Холмы России - Виктор Ревунов

Не заметила, как на ту сторону переплыла. Выбралась иа берег, где давно уже завечерело под дремучими т тает а ми ветпей, оплетенных хмелем. Холодит от травы сыростью.

А на том берегу расшумелись олешники. Рассеивался по поде ветер с сумрачной рябью. Быстрина, бившая из глубины, ворошила листья кувшинок, заворачивала на мель, скапливая силу всех тягуче напружившихся стеблей, которые все вместе с бульканьем возвращали листья в быстрину, и она разбивала их, снова гнала на мель.

Листья расслабленно шлепали и ворошились, собирались под берегом и еще злее неслись к быстрине, заглушая ее. Что-то дикое и настойчивое было в этом движении, какая-то сила тяжело водила болото кувшинок,

Как страшно плыть туда!

Феня озябла, а все не решалась войти в воду, уже потемневшую: еще страшнее стало. Хоть па клади иди.

Да ведь голая не пойдешь. И нет никого.

Она стояла за стволом ольхи, скрипевшей подмытыми корнями.

И вдруг на том берегу белое мелькнуло. Это Катя.

- Катя! - крикнула Феня и, осмелев, поплыла.

Катя вышла к берегу, где лежала одежда Фени - кофта и юбка.

Нс помнила Фсня, как доплыла.

Вылезла из воды, с зябкой дрожью стала одеваться и вот уже согрелась. Мокрые глаза весело заблестели.

- Косынку я тебе обещала. Пошли.

Дома Феня раскрыла сундучок в горнице. Достала косынку зеленую с красными маками п накинула ее на голову Кати,сама и повязала.

- Катюшка, до чего же хорошо! - воскликнула Феня.

Катя подошла к зеркалу, поглядела на себя и сжала перед грудью руки, так долго стояла, словно и не на себя залюбовалась, а на какую-то другую девушку в такой яркой косынке, из-под которой накосо но лбу свивались ржистые волосы.

А глаза все глядят, задумчивые и ясные, будто спрашивают:

"Что ты, Катя?"

"Ночь твоя прощальная, и вот в такой красоте пойдешь. Как прощаться будешь?"

Феня с осторожностью чуть-чуть подправила косынку, чтоб не прятала она Катины волосы от грустной и милой покорности ее лица.

- К Феде пойдешь?

- Да.

- Счастливая ты.

- Простимся сегодня.

- Все равно счастливая, когда любишь.

Катя все стояла перед зеркалом и нс размыкала чуть смеженных пальцами рук.

- Ты Митю простила?

- Пусть его своя совесть простит,

Катя пришла домой и заторопилась. Нс опоздать бы к Феде. Стала быстро переодеваться в горнице.

- Воды бы принесла,-сказала Гордеевна, чистившая картошку над чугунком, перед которым сидела у порога на маленькой скамеечке.

- Что ж ты раньше не сказала, мама?

Кпрьян читал отцову книгу по лесоводству. Отложил.

Взял два ведра в одну руку.

Тихо на вечерней улице с густо смолистой тьмой, желто и красно размываемой огнями из окон. Уже поужинали в избах и теперь расходились спать по сеновалам и чуланам, где не так душно. А молодых скоро гармонь позовет, и пойдут через мост на плаву в село по лесной дороге. До чего же прежде любил Кирьян этот вечерний зов гармони. А сейчас все реже ходил: что-то охота пропала.

В темноте навстречу Кирьяну приближался скрип ведер на коромысле.

Он подошел к колодцу, и подошла Феня - неожиданно, как зарница полыхнула вдруг перед ним.

- Здравствуй,- сказал Кирьян. Обождал, что ответит она, и с лязгом цепи запустил ведро в колодец.

В глубине, отдаленно плеснуло. Кирьян, подергивая за цепь, утопил ведро - оно с силой, тяжело потянуло, как только он стал поднимать его.

- Как съездила? - спросил он, накручивая цепь взмахами железной ручки на валке.

- Хорошо,-ответила Феня и поставила свои ведра рядом со сг'убом.-А еще лучше, что приехала.

- Быстро ты. Мнтю видела?

- Видела.

- Досада ему с такой разлукой жить. Сбежал бы я.

- Не больно сбежишь.

- К такой, как ты, сбежал бы. На одну ночку, а сбежал бы.

Глаза Фени остановились перед ним. Открыто поблескивает в них ласка.

А другой крикнул вдруг:

"Убью!"

Даже вздрогнула Феня.

Кнрьян вытащил ведро и вылил воду в ведро Фепи.

- Позавидуешь тебе,- сказала она.

- А что такое?

- Вольный ты. Что я сейчас за волю бы отдала!

Кирьян снова пустил ведро в колодец.

- Не в колоды закована, так по воле тужить. Вон она, ночка какая, сама в душу стучится со всеми звездочками, только откройся ей.

Кнрьян и в другое ведро Фени налил воды с бурлившей родниковой прохладой.

- Ясный ты на слова... И лампу зажигать не надо,- с лукавинкой в голосе добавила Феня.

- Видишь, какая экономия выходит. Забогатеть можно.

- Был бы ты еще такой и в душе, как в словах,- никаких богатств не надо.

Он помог ей поднять коромысло, опустил с осторожностью на плечо, поправил ровнее и почувствовал, как обдало его чем-то терпким, будто запахом вереска.

- А будь воля - пришла бы вечерком?

- Пришла,- она положила руку на коромысло и повернулась к нему,Нравишься ты мне,- сказала она новым для Кирьяна голосом.

Распрямилась и пошла, плавно покачиваясь под коромыслом, на котором так же плавно покачивались и полные ведра, подзолоченные огнями из окон, взблескивали, как любовь в душе.

"Да хоть беда, сгорю, а нагляжусь на ее красоту",- подумал Кирьян.

Тихо на вечерней улице. Ярче разожглись звезды, и хуторская дорога теперь светлелась отбеленным холстом.

* * *

Отступала с росой и туманами июльская ночь. Уже развидняет - свет родниково дрожит на востоке, стремится ввысь, где плоские неподвижные облака таят еще в своих недрах тьму. Рассыпался ветерок по мокрым кустам, торопливо заплескались листья, вздрогнули лопухи с жемчужно блестевшей росой в зеленых чашах.

Федор и Катя у вчерашней копны ржи.

Катя лежит на снопах. Голова - на коленях Федора.

Какая косынка повила ее! Вот только сейчас, перед зорькой, рассмотрел зеленая с красными маками косынка прощанья.

Снпт Катя или так закрыла глаза, продлевая для себя ночь, в тени которой еще и лежала на самом краешке мглы перед засветающей стерней.

Глядит на нее Федор: на ее косынку, еще ярче запылавшую в ржистых волосах, на лицо с чистым невысоким лбом, на ее по-детски нежные, милые для него губы, на шею с гордон и плавной линией и впадинку, размежевавшую грудь; открыты коленки загорелых ног.

Одной рукой она обняла Федора у пояса, другая - пригрелась в его руке.

Лежит, как после жатвы.

Вот так бы и лежать женою его, по-бабьи просто и вольно, сладко задремывая на страдной полосе.

Последние минутки вместе.

Что будет? Как сойдется их жизнь?

Прощанье всегда тревожит, и этой тревогой, как сполохами, озаряет глубины неясных предчувствий.

Что будет?

Не дано это знать и пророкам. Одно лишь время скажет, когда пройдешь его.

Забилась рука Кати в руке Федора, и он сжал ее.

Пора!

Катя раскрыла глаза в ласковой, просиявшей вдруг зелени.

- Федя... Федя, ты здесь. А мне приснилось, что ушел ты.

- Пора уже, Катенька.

- Не ночь прощальная, а зорька наша прощальная,

Федя.

- Что будет, Катя?

- Не гадай, что будет, не надо, Федя. Что было - это наше с тобой. Реки камни смоют, а это останется.

Она обняла его и прижалась к его груди, где под'суровой гимнастеркой бились в сердце любовь и горесть, с которой рвала жизнь самое нежное, что сама и дала человеку для счастья, или человек сам рвал в неумолимых надеждах на еще большее счастье.

- Какой ты запомнишь меня, Федя?

- Вот в этой косынке всегда буду помнить тебя, Катя... Катенька, спасибо тебе за такое счастье.

- И тебя я люблю за это счастье.

Они поднялись. Уложили в копну снопы.

- Сразу простимся, Федя.

Он обнял ее на тропке, поцеловал.

- Вот и все,- сказала Катя,- иди.

Он пошел по тропке возле Угры, не оглядываясь.

Не пройдет и часа, как уедет он на почтовой телеге к станции, дальше по своему пути к границе.

Неужели простились? Может, остановить его?

Может, побыть еще с ней хоть минутку?

"Иди, Федя, иди".

"Мы простились для нашей встречи, Катенька".

Сжав руки у подбородка, Катя смотрела вслед уходящему Федору и, когда скрылся он, опустив голову, долго глядела в землю, будто хотела понять его судьбу в судьбе земли.

ГЛАВА II

Юность еще не знает, что такое любовь,- она узнается с годами. И если это была истинная любовь, годы не тронут ее. И разрушат то, что не было любовью. Как пепел рассыпается отжившее, когда приходит истинная любовь. Со смятенным порывом разжигает она новый огонь, который бывает порой страшнее грозы, ударившей в дом.

Любовь юности - это закрытая карта, которую берем у судьбы.

Вот, кажется, она и пришла к Фене, эта любовь.

Что делать?

Она брала у судьбы новую, как казалось ей, нерасплатиую карту: беспощадна бывает любовь.

"Да хоть что, а отлюблю свое",- подумала Феня, переворашивая граблями сено на своей делянке в лесу.