Планета Вода (сборник с иллюстрациями) - Борис Акунин

– Ты пришла заглянуть в к-кратер, а я – полюбоваться восходом. Сядь, я накину на тебя мою куртку. Подождем.

– Я бы с удовольствием, – вздохнула девочка. – Мне с вами нравится. Но правда пора. Попадусь – Кобра живьем сожрет.

– Ничего, я с твоей директрисой поговорю.

История про скоропостижно скончавшуюся девочку, к тому же похороненную в закрытом гробу, Эрасту Петровичу очень не понравилась. Пожалуй, имело смысл посмотреть на санаторий и его начальницу вблизи.

– Скажу, что я твой родственник.

– Не получится. Родственникам запрещено нас навещать. С них подписку берут.

«Даже так? Тогда тем более нужно познакомиться с фрау Коброй», – сказал себе Фандорин.

– Укутайся и помолчи. Мне нужно подумать. А о директрисе не беспокойся. Я в Индии научился заклинать з-змей.

Кагуяхимэ была все-таки феноменальным ребенком. Только что стрекотала, но попросили – умолкла. И долго, до самого рассвета, сидела тихо, не мешала Эрасту Петровичу выстраивать диспозицию.

Вот наконец между небом и океаном прорисовался алый кант. От него потянулась дорожка цвета красного испанского золота. Выглянула макушка оранжевого апельсина, а вскоре с удивительной быстротой он выкатился целиком.

С вершины вулкана восход над морем выглядел совсем не так, как снизу.

– Ух ты, – протянула вскочившая на ноги Кагуяхимэ. – Спасибо вам, мистер Булль! Если б вы меня не удержали, я бы этого не увидела.

Надо же. За спасение «спасибо» не сказала, а за восход поблагодарила, и как прочувствованно. Странная девочка, очень странная.

Но Эрасту Петровичу сейчас было не до Беллинды Дженкинс. Он зорко вглядывался в воду.

Цвет моря все время менялся. Сначала оно светлело и золотело совершенно равномерно. Потом образовались светлые и темные пятна – это были песчаные и заросшие водорослями участки дна. Когда же солнце полностью оторвалось от горизонта, Фандорин увидел то, зачем пришел.

Остров Сен-Константен, как на подставке, стоял на почти идеально круглой отмели шириной не более ста метров. Потом дно опускалось и на нем – сверху это было отчетливо видно – темнели четыре геометрически правильных квадрата неодинакового размера: на севере, западе и востоке большие, на юге поменьше.

Так и есть! Фантастическая версия подтвердилась. Остров оказался двухъярусным, и главный его этаж – подземный. То есть подводный. Именно там происходит подлинная, тайная жизнь Сен-Константена, а фабрики, плантации и лаборатории существуют лишь для маскировки. Ай да немцы! Не зря англичане так встревожились!

– Ой! Ой, мистер Булль! Смотрите!

Эраст Петрович совсем забыл про девочку. Проклятье! Сейчас замучает расспросами, и придется врать.

Он обернулся.

Кагуяхимэ стояла спиной к морю и загадочных квадратов, кажется, не видела. Она заглядывала в жерло вулкана.

– Что это?

Фандорин подбежал и схватил чертовку за ворот. Посмотрел вниз – и чуть не ослеп.

Вся внутренняя поверхность кратера сверкала и переливалась зеркальным блеском. В самом центре чернело круглое отверстие, из которого поднимался белый пар.

– Мне это снится? – пролепетала Беллинда. – Что это такое?

Солнечные батареи, вот что. Тысячи квадратных метров зеркальных аккумуляторных панелей.

Эраст Петрович читал в научном электротехническом журнале о революционном проекте использования энергии солнечных лучей, однако не знал, что идея уже осуществлена на практике. И в каком масштабе!

На что тратится такое количество электричества? Пар или дым безусловно искусственного происхождения. Там, внизу, находится какое-то нешуточное производство.

– Никому об этом ни слова, – сказал ошеломленный Фандорин. – Ты умеешь держать язык за зубами?

– Лучше всех на свете, – ответила девочка. – И кому я буду рассказывать? Кобре? Мистер Булль, миленький, что это такое?

– Пойдем. Объясню по д-дороге.

Озарение

23 октября 1903 года. Остров Сен-Константен

Озарение, переворачивающее мир, вспыхнуло разрядом молнии, безо всякого предупреждения. Так, наверное, открыл свой гидростатический закон Архимед. Как и к нему, великая мысль явилась к Беллинде в бассейне, и она чуть не выскочила из воды с криком «эврика!».

А ведь могла бы сообразить еще утром, когда спускались с горы и Питер объяснял про энергию солнца, которую можно поймать и сохранить при помощи зеркальных пластин, а потом крутить ею турбины и всякие другие машины. Он замечательно объяснял, а если она не очень поняла, так это от нервов. Боялась все-таки предстоящего объяснения с Коброй.

Можно было догадаться об этом и потом, когда Питер разговаривал с директрисой. Беллинда наблюдала и прямо таяла, как уверенно и спокойно он укротил грозную рептилию. Та сначала и жало показывала, и ядом плевалась, а Питер знай наигрывал на дудочке. И Кобра закачалась в такт, затанцевала.

Во время объяснения Беллинду выставили из кабинета, но она, конечно, подглядывала в щелку и подслушивала.

Питер начал мягко так, извиняющимся тоном. Он, мол, дядя малютки Белл, только что прибыл на остров. Надо было, конечно, дождаться побудки, но не утерпел, давно не видел любимую племянницу – рано утром постучал ей в окно, она к нему и выпрыгнула.

Кобра, само собой, давай шипеть: у нее-де нет слов от возмущения, это вопиющее нарушение режима, визиты родственников строжайше запрещены, она доложит доктору Ласту и Беллинду отчислят, да как нехорошая девочка вообще посмела утаить, что на остров приезжает ее дядя, и еще всякое разное.

– А собственно почему это запрещено? – спросил Питер, когда она на миг заткнулась глотнуть воздуха. – Что такого ужасного произойдет, если девочку навестит родственник? Разве вы тут делаете с детьми что-то нехорошее, что надо… скрывать?

Он немножко заикается, Питер, очень мило, будто от застенчивости. Из-за этого перед последним словом образовалась маленькая пауза и само оно получилось таким угрожающе свистящим: «ссскрывать».

– Что вы имеете в виду? – окрысилась директриса. – На что вы намекаете, сэр? Важнейшим аспектом программы лечения является полное психологическое погружение и изоляция от внешнего мира, который у детей ассоциируется с болезнью и смертью. Умирают там, снаружи. А у нас здесь выздоравливают. Так говорит доктор Ласт. Поэтому людям из прошлой жизни навещать девочек запрещено!

– Я приехал не навестить Белл. Я нанят концерном на работу. И видеться с племянницей я буду часто. Может быть, каждый день. Это раз, – спокойно так, не допускающим возражений голосом сказал Питер. Беллинда от радости чуть нос себе не прищемила. Ура!

– А еще вот что… – Он подошел к окну и поманил Кобру. Она – вот чудо – подошла, как миленькая. – Насколько я понимаю, вон там, в конце сада, у вас кладбище? Я вижу три креста. Говорите, смерть осталась у вас во внешнем мире? Хорошая же у вас программа лечения.

И директриса сразу сжалась, начала оправдываться:

– Многие дети очень больны. У нас идеальные условия, превосходный уход, но при туберкулезе всегда есть опасность внезапной смерти. Приступ происходит в ночное время, когда рядом нет никого из персонала. Лопнет кровеносный сосуд в горле, а организм ослабленный… Три летальных исхода за год работы – это совсем немного!

А Питер ей тихо:

– Немного? Для кого немного? Для родителей или для вас?

Она только глазами хлопает. Нечего ответить.

– Вы ведь не врач, – продолжает охаживать ее кнутиком Питер. – У вас вообще нет высшего образования. Я такие вещи вижу. Как вы можете брать на себя ответственность за жизнь тридцати детей? Кто и почему назначил вас начальницей санатория?

Кобра лепечет:

– Это правда, у меня нет диплома…Но я была главной медицинской сестрой в Берлинском сводном военном госпитале. У меня большой административный опыт. Мне подчинялись тридцать медсестер и медбратьев, восемьдесят санитаров!

Беллинда от восторга шмыгнула носом: Кобра отчитывалась перед Питером. Ух ты!

А он всё наседал:

– С детьми нельзя обращаться, как с солдатами. Подумайте об этом, мисс Шлангеншванц.

Пресвятой Боже! Кобра опустила голову! Загипнотизировал он ее, что ли?

– Вы правы, мистер Булль. Я буду об этом думать.

– И еще одно. Вы сказали, что все три девочки умерли ночью, без свидетелей?

– Вы так это говорите, будто их кто-то убил! – ужаснулась укрощенная змеюка. – При туберкулезе критическое кровотечение почти всегда происходит перед рассветом. Утром мы находили их в кроватках уже бездыханными. Срочно приезжал доктор Ласт, констатировал смерть… – (Ого! Всхлипнула!) – Деточек тихонько выносили, чтобы не травмировать остальных… Похорон мы не устраиваем, это очень вредно для психики. Но вид кладбища – дело другое. Доктор Ласт говорит, что его должно быть видно из окон. Жестокая реальность смерти негативна, но сакрализованное напоминание о ней, символизируемое надгробиями, дисциплинирует сознание и мобилизует его ресурсы…