Вкус манго - Камара Мариату

— Иди к президенту! — сказал один парень.

— Попроси у него новые руки, — добавил другой.

После репетиции Мариату представила меня Виктору, который руководил театральным кружком.

О наших мытарствах он знал не понаслышке. Самого Виктора мятежники не изувечили, но разгромили его деревню, убив немало его родных и близких.

Сценарий разбудил слишком много неприятных воспоминаний, поэтому я вежливо сказала Мариату и Виктору, что не хочу играть на сцене.

— Мне же придется ухаживать за ребенком, — пояснила я. — Спасибо, что пригласили. Может, как-нибудь в другой раз.

И вот теперь «другой раз» настал, и Мариату не принимала никакие отговорки.

— Тебе полезно отвлечься от смерти Абдула, — уговаривала она.

— Но я не умею играть роли, — сетовала я.

— Зато петь умеешь, — сказала Мариату.

— И петь не умею.

— Значит, умеешь танцевать, — настаивала Мариату. — Покажи мне хоть одну местную девушку, которая не умеет танцевать!

С этим я поспорить не могла. В Сьерра-Леоне девочки учатся танцевать чуть ли не с рождения. Именно этим вся деревня занималась у костров почти каждый вечер. Мы с подругами надевали юбки из травы, африканские бусы и по очереди танцевали то парами, то тройками, пока мальчишки били в барабаны, а остальные жители Магборо хлопали и пели.

— Хорошо, — сказала я Мариату. — Сегодня я приду на вас посмотреть. Делать мне все равно нечего. Но к труппе не присоединяюсь.

После того как я доела завтрак и вымыла посуду, мы с Мариату пустились в путь меж палатками, добравшись до центра лагеря как раз в тот момент, когда театральная труппа собиралась разыграть сценку про ВИЧ/СПИД.

Я мельком слышала о том, что этот вирус убивает жителей Сьерра-Леоне, но у нас в семье его никто не подхватил, и мы никогда о нем не говорили. Я понятия не имела, как можно заразиться ВИЧ, пока в тот день не увидела представления. Частью сюжета служили похороны умершей от СПИДа. Участники церемонии стояли не шевелясь, а двое старших участников труппы, мужчина и женщина, объясняли, что эта болезнь передается через половые сношения. Когда объяснения закончились, сценка возобновилась.

Мариату исполняла роль дочери, лишившейся матери. Играла она хорошо — слезы выглядели настоящими.

— Она была хорошей женщиной и заботилась о своих родных! — рыдала осиротевшая дочь.

Когда похороны закончились, все участники пьесы встали рядом и запели песню про ВИЧ/СПИД:

СПИД косит Африку, Африку, Африку! Кто сможет его остановить? Только сам сможешь его остановить. Будь верен мужу, жене или партнеру.

— Ты все-таки пришла. — Глава труппы улыбнулся и осторожно похлопал меня по плечу.

— Просто хотелось посмотреть, — пояснила я.

— Мы с удовольствием примем тебя в наш кружок, — заверил он.

Высокий красавец с овальным лицом и очень короткими волосами, Виктор, улыбаясь, чуть заметно опускал глаза, отчего лицо приобретало невинный вид. Прежде мы с этим юношей встречались всего пару раз, но он мне сразу понравился.

— В последнее время мне пришлось нелегко, — призналась я. — Не знаю, готова ли я исполнять роли, петь и танцевать.

— Знаю, что твой малыш умер, — сочувственно проговорил Виктор. — Я давно хотел позвать тебя к нам, но понимал, что еще рановато. Стать мамой в двенадцать лет — испытание не из простых.

Мне хотелось сказать, что это я убила Абдула, что не стоит Виктору говорить со мной, но вслух я произнесла другое:

— Да, было очень тяжело. Смерть ребенка — как нож в сердце.

— Так, может, присоединишься к нам и выплеснешь свою боль в постановках? — предложил Виктор. — Тут собрались хорошие люди, — Виктор обвел рукой актеров, которые сидели на земле и негромко переговаривались.

— Я попробую, — неожиданно вырвалось у меня. — Попробую.

Виктор придумал мне роль в сценке про ВИЧ/СПИД: предложил сыграть селянку, которая скорбит по умершей. Мне следовало только плакать. Роль была небольшая, но исполнять ее мне понравилось. Мы прогнали сценку еще несколько раз, после чего Виктор нас отпустил. Я поблагодарила Мариату, помахала на прощание актерам и отправилась к своей палатке. Счастливой я себя не чувствовала, однако на душе определенно стало легче. Виктор не ошибся: притворные слезы в сценке облегчили мою боль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В воскресенье я снова отправилась на репетицию, не объясняя родным, куда иду, — лишь предупредила, что вернусь позднее.

— Не волнуйтесь за меня! — крикнула я.

В следующие выходные снова была репетиция. Мы прогнали сценку несколько раз, пели и танцевали. Кое-кто из парней бил в барабаны. Даже без кистей они умудрялись стучать как ни в чем не бывало. Неожиданно для себя я стала раскачиваться в такт музыке и вместе с хором петь популярные песни на темне.

Когда мы закончили, настало время ужина. Домой я отправилась вместе с Виктором. Его палатка оказалась по пути, и он пригласил меня поужинать рисом с овощами, которые приготовила его жена.

— Меня изнасиловали, — шепотом призналась я посреди ужина.

— Знаю, — ответил Виктор.

— Может, мне сдать кровь на ВИЧ?

— Да, Мариату, это правильная мысль.

Я дрожала всем телом, когда лагерная медсестра кольнула меня иголкой, а потом наполнила пузырек моей кровью. Мне казалось, что за любым хорошим событием в моей жизни всенепременно следует плохое, и я боялась, что у меня найдут ВИЧ. Казалось, на мне лежит проклятие, и не зря: я убила Абдула своей нелюбовью и заслужила такую судьбу.

Мне вспомнилась обитательница лагеря, которая, по словам Виктора, страдала от СПИДа. Ее некогда крепкое тело наполовину истаяло, глаза запали, лицо и руки покрылись язвами. Поначалу она еще прогуливалась по лагерю с палочкой, а теперь обычно лежала у палатки на соломенной циновке, накрывшись тонким одеялом, и стонала. Я проходила мимо бедняжки по пути с репетиций.

Закрыв глаза, я молилась, совсем как в ту ночь, когда на Манарму напали мятежники. «О Аллах, знаю, я была плохой матерью. Знаю, я не заслужила милого малыша Абдула, поэтому ты забрал его у меня. Но прошу, пусть у меня не будет вируса, пожалуйста! Не хочу медленно умирать, как та женщина у нас в лагере. Ты ведь неспроста не дал мне погибнуть в Манарме. Обещаю, если убережешь меня от вируса, то отныне и до конца дней своих я буду добра ко всем и постараюсь думать только о хорошем».

Следующие несколько недель я провела как на иголках в ожидании результатов теста. Я старалась проявлять доброту, как и обещала Аллаху. Когда со мной заговаривали Адамсей, Фатмата, Абибату или Мари, я прилагала максимум усилий, чтобы слушать внимательно. Я помогала женщинам готовить ужин — приносила рис с рынка, мешала листья кас-савы, даже пыталась молоть рис и кассаву, хотя культи то и дело соскальзывали, когда пестик опускался в сосуд из выдолбленной тыквы.

За ужином я уступала свое место на камне Адамсей или другим родичам, а сама по-турецки садилась на землю. Мы все ели из одной большой тарелки, но теперь я дожидалась, когда поужинают все остальные, и только тогда начинала орудовать большой серебряной ложкой, прикрепленной к культе липучкой.

— Мариату, что с тобой? — однажды вечером спросил Мохамед.

— Ты же обычно первая на еду набрасываешься! — добавил Ибрагим со своей обычной кривой улыбкой.

— Ах, Мариату, ты наверняка чего-то от нас хочешь, — гнул свое Мохамед. — Наверное, чтобы мы свели тебя с Сори!

Мохамед и Ибрагим подружились с Сори несколько месяцев назад, вскоре после того, как тот перебрался в лагерь. Высокий и стройный, своей широкой улыбкой он очень напоминал Мохамеда.

— Нет, — спокойно ответила я, — ни с какими мальчиками я сходиться больше не желаю. С меня хватит. Просто вы все очень помогали мне с Абдулом, а теперь мне хочется отплатить вам.

Мохамед с Ибрагимом встали, помогли друг другу обмыть обрубки рук из пластмассового чайника, а потом вдруг набросились на меня, повалив на землю. Мохамед ерошил мне волосы, Ибрагим щекотал живот.