Возрождение Теневого клуба - Нил Шустерман

В тот день я не пошёл на ланч к Солерно, остался в школьной столовой. Поправив на голове бейсболку с надписью «ТК» — чтобы всем бросалась в глаза — я выбрал парнишку побезобиднее и нагло влез в очередь впереди него.

— Эй! — возмутился тот.

Повернувшись, я уставился на него каменным взглядом.

— Ты что-то сказал?

Парнишка съёжился и не ответил.

Моё поведение не осталось незамеченным, и я взял на заметку, кто из ребят испугался, кто возмутился, а кого вдруг потянула ко мне гравитация моего нового зловещего имиджа. В течение следующей пары дней я продемонстрировал этим школьникам особое отношение, при встрече кивая им или приятельски похлопывая по плечу, как будто они теперь мои новые лучшие друзья.

Митчел Барток, парень настолько крутой, что, должно быть, даже пелёнки в младенчестве носил не иначе как кожаные, на третий день моего МТВ-эксперимента почтил меня своей компанией, присев в обеденный перерыв за мой стол. Мы вместе перемыли косточки учителям и грубо прошлись на счёт некоторых девочек, сидевших в столовой. Я прикинулся, будто разбираюсь в Харлеях, после чего Митчел выложил мне историю свой жизни. Когда прозвенел первый звонок на урок, я повернулся к нему и произнёс:

— Да, Митчел, а клёво ты Алека уделал! Молодец.

Он озадаченно уставился на меня.

— Я думал, это ты его уделал.

— Ну да... конечно, — сказал я. — Ты ж понимаешь, я просто стебусь.

Когда он ушёл, я открыл блокнот и вычеркнул его имя из списка подозреваемых.

Каждый день, вернувшись домой, я сдирал с себя своё новое обличье, после чего залезал под горячий душ и скрёб, скрёб... Счищал с себя грязь, отлично сознавая, что с помощью мыла и щётки невозможно отмыться от всех мерзостей, которые я делал или говорил, чтобы выстроить свой новый имидж; от подленьких трюков, которые я проворачивал с ребятами типа Митча Бартока, чтобы выудить из них правду. А больше всего мне не давало покоя то, с какой лёгкостью все поверили моему новому негодяйскому образу. Я хочу сказать, актёр из меня тот ещё, но в данном случае стать тем, кем они меня считали, оказалось проще простого. И это пугало меня, потому что какой-то части моего существа это нравилось, как когда-то нравилась моя тайная власть председателя Теневого клуба. Вот почему я каждый день тёр и тёр себя мочалкой, пытаясь извлечь из-под грязи своё настоящее «я» — того Джареда, который нравился мне гораздо больше.

Уже не говорю о родителях. Те отдалились от меня — не в физическом, но в эмоциональном отношении. Я точно знал, что на следующую неделю Грин запланировал собрание, на котором должна будет присутствовать вся наша семья; однако папа с мамой ни словом мне об этом не обмолвились, как молчали и о том, чтó им про меня наговаривал Грин. И это пугало больше всего. Должно быть, мои родители извелись до такой степени, что предпочли зарыть голову в песок и прекратили всякое общение со мной. Вы понимаете, что я хочу сказать: а если бы я и впрямь был замешан в каких-то ужасных делах? Как могли они не взволноваться, не забить тревогу при виде моего поведения? Почему не затерзали меня допросами? Это мне было бы куда легче простить, чем их странную безучастность.

* * *

В конце первой недели моего МТВ-эксперимента, в пятницу, наш дом посетила Джоди. Просто прошествовала сквозь дверь, словно к себе домой. Поделом мне, потому что это я оставил дверь открытой.

Я валялся на кровати, стараясь ни о чём не думать. Ещё недавно я был по этой части мастером, но в последнее время мысли меня просто замучили — причём по преимуществу о вещах, которые мне были совсем не по нутру. Я лежал и подбрасывал свою любимую раковину: интересно, как высоко она сможет взлететь, не ударившись при этом о потолок? Мама когда-то сказала мне, что это очень «по-дзэнски», правда, я без понятия, что бы это значило. В наушниках гремела музыка — сквозь дом мог бы проехать товарняк, а я бы и не заметил. Так что, невзначай подняв глаза и обнаружив у себя на пороге Джоди, я вздрогнул, потерял фокус, и раковина, упав, угодила мне прямо в глаз. Я сорвал с себя наушники, и рёв музыки превратился в далёкий комариный писк.

— Я Тайсона ищу, — сообщила Джоди.

— Его нет. Я передам, что ты заглядывала.

Но гостья пока не собиралась уходить. Она бросила взгляд на раковину, которая, сделав своё коварное дело, невинно покоилась на моей постели.

— По-моему, для этого используют бейсбольный мяч, — сказала Джоди. — Ну, ты знаешь — подбрасывают вверх-вниз.

Я пожал плечами.

— Мячу же ничего не делается, он не бьётся.

— Ну да. Разве не в этом всё дело?

— Н-не знаю... — протянул я. — А какой же тогда интерес, если ничем не рискуешь?

— Ух ты, — промолвила Джоди. — Глубоко.

Она окинула взглядом мою комнату, не переступая, однако, порога. Я опять почувствовал себя словно под микроскопом.

— Видишь что-нибудь интересное? — осведомился я.

— Твоя комната совсем не такая, как я себе представляла.

Я тоже осмотрелся. На столе бесформенной кучей громоздились книжки и тетрадки, а в остальном комната была в порядке. Стены украшали плакаты: один с олимпийским чемпионом Карлом Льюисом, пересекающим финишную линию — я же как-никак бегун; другой с Ferrari Testarosa — потому что я люблю автомобили; и ещё один с супермоделью Лорной Лебланк — потому что... потому, что кончается на «у». Словом, комната как комната, ничего особенного.

— А ты чего ожидала? — спросил я. — Что у меня тут склад самодельных бомб и неофашистской литературы?

— Нет, ты для этого слишком умён, — сказала Джоди и серьёзно (по-моему, чересчур серьёзно) добавила: — Такие вещи ты наверняка не держал бы на виду. — Она посмотрела на ракушку, которая к этому моменту перекочевала обратно в мои беспокойные руки. — И что ты слышишь, когда прикладываешь её к уху? Неужто море?

— Слышу голоса ребят, которых пришлось убить за то, что они видели мою резиденцию.

Я думал, Джоди засмеётся, но она даже не улыбнулась. Тогда я признался:

— Да, я и правда слышу море, и оно напоминает мне обо всех тех гнусностях, что я натворил в октябре.

— На твоём месте, — сказала моя гостья, — я бы держала её подальше от своих ушей.

— Предпочитаю напоминать себе, — произнёс я. — Чтобы мне никогда больше не пришло в голову сотворить что-нибудь подобное. — Чувствовалось, что Джоди не совсем мне поверила, но меня больше не волновало, верят мне или нет. — Слушай, Джоди, если вы с Тайсоном встречаетесь, то с чего это ты так интересуешься моей персоной?

Она пожала плечами.

— Несколько месяцев назад ты его чуть не убил, и всё равно он на тебя чуть ли не молиться готов. Ну, вот я и заинтересовалась. — Джоди повернулась, собравшись уходить. — Скажи Тайсону, что я заглядывала, и... — она указала на мой глаз, который всё ещё ныл после ракушки, — лёд, что ли, приложи... если только подбитый глаз — не часть твоего нового имиджа.

Она ушла, а я положил раковину в ящик комода — не на полку, где она обычно лежала.

«На твоём месте я бы держала её подальше от своих ушей».

Скорей всего, Джоди права. Для напоминания о тех событиях ракушка мне не нужна. Достаточно и людей — уж они-то не дадут забыть.

Алека кто-то вздул

За мою роль в дальнейших событиях меня следовало бы объявить героем нашего городка, но... Если на тебе поставили клеймо, то будь покоен — оно никуда не денется. При желании люди даже в самых благородных поступках могут увидеть самые низменные побуждения.

Очередную большую перемену я проводил не в столовой, а в библиотеке, в одиночестве. Денёк выдался отвратный — ветреный, холодный; мало кому из моих соучеников хватило отваги тащиться к Солерно. Все набились в столовку, поэтому мне туда совсем не хотелось. Я не желал видеть Алека, не желал даже думать о нём; вот и сидел в библиотеке, погрузившись в мировую историю в напрасной надежде почерпнуть из неё что-нибудь полезное — например, как не вляпываться в неприятности. К сожалению, история наглядно показывала мне, что неприятности имеют тенденцию накапливаться, становясь при этом всё хуже и хуже, пока не превращаются в трагедии, чреватые гибелью невообразимого количества людей.

И тут в библиотеку вошла О_о. Беспокойство читалось на её лице так же явственно, как если бы было написано большими буквами наподобие предвыборных плакатов в школьных коридорах. Не сказав ни слова, она опустилась на стул напротив меня и застыла в ожидании, когда же я задам очевидный вопрос.

— Кто-то подкинул мне это в рюкзак, — сообщила она и протянула мне какую-то бумажку. На клочке было накарябано незнакомым почерком:

Мы на вашей стороне.

— Кто это — «мы»? — осведомился я.

Она покачала головой.

— Не знаю... но это ещё не всё.

Она огляделась вокруг, словно шпион, собирающийся вручить резиденту важный микрофильм, и перевернула бумажку. Оказалось, загадочное сообщение было написано на обороте медицинской карточки — у школьной медсестры имелась такая для каждого ученика. На этой карточке значилось имя Алека Смартца.