Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов

Васко дважды обошел базарную площадь, ничего не обнаружил, спросил дорогу еще у одного человека, тот подвел его к дому, там возле двери висела дощечка с вполне четкой надписью, служебный кабинет, похож на те, которые ему уже известны. В кабинете ни души, человек, который привел его сюда, пожимает плечами, указывает на стул все равно как школьные стулья, дает знак подождать, а сам отправляется на поиски Микеле. Насколько Васко смог понять, так зовут полицейского.

— Non! — кричит Яна, она несколько раз выдохнула это слово, без толку, без результата, non. Неотразимый кавалер весьма удивлен, это не кокетство, это и не раздражение, может, женщина вообще ненормальная, он подталкивает своего приятеля, они еще несколько раз причмокивают и уходят, демонстративно раскачиваясь на ходу. Яна видит себя: скукоженная, на скамейке, среди площади, темно у нее на душе, все двери закрыты, Алекса нет, Васко нет, ни одна из дверей не желает открываться, она кричит дважды, издает два протяжных крика, не способных нарушить дремотный покой городка, ее голос скатывается с лестниц, и остается лишь скамья посреди площади во фриульском городке, неподалеку от границы, за которой осталась ее прежняя жизнь.

Открывается дверь. Васко погружен в раздумья. Раздумья чисто прагматические: что ему следует сказать, как объяснить их положение, как отыскать адрес проводника, как описать Алекса. Рослый полицейский появляется в комнате вместе со скрипом двери, а за ним, бодро жуя, с веселым видом — этот вид Васко тотчас ставит ему в вину — вкатывается Алекс.

Васко не узнает более свои шаги, такие они стали легкие теперь, когда он во всем разобрался. Скрюченная фигура — это, наверно, Яна, молодец, где он ее оставил, там она и сидит. Сейчас он устроит ей сюрприз, она вскрикнет от радости и обнимет его… она вечно беспокоится, и зря, все улаживается само собой, а здесь мы как-никак в цивилизованной стране. Со временем она поймет, как хорошо мы сделали, что отвалили. Он подкрадывается к ней сзади. Она сидит неподвижно, тихо, не спугнуть бы! Он чуть не споткнулся о бордюрный камень, то-то она удивится, что я так быстро отыскал этого маленького негодника. Она ничего не замечает, прекрасно, ее красивые плечи, эй, товарищ, привет, чего это вы сидите в одиночестве, собирался он сказать, но визг нарушает его планы, Яна вскакивает, пятится маленькими шажками, плечи сжаты, ПОЖАААЛУЙСТА! НЕ НАДО! Она замахивается. Яна, девочка моя, дорогая моя, Яна, это же я, НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ, да что с тобой, я его нашел, все в порядке, она отчаянно мотает головой, прячет лицо в собственных объятиях, мотает головой. Он стоит позади скамьи и ничего не понимает. Что он должен сказать? Она все равно его не слушает. Словно чем-то поперхнулась. Может, и в самом деле поперхнулась. Ну что? Опять не так. Да посмотри же на меня. Может, что и выйдет. Он проводит ладонью по ее спине. Малыш дожидается в полиции. Все в порядке. НУ КАК ТЫ МОГ! Она словно пытается стряхнуть с себя собственные руки. Ты, ты… мне было так страшно, где ты был, где ты был так долго, ты все не шел и не шел, как ты мог, ну как ты мог…

Она следует за ним в полицейский участок, укоризненно поотстав на несколько шагов.

Первый опрос: скупые слова, которые можно понять по жестам. Ощипанный и убогий, как огородное чучело, думает про себя карабинер, а синьор Луксов тем временем показывает ребром ладони ребро стены, которую им предстояло перепрыгнуть, пальцами изображает дельфиний прыжок, а затем, хромая, делает оборот вокруг собственной оси. Как пчелы, когда роятся, думает Васко, когда карабинеру надоедают эти постыдные усилия, когда он поднимает руки, спокойно объясняет что-то на пальцах и потом — словно конфетти — перебрасывает их чужестранцу. Так карабинер вживается в ситуацию, непривычную для него, непривычную и для зевак, что стоят за окнами и за дверью, жадно впитывая в себя происходящее и прежде всего его представление, чтобы немедля обменяться репликами с любопытством, распирающим базарную площадь, и вот он уже набирает скорость, выходит из-за своего стола, изливает потоки красноречия, сперва с глазу на глаз с отцом, потом — в варианте более мелодичном и внушающем спокойствие — с матерью. До чего ж элегантный мужчина, мелькает у нее в голове. Она держит Алекса, прижимает его к себе, слишком крепко, пожалуй, целует его снова и снова. Щеки Алекса по мере сил пытаются уклониться от этого влажного чмоканья. Ему куда приятней смотреть на карабинера Микеле, с которым они уже успели перекинуться несколькими шуточками.

— Про что он говорит? — спрашивает Яна у мужа.

— Не очень понятно.

Тогда она поворачивается к карабинеру. Grazie, grazie, о grazie, после чего крепче прижимает к себе Алекса и целует его. Карабинер ее понимает.

— Кушать? — спрашивает он, подносит к губам как нечто съедобное палец и улыбается Алексу.

— Ой, мамо, здесь все так вкусно. — Алекс потирает живот, ветчина и сыр, ай-ай-ай, на языке щекотно, будто муравьи ползают.

— Мы мало денег, — говорит отец, и карабинер, признательный за очередную возможность проявить великодушие, мотает головой, быстро вращает ладонями, словно лодка переворачивается, смеется и одновременно что-то говорит, идет к дверям и что-то приказывает одному молодому человеку. Он усаживает беженцев, велит притворить дверь, представление окончено, теперь надо проявить авторитет власти. Он садится за свой письменный стол и снова набирает номер управления. Положение за это время несколько усложнилось, и разговор еще не успевает закончиться, когда упомянутый молодой человек возвращается с тарелкой, а на ней хлеб, ветчина, сыр, помидоры и два яблока. Два больших, отличных с виду яблока. Янины тревоги отступают на второй план.

— Вот он, тот самый, такого вы еще не ели, — убедительно говорит Алекс, выпрямясь во весь рост. — Это самый вкусный сыр.

— Не успел на порог войти и уже чирикает, — говорит Яна.

— Вот видишь, надо детей посылать за границу, они сразу становятся европейцами и могут кой-чему научить своих бедных, необразованных родителей. Все трое — снова вместе после долгой разлуки — смеются.

Микеле, сидя рядом с шофером, пытается по мере возможности разговаривать с Васко, Яной и Алексом, которые сидят сзади. Полицейская машина едет по автостраде, проложенной по холму, над морем, над городом, первым настоящим городом на Западе.

— Триест, — говорит Микеле.

Значит, вот он, Триест. Всевозможные оттенки белизны, кирпично-красное прикрытие. До чего красиво. Словно медлительное море в этой бухте сплавилось в драгоценный камень. Надежно высятся краны, могучие, трансокеанские корабли, явно многоэтажные, стоят на якоре и ждут, интересно, как оно все на этом пароходе, надо об этом написать Мишу, диабетику Мишу, тот все свои мечты дарит кораблям, о которых только и знает, что где-нибудь на белом свете они входят в гавань. Чего бы он ни отдал, чтобы своими глазами увидеть такой корабль. А то и вовсе подняться на палубу. Взгляд Яны устремляется вперед, к холму, к виллам на склоне. Встречать день, сидя на такой веранде, в руке чашечка кофе, настоящего кофе, такого, как тот, что отец когда-то привозил из Вены, а к кофе мягкие, как подушка, звуки «Тоски» за спиной. Если посмотреть на море, то видишь, что здешнее море окрашено небом в иной цвет, чем то, на берегу которого они бы сейчас отдыхали, если бы… Алекс глядит только на автомобили, которые обгоняют их слева, чтобы лучше видеть, он должен перегнуться вперед, глядеть из-за сидящей матери. Некоторые машины ему знакомы — «фиат», «альфа» старого выпуска, здесь это не самые крутые марки, здесь это считается мелюзгой… вы только посмотрите на эту! — кричит он, машины проносятся мимо на такой скорости, словно у них конкурс — кто понравится больше других, заднее крыло оставляет мимолетное впечатление, но вот уже его затмевает низко сидящее сказочное существо, которое обгоняет их слева, возвращается в свой ряд и мигает правым подфарником, вот кто красивей всего, самый раскрасивый. Микеле смеется, поднимает большой палец в подтверждение высокого качества и о чем-то спрашивает Алекса. Сказочная машина исчезает на идущей под уклон дороге. «Мазератти», «„ма-зе-рат-ти“, шикарная марка спортивного автомобиля», — говорит отец. Чего он вмешивается. Название соответствует внешности. «Изо грифо», — добавляет Микеле, — «мазератти — изо грифо». Какой у него вид, элегантность и вообще все, чего только можно себе пожелать. Алекс был бы рад погладить его, осторожно погладить, этот «мазератти — изо грифо», родители улыбаются, в этом «мазератти» уместились бы все их мечты. Алекс с апломбом укладывает три слова в свою копилку, первые экземпляры новой коллекции, драгоценные монеты, какой великолепный звук, когда слова падают в пустую копилку.

Полицейская машина сворачивает с автострады, проезжает через небольшой городок, потом, недолго, едет вдоль стены. Останавливается перед решетчатыми воротами. Шофер нетерпеливо сигналит, пока из сторожевой будки не возникает коллега, который подходит ближе, разглядывая машину и ее пассажиров. Оба полицейских заводят короткий разговор.