Лампа паладина - Наталья Николаевна Александрова

class="p1">– Я… мне… она попала ко мне случайно.

Ну не рассказывать же ему про то, как меня обманула цыганка. Хотя… мне иногда кажется, что все, что со мной случилось за эти три дня, было предопределено… Что цыганка нашла меня не случайно, вряд ли ей понадобилась та ужасная стеклянная ваза авторской работы…

– Ну, не хочешь говорить, и не надо, – пробормотал Ромуальдыч. – Почему же ты говоришь, что она старая и некрасивая?

– Ну, видно же, что она старая…

– Не старая, а старинная, и даже древняя. Этой лампе много, много сотен лет. А что она некрасивая, это неправда. В ней есть удивительная законченность формы, которая и есть настоящая красота. Если ты хочешь, я могу оставить ее в своей коллекции, но как только ты потребуешь, я ее немедленно верну… правда, я немного опасаюсь хранить у себя такую огромную ценность…

– Большую ценность? – переспросила я удивленно. – Неужели она такая уж ценная?

– Я не могу прямо сейчас точно оценить ее, но думаю, что она стоит очень, очень дорого. А точнее – она просто бесценна. Ведь такие древние вещи встречаются очень редко.

– Древние? Вы говорите, что ей сотни лет? – переспросила я.

– Многие сотни! А пожалуй, что и больше тысячи!

– Что?! Не может быть!

– Очень даже может! Вот посмотри, что здесь написано…

Он потер чистой салфеткой основание лампы и показал мне какие-то странные, незнакомые буквы.

– На каком это языке?

– На арамейском. На языке, на котором разговаривали жители Ближнего Востока больше двух тысяч лет назад. Но самое интересное – это что здесь написано…

– А вы что – знаете этот язык?

– Ну, не то чтобы хорошо знаю, но разобрать буквы могу. Так вот, здесь написано имя царя Соломона. Так что возможно, что эта лампа принадлежала ему. А он жил задолго, задолго до начала нашей эры…

– Царь Соломон? – переспросила я. – Я о нем, конечно, что-то слышала, но не очень много… Ага, что ребенка он велел разрубить пополам, на которого две женщины претендовали, и тогда настоящая мать тут же отказалась от своих претензий, только чтобы ребенок был жив. И еще про царицу Савскую, у нее ноги волосатые были, а он велел в комнате пол стеклянный сделать, и чтобы внизу рыбки плавали, так она на это дело купилась и платье задрала, чтобы не замочить…

И все увидели, что ноги и правда волосатые. Только я в это не верю, что ей платья, что ли, жалко было…

И потом, если бы Соломон так над ней подшутил, она бы на него войной пошла, я бы на ее месте так и сделала… – Тут я замолчала, заметив, что Ромуальдыч улыбается.

– Этот царь – фигура полулегендарная, хотя, судя по всему, он действительно существовал. О нем говорят, что он был самым мудрым из всех людей, а еще – что он был великим волшебником. Говорят, что у него было кольцо, которое позволяло понимать язык животных и птиц. И что ему служило множество джиннов…

– Ну, это уж сказки! Про Аладдина!

– Конечно, – легко согласился Ромуальдыч. – Но даже если Соломон и не понимал язык животных, он был человеком удивительным, необычным. И если эта лампа действительно принадлежала ему, то ей цены нет.

– Если… – проговорила я.

– А вот тут, кажется, есть еще какие-то буквы… – Ромуальдыч протер салфеткой другую сторону лампы, поднес ее к свету и внимательно вгляделся.

– Ага, а это уже – старофранцузский язык. Или старопровансальский. Но здесь – не умелая гравировка, как в случае с Соломоном. Эту надпись кто-то выцарапал острым предметом, причем тоже очень давно, судя по патине на этих буквах…

– И что же там написано?

– Здесь написано имя другого владельца лампы. Ги де Кортине, барон Э… тоже, между прочим, удивительный человек, один из участников Третьего крестового похода, паладин…

– Что? Аладдин? – переспросила я удивленно.

– Не Аладдин, а паладин! – поправил меня Ромуальдыч. – Паладин – это доблестный рыцарь, знатный аристократ, беззаветно преданный своему господину, в данном случае – Христу и христианской церкви.

Ги де Кортине отправился в крестовый поход, чтобы защитить христианские города Ближнего Востока, но события повернулись совсем другим образом…

Я, кстати, когда-то был знаком с далеким потомком Ги де Кортине, это был умнейший человек, профессор, доктор филологии… впрочем, извини, я отвлекся.

Я тут же навострила уши – ага, не зря говорят про Ромуальдыча, что он сам Сковородников и есть. Врут, конечно, придумывают люди, но раз уж сама Бастинда про это знает…

– Судя по этой надписи, лампа какое-то время принадлежала паладину, и он нацарапал на ней свое имя. Это добавляет твоей лампе исторического колорита… – сказал Ромуальдыч.

Он еще раз со всех сторон осмотрел лампу и проговорил:

– Значит, ты хочешь, чтобы я сохранил ее для тебя…

– Если вам не трудно… – вздохнула я, – потому что…

Нет, не буду я говорить ему про то, как мама выбросила такую ценную лампу, и про то, что в квартиру залезли, тоже не буду рассказывать.

В это время со стороны входа послышался негромкий стук.

Ромуальдыч прислушался и проговорил извиняющимся тоном:

– Извини, это ко мне один знакомый пришел, на консультацию. Мы с ним заранее договаривались. Ты пока посиди в соседней комнате, я с ним поговорю, а потом мы твою лампу пристроим…

Он проводил меня в соседнюю комнату, где были его спальня и кабинет.

В углу стоял большой сундук, окованный медными пластинами, где Ромуальдыч хранил свою коллекцию старинных диковин.

Хозяин показал мне на массивное старинное кресло с кожаной обивкой и вышел, чтобы встретить своего гостя.

Из чистого любопытства я выглянула в соседнюю комнату.

Там появился представительный мужчина средних лет в дорогом, отлично пошитом костюме.

Я поставила лампу перед собой на круглый столик и невольно прислушалась к разговору в соседней комнате.

– Ну, Дмитрий Александрович, – говорил Ромуальдыч своему гостю, – хвастайтесь, что вы такое приобрели.

– Да вот, смотрите, подлинный Поленов… случайно у одного знакомого антиквара нашел. У него значилось как работа неизвестного художника девятнадцатого века. Стоила, конечно, недешево, но для настоящего Поленова – гроши… вы же знаете, Поленов сейчас очень высоко котируется…

– А почему вы думаете, что это Поленов?

– Ну как же… я Аристархову показывал, он однозначно сказал, что это Поленов. Характерный сюжет – старый московский дворик, и колорит поленовский, и мазок его… но какие-то сомнения остались, вот я и принес вам показать.

– Вы говорите, характерный сюжет… но батенька, вы посмотрите сюда! Что вы видите?

– Ничего… то есть дровяной сарай…

– Вот именно – ничего! А на этом месте во времена