Переписать сюжет. Книга 1 - Мария Владимировна Архангельская

ещё раз прошлась по рисунку, добавляя неровностей на ветки и кое-где дорисовывая цветоножки. Подумав, Линьсюань добавил кусок ствола, уходящего за край листа, и ещё одну веточку выше. На веточке расцвело несколько новых цветов. Может, добавить ещё одну ветку, а то противоположный край листа выглядит пустоватым? Или… нет, сделаем по-другому.

Каллиграфия — сестра живописи. Выписанные рукой мастера иероглифы ласкают взор не меньше, чем рисунки, если не больше. И ещё один способ получения эстетического наслаждения — поэзия. Что самое чудесное, их можно соединить. В голове уже давно вертелись стихотворные строки: «Мой двор окружили деревья высокой стеной, но тяжко вздыхаю я лишь перед сливой одной…» Откуда это? Линьсюань прикрыл глаза и мысленно повторил их — нет, это точно не русский. Значит, опять из копилки знаний мастера Хэна? Он ещё и стихи подсказывает?

А, впрочем, это к лучшему, не так ли? Можно будет при случае ввернуть что-нибудь этакое, и не будешь выглядеть полным невеждой. В который раз сменив кисть, Линьсюань начал уверенно выводить столбцы иероглифов:

Мой двор окружили деревья высокой стеной,

Но тяжко вздыхаю я лишь перед сливой одной.

Ты спросишь меня, в чём причина печали моей:

Под снегом цветы её кажутся яшмы нежней.

Плодам её спелым роса не бывает страшна,

Колышутся ветви её, как наступит весна.

Но эти же ветви поникнут в морозные дни:

Цветы их прекрасны, но недолговечны они.*

Вот теперь картина обрела законченный вид. Осталось только поставить печать, и все четыре элемента произведения искусства — живопись, каллиграфия, поэзия и гравёрное мастерство — создадут единое целое. Подняв лист, Линьсюань критически оглядел то, что получилось. Что ж, это никто бы не назвал шедевром, просто по-ремесленнически добротная работа, но ему нравилось. Во всяком случае, за картину было не стыдно, и удовольствие в процессе написания получено. Пожалуй, рисованием можно будет заняться и как-нибудь ещё, оно отлично убивает время.

И волосы — он снова перебрал пальцами переброшенную через плечо гриву — чуть-чуть ещё влажноваты, но уже не настолько, чтобы промочить подушку. Отложив рисунок в сторону, он скомкал послужившие черновиками листы и поискал, куда бы их выбросить, но ничего похожего на мусорную корзину в комнате не было. В конце концов оставил комки бумаги просто на столе — ученики придут, уберут. Сполоснул кисти в воде и положил на подставку сушиться. Ещё несколько минут ушло на то, чтобы разделить волосы на три пряди и заплести их в простую косу, чтоб не путались во сне. Наконец Линьсюань задул свечи, и комната погрузилась в темноту.

*Бао Чжао (414–466 гг).

* * *

Массивная скульптура, стоявшая у подножия стекавшей по склону лестницы, напоминала пресловутый результат скрещения ежа и ужа, только вместо ежа была черепаха. Длинный, свившийся кольцом хвост и длинная шея выглядели тонкими рядом с массивным панцирем и упиравшимися в постамент мясистыми лапами. Линьсюань обошёл статую, убедившись, что морда у чудища осталась скорее всё же черепашьей, чем плоской змеиной. Вообще-то жителю Земли при взгляде на это должно было прийти на ум сравнение в первую очередь с диплодоком, но для диплодока туловище было слишком плоским. К тому же Линьсюань, спускаясь, видел спину черепахо-змеи сверху, и потому отчётливо разглядел узор на панцире.

Пожав плечами, он повернулся к статуе спиной. Позади остался долгий спуск с горы, а впереди лежал притулившийся у её подножия городок Гаотай. Как средневековые европейские поселения жили под защитой замковых стен и занимались обслуживанием хозяина замка и его челяди, так и этот городок жил за счёт предоставления необходимых ресурсов заклинателям и наслаждался миром и безопасностью, которые обеспечивала близость могучего ордена. Впрочем, здешние заклинательские ордена и кланы и были самыми настоящими феодалами. Поделив между собой земли некогда единой империи, они взимали налоги и подати, вершили суд, строили дворцы и крепости, набирали воинские отряды — словом, самовластно правили и владели, взамен защищая своих подданных от нечисти, а при случае и друг от друга.

Впрочем, если всё здесь обстоит именно так, как описано в романе, во многих местах защита мирным жителям нужна в первую очередь от своих же господ.

Однако орден Линшань к таковым господам не относился, что так же подчёркивалось неоднократно. И городок, гостеприимно распахивавший перед Линьсюанем свои улицы, выглядел идиллично, словно иллюстрация идеального средневекового уклада: белёные домики под серыми черепичными крышами, почти все — без наружных окон, горбатые мостики через пронизывающий город поток, многочисленные жители, спешащие туда-сюда по своим делам. Плакучие ивы купали косы в воде, вырастая между камней самой настоящей набережной, вдоль которой тянулись крытые и открытые прилавки, и голоса торговцев, обязательный атрибут средневекового сеттинга, неслись со всех сторон:

— Сливы, сливы! Покупайте свежие сливы! Только что с дерева!

— Жареные блинчики! Вкуснее вы не пробовали!

— Гребни, пряжки, заколки! Барышни, не проходите мимо!

— Господин! Взгляните, какой откормленный гусь!

— Покупайте корзины — лучшие корзины в городе!

— Сладости! Бобовые конфеты! Боярышник в карамели! Кунжутные шарики! Медовые тянучки!

Прохожие почтительно, иногда даже с поклонами, обтекали дорого одетого человека с мечом — на это раз Линьсюань взял Ханьшуй с собой, как непременный атрибут заклинателя. Правда, как оказалось, его здесь не вешали на пояс, а надевали за лямку-перевязь через плечо за спину, а то и вовсе таскали в руках, как трость или зонтик. Подивившись сначала, Линьсюань решил, что оно и к лучшему, за спиной меч носить удобнее.

Впрочем, теперь он видел, что меч — не единственное, что отличает его от окружающих. Линьсюань привык, что он сам и люди вокруг него носят полураспущенные волосы, не покрытые ничем, кроме заколки-гуаня. Но теперь, оглядываясь по сторонам, он не видел ни одного взрослого мужчины с непокрытой головой. Кто-то был в знакомых по картинкам и немногим азиатским фильмам широкополых конусообразных шляпах, кто-то — в мягких шапках, а кто-то — просто в платках, обвязанных вокруг головы. Под платками выделялись горбики, видимо, пучки, но никаких волос, свободно стекающих по спине, видно не было. Без головных уборов щеголяли разве что мелькавшие порой в толпе мальчишки.

Заинтересовала его и одежда. Орденские женщины носили наряды, практически не отличающиеся от мужских — те же халаты-шэньи, или блузы «и» со складчатыми юбками «чан». Взрослые заклинательницы сверху надевали дасюшены, молодёжь обходилась без них, и даже причёски у детей были одинаковыми — и девочки, и мальчики связывали волосы в два небольших пучка по бокам головы. С пятнадцати лет девочки получали первые шпильки и начинали делать себе взрослый узел на затылке,