Холмы России - Виктор Ревунов

- А одежонка?

- Где купаться, а то и сопреет - не найдешь.

- Вот, говорят, он вроде как потерянный ходил перед этим, и на берегу, где брод, заметили: что-то искал все в траве.

- Что тут теперь голову ломать, Алексей Иванович?

Тогда не узнали, а теперь что прошлогодний гриб искать...

А что это вы вдруг? - с еще большей настороженностью спросил Никанор.

-Постой. Нас тут никто не подслушивает?-снова огляделся Стройков.

Никанор поднялся и ближние кусты обошел. За бочку с бардой заглянул.

- Кому тут по такой сырости ходить? - успокоил он Стройкова.

- Тут на нашем разговоре точка,- сказал Стройков.- Поручение тебе будет. Об этом говорить нс следует. Я тебе верю. Знаю преотлично. Праздники скоро. Запомни, какие будут разговоры в связи с Желавиным. Мне передашь. А разговоры будут!

Стройков поднялся. Поднялся и Никанор.

- Избавьте, Алексей Иванович. В чем помочь, всегда готов, а на это нет, не согласен.

- Вот и прошу помочь своей же Советской власти.

С доверием к тебе... Два часа назад напротив Захарьсвского, по вашей стороне, в лесу, когда брали мох для конопатки избы, под слоем мха обнаружен труп... Желавин.

Никанор поднял руку.

- Не может быть!

- Череп рассечен топором.

- Убили!

- Преступника надо найти. Исполни, о чем я просил.

Никанор щелкнул каблуками и взметнул руку под козырек:

- Слушаюсь!

- Встретимся после праздников часов в восемь утра.

Где бы это нам поскрытнее?

- А вон у дальней пуни. Глухота там,- подсказал Никанор.

Стройков поставил ногу в стремя и взмахнул на коня.

- А что ты тут запретное зелье гонишь, мальчишки мне сказали, когда к хутору подъезжал.

- Вот пострелы!

- Так что сворачивай свой завод. До встречи!

- Счастливо, Алексей Иванович. Путь добрый.

Никанор вернулся к аппарату. Из горлача уже текло через край. Никанор заторопился, да руки будто задеревенели - опрокинул горлач. Сколько самогонки пропало.

Но даже и не заметил такую потерю.

"Вот чего нагрянул!.."

"Кто?" - ехал с хутора и думал Стройков.

Никаких следов. Ничего нет. Но кто-то убил ударом топора спереди, выше лба. Значит, видел убийцу Желавин. Но его теперь не спросишь. В районе, в больничном морге лежит с изгнившим, облезлым, страшным лицом.

Схоронят, как приедет жена. Телеграмму ей послали в Москву.

Не просто убили за часики на руке и за карманы, в которых, может, что и было,- нашли лишь ржавую зажигалку.

Было что-то, было что-то. Кому-то только так и надо было кончать.

Стройков еще раз оглядел то место, где убили. И от дороги-то недалеко, а глухота.

Вот оно, это место, среди елок. Разворочен зеленый мох, только сверху зеленый, пучками на длинных, в метр, рыжезато-красных корневищах, на них сухая, как пепел, земля.

Стройков сел рядом с ямой во мху, закурил.

"Проглядел я тогда",- снова пожалел он. Но как и тогда, так н сейчас не знал, как раскрыть всю эту историю. Убили топором... Топор! Может, им дрова сейчас колют, а вот попробуй узнай. Нет, такой топор страшновато при доме держать. Новый топор нужен... Кто новый топор купил? Заходил в лавку? Да мало ли кто покупает топоры. А кто убил, тот здесь и покупать не станет,

Стройков встал и обошел во мху вокруг ямы. Ноги до колек проваливались.

Черно в яме, сухо, как в печи. На корневищах поблескивают сороконожки и ползают муравьи.

"Кто?.. Кто?"

Подождать надо. Что-то мелькнет непременно.

Он тронулся дальше - в район, домой.

Еще только чуть за полдень, а в лесу сумрак. Тут тяжело достается свет даже соснам. Сгорбились стволы в сучьях - весь сок, все стремление туда, к вершине, только бы не упустить свое пространство под небом. Небо в голубых между облаков озерах света. Света бесконечно много, он неиссякаем, но его будет мало тому дереву, над которым другое возьмет верх, застит его. И вот они, эти заглушенные деревья, накренясь, чуть держались за землю подгнившими корнями. Оттуда, с вышины, долетают прозрачные и золотистые стрелы света, разбиваясь, вспыхивают в чаще рябин и орешников.

Под ними еще темнее сумрачный вечер этого леса. Тут ярко-красные сыроежки, мох, под зелеными буграми которого истлевает прах упавших деревьев, сладит и дурманит тут сыростью преющих купырей.

Но как ни высоки эти сосны, хилость, цепляющаяся за них, погубит лес. Они последние, эти сосны. Подроет их, смена чахнет в этом хаосе, в скрывающих живую землю мхах.

"Как острашился лес",- подумал Стройков, угнетенный этой обреченностью и безмолвием: птиц даже не было слышно.

Закущена травой дорога, недоброй называли с тех пор, как, оступившись, замерз в обнимку с березой отец Мити - Федор Григорьевич.

Редко кто ездил тут. Сюда только доносился стук колес с того берега.

Глохла дорога, потеряла колен свои в зарослях верес* ка и багульника. Но на песке заметил Стройков следы колес. Ездили все-таки, не замирал след.

Дорога пошла под уклон. Из низины засквозило холодком с гнильцой болотной. Перемосток разбит, между бревен просунулись прутья камышей с обгорело-черными початками.

Чуть в стороне - береза. Вот где замерз отец Мити.

Стройков остановил коня.

Кора березы атласно-белая, гладкая, лишь местами прорезали ее черные полосы. Крона напоминала высокий стог с крутыми склонами, стекал свет, обмывая все ветви и листья. Из самой же вершины струисто выбрызнулась метелка побега, серебрилась венцом в своей высоте. Корни выпирали из земли, поросшей мятликом и вейнпком. Тут замерзал отец Мити... Какую казнь выстоял!

Не с жуткого ли горя или беды на такое пошел, что и жизнь-то свою отверг?

"Одна дорога, а две загадки",-подумал Стройков, и вдруг как что пронзило его.

Он не знал еще ничего, но эта дорога словно свела в одно - смерть отца Мити и убийство Желавина.

Стройков устал, хмель разморил его, но сейчас все как смыло с него.

Одна догадка поразила.

Он повернул коня и быстро поехал назад к ху.

тору.

Стройков остановил коня возле избы Фени, под тенью липы в проулке.

Дверь на крыльце раскрыта. Дома хозяйка.

Феня пришла с молотилки пообедать.

Пообедала и убирала со стола, когда вошел Стройкой.

- Наведаться решил к тебе,- сказал он и перед чистым полом поглядел на свои запыленные сапоги.

- Милости просим,- сказала Феня, бледная: на хуторе уже знали о страшной находке под мхом.

"Что это принесло его?"

- Обедать будете?

- Спасибо.

- А то налью.

- Раз настаиваешь, налей.

Она налила ему в тарелку свекольника с лучком, поджаренным на сале, и, когда ставила тарелку на стол, Стройкова близко обдало жарком потным.

Он съел щи. Ложкой размесил на дне чашки кусочки сала, сольцой посыпал и это живо проглотил с оставшейся коркой хлеба.

- Вот и славно! А то со вчерашнего дня без горячего.

- Так и заболеть можно,- спокойно заметила Феня.

В избе прохладно. От сквозняка раздуваются занавески на окнах, дурманит сном близкий шум леса.

- Разреши поговорить с тобой.

Феня присела к столу на край скамейки. Стройков напротив сидел, распечатывал новую пачку с папиросами.

- Слышала? - спросил он.

- Да.

- А что люди говорят?

- Разное.

- А что все-таки?

- Да что мне до того, что говорят?..

- А что ты думаешь?

- Что думать? Страшное случилось.

- А не задумывалась ли ты, с чего Федор Григорьевич такую смерть принял?

- Так это и вы знаете. Пьян был. По пьянке и замерз.

- Как замерз-то. В обнимку с березой... Такую казнь ьыстрадал. С чего бы это?

- Кто ее знает? Что пьяному в голову не взбредет? - ответила Феня, чувствуя, как приближалась неведомая какая-то беда.

- Может, что говорил он или сама что заметила перед этим?

- Ничего оп нс говорил... А зачем вам это?

- Скажу и зачем. Сперва давай поговорим по душам_,

- Вы своей-то душой человека невинного не тро^ гайте.

- Какого человека?

- .. чего тогда прискочили?

- Да ведь два человека-то.

- Кто еще? Может, я?.. Может, я его стукнула, что больно ухаживал за мной ваш Желавин?

Рука Стройкова с папироской так и дрогнула.

- Ухаживал Желавин? - удивился он.-Не знал про это.

- Убили его, жалеть надо. А я и про убитого скажу.

Подльгй он был. Подлый! Грозил с Митей что-нибудь сделать, со мною повольничать.

Для Стройкова это было неожиданностью. Как близко и просто все! Час назад он был в отчаянии, что тогда момент проглядел. А сейчас этот разговор возвращал ему из прошлого этот момент. Теперь не проглядеть бы.

"Не спеши, не торопись",- успокаивал он себя и думал, что нельзя и медлить в разговоре с Феней, которая в горячке своей, как блеском мгновенным, осветила знаки этой истории.

- А ты Дмитрию своему говорила про ухаживания Желавина и про угрозы его?