Изгиб грани - Олег Артюхов

с кряхтеньем надавил плечом на тяжеленную створку, которая, тихо вздохнув, медленно отворилась внутрь. Дед немного задержался в проёме и вместе с факелом исчез в непроницаемой темноте. Я шагнул за ним, а шедший последним дед Пахом медленно и беззвучно закрыл дверь.

В неверном свете я не сразу разглядел просторный зал со сводчатым потолком и выложенным ровными плитами полом. В каждой из четырёх стен на уровне пола темнели высокие полукруглые ниши, а в центре зала тускло поблёскивал чернотой огромный куб высотой метров шесть. К нему примыкали полуразрушенные грубые каменные лестницы.

Пока я с открытым ртом глазел на куб из моего сна, деды вставили четыре горящих факела в скобы, после чего мерцающий свет чуток разогнал темноту по углам.

– Раздевайся, Антон Владимирович. Скидывай всю одежонку до нитки, – дыша паром, проговорил дед Семён.

Сложив одежду на ступеньки, я встал голяком рядом с дедом Пахомом, и, поёживаясь от холода, всем нутром чувствуя, что вот-вот попаду в большую переделку. Тем временем дед Семён, забрался на верхнюю грань куба, и, подняв вверх свой корявый посох, медленно, но громко произнёс:

– Именем Неба и Земли, во имя Истины и Справедливости, прошу мировые Стихии принять Избранного Небом, ставшего на путь испытания.

Затем стоящий рядом дед Пахом легонько втолкнул меня в первую нишу. Сначала ничего не произошло, и я уже хотел выбираться из каменного мешка, как в следующий миг утратил опору под ногами. Пол потерял твёрдость, и словно трясина начал меня засасывать. Я взмахнул руками в надежде зацепиться за стены, но не достал! Вопль застрял у меня в глотке, когда надо мной сомкнулась поверхность. Холодная земля сдавила, не позволяя кричать, шевелиться и дышать. Меня охватила паника и жуткий страх, а секундой позже я увидел ухмыляющуюся смерть. Перед глазами мгновенно побежала вся моя прожитая и непрожитая жизнь. Меня потрясла и возмутила вопиющая несправедливость, и, если бы мог, я заорал бы в костлявое лицо: «Мне нечего стыдиться или о чём-то жалеть. Я грешник, но прожил не зря, и счастлив, что многие вспомнят обо мне и помянут добрым словом». В голове начался перезвон, и я уже приготовился к жестокому мигу, когда с удивлением понял, что продолжаю свободно дышать и, что земля не такая уж холодная, а скорее мягкая и приятная. Доброта и покой разлились по всему телу, умиротворяя меня и уравновешивая. Раздался негромкий тягучий звук гонга, я очнулся и обнаружил себя стоящим в той же нише лицом к стене.

Я нашёл в себе силы обернуться и сделать несколько шагов вон из коварного углубления. Однако передохнуть мне не довелось. Дед Пахом потянул меня за руку и потащил к следующей нише. В голове клубился туман. Я шёл, как сомнамбула, ничего не соображая, и ещё не оправившись от собственных похорон и воскресения.

Увидев вторую нишу, я слабо упёрся, и деду пришлось втолкнуть меня в каменный карман. Я уже открыл рот, чтобы попросить его больше так не делать, когда меня со всех сторон охватило пламя. Волосы встали дыбом, затрещали и вспыхнули, кожа пошла пузырями и обуглилась. Страшная боль скрючила тело. Я заорал во всю мочь и полной грудью хватанул огонь, который опалил меня изнутри и сжёг бронхи. Я потёк словно кусок воска, и перед последней секундой жизни завопил выплёвывая из горла кровавую пену и сажу: «Великий Боже, Творец всего сущего! За что мне всё это! Я не убивал и не велел убивать. Я не отнимал чужого хлеба. Я не обездолил ни одного человека. Я всю жизнь помогал и спасал». И вдруг боль отступила, и пламя стало ласково щекотать бока. Второй раз низким басом загудел гонг.

В состоянии безумной прострации меня вытянули из ниши огня, поволокли дальше и засунули в третью нишу, в которой на меня обрушился нескончаемый поток воды. Потеряв последние силы в пенном водовороте, я попытался схватить последний глоток воздуха. Но вокруг колыхался лишь мрачная пучина, и моё растерзанное тело растворилось, обнажив голую душу. И опять безглазая смерть вынырнула из тёмно-зелёной водяной толщи и, покачивая огромной косой, встала напротив. Я смотрел на костлявую гостью, искренне удивляясь, что же она хочет у меня отхватить своим инструментом, коль я уже и так распался на молекулы. И тогда я рассмеялся смерти в лицо. Как можно бояться краткого мига умирания, когда позади целая жизнь, а впереди вечность. Удивлённая смерть покрутила безносой башкой, и, подхватив чёрный саван и косу, растворилась в толще посветлевшей тёплой воды, которая, смущённо извинившись за беспокойство, обняла моё тело и нежно погладила по животу и голове. Третий раз я услышал затухающую вибрацию гонга.

С прокушенными до крови губами и побелевшими от кошмара глазами, в плачевном состоянии я оказался в четвёртой нише и сразу же почувствовал на руках и ногах тяжёлые оковы. В звенящей темноте где-то впереди раздался шелест рассекаемого сталью воздуха. Двигаться невозможно, а увернуться нельзя. Близкий свист летящего клинка, и сильнейшая боль пронзила левую руку. Я почувствовал, что из раны, развалившей руку от плеча до локтя, хлестанула кровь. После секунды тишины, наполненной ударами моего сердца и скрежетом зубов, опять послышался свист быстрой стали, и струя крови ударила из просечённой ноги. И тогда во мне проснулась холодная ярость. Собрав все силы, я разорвал оковы и бросился грудью на невидимого врага. И, когда жестокий клинок, вылетев из темноты, коснулся моей груди, между ним и отчаянно бьющимся сердцем оказался только маленький серебряный крестик, ставший непреодолимым препятствием для смертельного острия. Затем с весёлым шелестом на окровавленный металл упал мой меч Баалат и разрубил его пополам. Тут же у меня заложило уши от ультразвука, который, понижаясь, перешёл в свист, потом – визг, затем в торжествующий вой, опустился до низкого рёва, и потерялся в вибрациях инфразвука. В четвёртый раз загудел гонг, и громкий и властный голос произнёс: «Достоен!».

И тут я окончательно выпал из времени, а затем увидел продолжение прошлого сна.

…Я стоял на берегу широкой реки. Всё вокруг: текущую воду, струящийся воздух, шевелящуюся траву наполняла всепроникающая сила. Я буквально купался в пространстве торжествующей жизни, переполнившей всё моё существо.

Стоящая на одном колене девушка по-прежнему лила воду из кувшина в реку, и этому потоку не было конца. Я удивился такой странности, но когда она посмотрела на меня и улыбнулась, мимолётное сомнение исчезло и уступило место восторгу. Меня буквально сразили её красота, изящество и грация. Это была идеальная женщина. От избытка чувств я