Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Все же Натали не понимала многолюдства. У нее наступало утомление и слом настроения. Это случилось с нею за три дня праздников, даже таких полных смысла. Человеческие лица в их множестве делались ей почти неприятны. Ее стихия — тихая дружба, и ту она, по наблюдению Александра, как бы обносит высоким забором. А в выборе ею людей для нее чрезвычайно важен внутренний голос, ему она доверяет бесконечно. Таков ее способ связи с окружающим — через кого-то. Без чего ей невозможно, как в лесу без провожатого: подступает отчуждение и делаются непонятны чувства других людей, приходит беспомощность оттого, что попала в чужой мир…
Такой след оставила в ее душе униженная и затворническая юность, когда любое вторжение — кроме Александра — в ее комнату на антресолях было враждебным. Герцен и есть главный ее поводырь в повседневности. (Сам же он считает, что она для него — в большем!) И еще немногие годятся на эту роль — например, маленькая Тучкова с ее горячей слитностью с окружающим миром: полезно и целебно быть рядом с тем, кто обладает ею. Должно быть, Натали видела в ней — в полной раскованности и грации — детство, которого не было у нее самой. Наташенька, говорила она, это — явление природы… Ей виделось в ней заветное: высшее понимание в жизни и в людях, путь к счастью. Они то и дело держались за руки.
У Герцена были теперь поводы для двойной ревности. Ревности к разному видению с близкими людьми — с нею и с Ником. Отношение ее к Наташеньке не менялось, и перед своей смертью она как бы поручила заботу о детях ей, тогда уже жене Огарева, высказала такое пожелание. Но до той поры пройдет еще немало лет.
А из теперешнего Александру запомнилось: слегка чужое ему существо, но отмеченное вниманием Натали…
Через несколько лет Николай Платонович соединится с Наташей Тучковой гражданским браком, поскольку не было надежд на его развод. И они попытаются перебраться через южную границу. Положение их отчасти послужило мотивом для тургеневского «Дворянского гнезда». Там традиционный исход такой связи: Лиза Калитина уходит в монастырь. Младшая Тучкова в детстве была также горячо религиозна — и собиралась… Иван Сергеевич знал их и их историю. Дальнейшее, по словам Тургенева, не могло вместиться в российский подцензурный роман: политический донос Марьи Львовны с ее отцом на Огарева и Тучкова, они обвинялись в коммунистической пропаганде, доказательствами чему служили их хозяйственные преобразования и бесцерковный брак Николая Платоновича. С трудом они вышли из-под следствия. Узел развязала смерть его бывшей жены. Наташа и Огарев после многих испытаний наконец обвенчались. Спустя восемь лет она оказалась в Лондоне. Странно и бессвязно войдя в герценовскую жизнь.
Да если бы кто сказал сейчас… настолько невероятно! Но вероятие это было. Осталось: Наташенька, освященная вниманием Натали.
Глава седьмая
Вива Италия!
Освободительное движение на севере Италии, в Ломбардии, между тем ширилось. Тамошнее народное ополчение вступило в бой с отрядами карателей во главе с австрийским генералом Радецким. Тяжелые сражения на баррикадах в Милане. Женщины сверху лили кипяток и обрушивали с крыш черепицу на носителей голубых мундиров.
Италия находилась под иноземным игом после поражения в войне в 1799 году, теперь же, казалось, настал час освобождения. (Увы, окончательно оно совершится почти тремя десятилетиями позднее.) Из Южной Америки срочно вернулся моряк, республиканец и глубоко мирный по своему складу человек с задумчивым взглядом и с сединой после папской тюрьмы в семнадцатилетнем возрасте — народный полководец Джузеппе Гарибальди. Двинулся с волонтерами на помощь северным провинциям. Пятнадцатитысячная армия карателей пока была вынуждена отступать.
Победа? Все еще очень шатко… Король неаполитанский и правитель пьемонтской области были не прочь включить в свои владения освобожденный от австрийцев север, однако победа республиканцев грозила им потерей власти. Добровольцам Гарибальди препятствуют в снабжении и вооружении. Перед ними ставят невыполнимые задачи.
Тем временем к Радецкому пришла помощь из Вены. Массы колебались, ибо республиканцами пока не было гарантировано право на труд и на землю, у них нет отчетливой программы. За объединение Италии и против австрийцев, но что дальше? Республика пока не показала своих решительных преимуществ перед монархией, и у нее мало вожаков масштаба Гарибальди, которого почитают почти религиозно. В южных провинциях тем временем начинается захват земли крестьянами, и новорожденные парламенты обсуждают пугающую многих меру: лишение папы светской власти. Священники скоро ожесточенно поднимутся против «безбожников»… Но это позднее — к осени сорок восьмого, теперь же — тревожный и радостный февраль.
Герцен выступает на публичных митингах. Он касается наиболее болезненного, на что непросто замахнуться итальянским лидерам, поскольку слишком велика религиозность населения, это болезненное — папская область, оставленная в свое время австрийцами без вторжения сотня квадратных миль. Она — заповедник мракобесия. Здесь совершенно нет книжных магазинов. Что относится, впрочем, и ко всей итальянской части Австро-Венгерской империи, за исключением разве что Рима. Сейчас, в середине девятнадцатого столетия, иезуиты там все еще устраивают сожжение ученых трудов и на церковных землях самая тяжелая эксплуатация крестьян. Папская область не заинтересована в благосостоянии и просвещении, и здешние крестьяне самые неграмотные и нищие.
Герценовские формулы, самая мягкая из которых «черные тараканы — священники», и другие его филиппики проникли в печать. Освободительное движение, казалось бы, побеждает, но ему лучше уехать из Рима, здешние друзья-журналисты советуют отправиться путешествовать. Герцен рискован в своих выступлениях. И — решительно не может заставить себя нанести визит в русское посольство в Риме — засвидетельствовать верноподданнические чувства, как это принято.
Александр с Натали на время переехали в Неаполь. Нужна передышка, хотя бы на месяц, потом он вернется к политической борьбе.
Тут подлинный юг южной страны. Золотое февральское побережье… Мало знакомое им чувство успокоенности относительно детей, которые были на редкость здоровы и веселы в последние месяцы, усиливало впечатление какИх-то радостных каникул. Они завели у себя распорядок, о котором давно мечтали: без посетителей; ранний сон и подъем на рассвете. Самая здоровая вещь — просыпаться рано утром! И сразу же они отправлялись в путешествие по садам, развалинам и музеям. Рассеянно и весело осматривали дворцы и статуи на фоне лазури.
У Натали вполне буквально разбегались глаза. Разбегались, чтобы не сходиться в одной точке углубленности в себя. Она любила пояснения гидов… для того чтобы не слушать. Все подлинное она вбирала в себя без посредства слов — чувствами.
А позднее, вечером, — густое и осязаемое лунное свечение (есть ведь нечто вроде прикосновения света, и он словно омывает кожу, струится в крови, звон каприйских гитар и знаменитая белая марсала в тавернах на набережной, где слышен прибой.
… — Машенька… бог ты мой, я опалила ботинки!
У них тяжело кружились головы от горячих везувийских газов. Совсем вблизи на скалах — огненные потеки. Маменька Луиза Ивановна села на камень, они отвлеклись, и камень с нею почти втянуло в лаву. Опасно, но безумно хочется подняться еще выше по склону действующего вулкана… Проводники совещаются между собой и смеются, не идут.
А на набережной — нанимали лодку, чтобы ехать на Капри, — мальчишки у парапета требовали, чтобы они бросали монеты или кольца: русские всегда бросают, чтобы вернуться!
Его спутницы хотели бы не уезжать отсюда… Тоненькие брови Маши то и дело взлетали вверх от ощущения радости, уверенности.
Он смотрел на мать. Она — непривычно пока — чувствовала себя раскрепощенной, начинала вторую жизнь… У нее, по сути дела, не было первой. Она была красива в юности значительной и светлой красотой, в которой была нежность, дружелюбие, достоинство. В Штутгарте в шестнадцать лет, с каштановыми локонами и ликующими синими глазами, пряча потертые локотки выходного платья, она пела в составе капеллы в русском посольстве на рождество. Там и познакомилась с властным московским барином, настаивавшим ехать с ним на его родину: «Луиза, этого хочет бог!..» Католический бог покинул ее вскоре за доверие к словам православного и иностранца, не соединил их венчанием. Поначалу она исходила в Москве слезами… Потом осмотрелась вокруг. Добилась не любимому им больному сыну Яковлева — Егору — того же содержания, что и Саше. Как могла, ограждала их от давящего и желчного нрава отца. Луиза Ивановна любила Наташу Захарьину, видя в ее положении воспитанницы из милости у княгини Хованской как бы тень своей судьбы. Помогала ей и сыну в их тайной переписке и в ее побеге, сколько упреков приняла потом за это…
- След в след - Владимир Шаров - Историческая проза
- Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси - Историческая проза
- Огонь и дым - M. Алданов - Историческая проза
- Огонь и дым - M. Алданов - Историческая проза
- Веспасиан. Трибун Рима - Роберт Фаббри - Историческая проза
- Сколько в России лишних чиновников? - Александр Тетерин - Историческая проза
- Возвращение в Дамаск - Арнольд Цвейг - Историческая проза
- Жозефина и Наполеон. Император «под каблуком» Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Троя. Падение царей - Уилбур Смит - Историческая проза
- Голое поле. Книга о Галлиполи. 1921 год - Иван Лукаш - Историческая проза