запиской на тайное свидание и просила приехать незамеченной и воспользоваться черным ходом. Была полночь, когда она достигла деревянного дворца на Мойке и, оставив экипаж на некотором расстоянии от императорской резиденции, чтобы ее не увидели в столь поздний час, прошла пешком к входу для слуг и к «маленькой лестнице», ведшей к апартаментам великой княгини. Катерина Богородская, горничная, которой Екатерина полностью доверяла, встретила гостью и проводила ее по темным коридорам дворца в будуар великой княгини, где Екатерина ждала ее в постели. Она, казалось, была удивлена тем, что Дашкова, больная и дрожащая, решилась выйти из дома в такую холодную ночь, и пригласила ее лечь в постель согреть ноги. Это была первая из трех ночей, описанных Дашковой, когда она делила постель с Екатериной.

Степень их физической близости и то, какую роль это играло в их отношениях, определить трудно[95]. На эмоционально насыщенные отношения женщин оказывали влияние литературные образцы. Возникающие между женщинами чувства красноречиво описаны, например, в страстных письмах Юлии д’Этанж ее кузине и наперснице Кларе в эпистолярном романе Жан Жака Руссо «Новая Элоиза» (1761). Они отлично характеризуют выражение дружбы между молодыми женщинами того времени — традиционный для XVIII века мир эмоций, поцелуев и объятий, выраженный на языке чувств. Язык этот был часто условным, выученным, приобретенным в основном чтением модных авторов.

В этом случае Дашкова рисует себя, в отличие от господствующей и подавляющей Екатерины, почтительной, уступчивой и подчиняющейся, восклицающей: «Приказывайте, повелевайте мною!» После этих слов Екатерина взяла ее руку, прижала к сердцу и заверила Дашкову: «Со всей искренностью и полным доверием к вам я говорю, что у меня нет никакого плана». Восторженная и полностью доверившаяся восемнадцатилетняя женщина поклялась в абсолютной преданности старшей подруге и позже в своих «Записках» описала, как Екатерина «бросилась в мои объятия, и несколько минут мы сидели, прижавшись друг к другу» (30/50). Лишь потом Дашкова узнает, что Екатерина не была с ней откровенной, что ею манипулировали и что к тому времени серьезный план уже разрабатывался с людьми, о которых Дашкова ничего не знала. Гораздо позже в письме к Кэтрин Гамильтон Дашкова охотно признала, что в юности была слишком наивной и слишком хорошо думала о человеческой природе[96].

Императрица Елизавета умерла 25 декабря 1761 года. На трон взошел ее племянник Петр III, который правил лишь шесть месяцев. При воцарении Петра Михаилу Воронцову удалось сохранить свой пост великого канцлера, и все Воронцовы — за знаменательным исключением Дашковой — поддерживали государя. Состояние Романа Воронцова увеличилось, он получил звание генерала. Его сына Александра назначили полномочным министром (послом) при британском дворе, а немного позже — послом в Голландию. Главной причиной попадания Романа в фавор при дворе были отношения между его второй дочерью Елизаветой и государем. Екатерина лаконично описывает ситуацию при дворе: «Намерения Петра Третьего не были более тайной. Они состояли в том, чтобы вывести гвардейские полки и привести в город его голштинские войска, заточить меня (один раз приказ арестовать ее уже был отдан, но затем отменен. — А. В.-Д.), жениться на его любовнице, графине Воронцовой, переменить веру и произвести тысячу других перемен»[97].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});