1921 год. - Василий ШУЛЬГИН

И засмеялся… И его лицо стало каким-то старчески-сморщенным, как печеное яблоко…

* * *

Однажды он пришел ко мне сияющий.

— Ах… я пришел рассказать…

Сел на диван, как всегда, не раздеваясь, и начал, по обыкновению, скороговоркой, из середины…

— Теперь, если вы в 2 часа зайдете в кафе «Токатли»… знаете, лучшее кафе на Пера… вы всегда можете увидеть меня…Я там пью «свой утренний кофе»…

И засмеялся от удовольствия… Потом вынул демонстративно из кармана коробочку папирос и закурил…

— Жорж… Что это? «Regie Ottomane…» Откуда у вас?

Он опять рассмеялся.

— Подождите, я вам расскажу по порядку…

* * *

Он долго рассказывал… сбивчиво… перескакивая с одного на другое… Но все-таки я поняла, что ему каким-то образом удалось познакомиться с турком, который занимал какую-то должность «при дворе»… Они стали «кордашами»… Постоянно видятся, разговаривают… встречаются в Токатлиане… пьют кофе… турок, конечно, платит… Но это можно… Они ведь «кордаши»… Он же и снабжает папиросами… Обещает помочь Жоржу… Жорж боится брать денег — что, если «ловушка»? А вот пить кофе — можно… и папиросы брать…

* * *

—Ах, вы знаете, в чем наша беседа состоит? За чашкой кофе?… «Харош урус, харош»!.. А я отвечаю: «Харош турок, харош кардаш…»

И смеется…

* * *

Потом он исчез куда-то, надолго. Месяца два его не было — я чуть совсем о нем не забыла. И вдруг появился…

У него было какое-то новое лицо. Волосы на голове сбриты.

— Где вы пропали? И почему бритый?

Он сел, не дожидаясь приглашения, на диван.

— Простите… я не могу долго стоять… Недавно из больницы…

— Какой больницы? Вы были больны?

Он улыбнулся.

— Да… Угадайте, в какой…

— Для сумасшедших?.. — хотела пошутить я…

— Совершенно правильно, — ответил Жорж.

* * *

— Понимаете, вскоре после того, как я у вас был в последний раз, — я попал в историю… ну, одним словом, пришлось драться на дуэли… из-за женщины.

— Ах, Боже мой!

— Не ахайте… — он грустно улыбнулся… — Я только вступился за честь женщины, мне совершенно чужой… Я люблю Верочку и только ее одну… А это совсем другое…

Но «дуэль не состоялась»… Мой противник упал передо мной на колени, «просил пощады»… Я не стрелял… Но на меня это так подействовало, что я стал плакать, потом смеяться, потом опять плакать, потом не помню — что… Очнулся в больнице… Сбрили волосы и на «черепок» капала водичка… Понимаете?

Это, конечно, не только от дуэли… Дуэль — повод… Я так измотался в последнее время, что сделалась нервная горячка… Febris… как это!… как это!.. по-латыни!.. Вот мне сказали… а я не помню!..

* * *

— Ну, хорошо… А куда вы выписались из больницы? Где вы живете?

— Все там же… у Коли и Петра Николаевича. Только не в Стамбуле, а в Ortakcy, знаете?.. На Босфоре…

— Ну и как?

— Да плохо… Коля совсем закокаинился… Сладу с ним нет… Не сегодня-завтра придется уйти… Но теперь ничего… лето…

* * *

— Слушайте, Жорж… Нельзя же так… Пора придумать себе что-нибудь… Уж полгода, как вы заграницей. Надо найти заработок. Попытайтесь хотя бы!.. Вот у вас был турок… Вы просили у него помощи, чтобы службу помог найти?..

* * *

— Нет, не просил… А зачем? —удивился он. Ведь теперь уже недолго ждать… скоро в Россию… Как-нибудь перебьюсь… Я главное — я уже вам говорил… я— артист… Тело и душа принадлежат сцене… Не хочу и не умею служить… Не знаю, как это надо…

* * *

— А что бы вы сказали насчет Галлиполи?

Он с тоской посмотрел на ручку кресла. Такие благоразумные разговоры не нравились и утомляли его… Он ничего не хочет думать, устраивать… Пусть будет, как будет… Он устал…

Он хочет, чтобы я его слушала, его бесконечные рассказы о Верочке, о Киеве, о «Гротеске»… Он не хочет жить настоящей, противной жизнью, не хочет над ней ломать голову…

— Галлиполи? Я уже вам говорил, что я не поеду туда…

— Почему? Там вы будете сыты, одеты, среди своих…

Он смотрел на меня с укоризной.

— Сколько раз я вам говорил, что я —артист. Я не в лагерь хочу — а на сцену… И буду ждать…

— Но вы ждете сложа руки… Не вскочит же вам ваша сцена сама собой? Ее надо добиться… работать… Или, если не можете работать, то хоть устройте сносно вашу жизнь… довольно голодать… к чему терпеть лишние унижения…

Он что-то рассматривал на ручке дивана… потом поднял голову и весело, как ни в чем не бывало:

— А знаете, лучше я вам расскажу один случай из Ялтинской эпопеи!… Я жил тогда с Верочкой на даче…

* * *

Бедный Жорж!..

«Не для житейского волненья

Не для корысти, не для битв…!»

Глава четвертая. Stop!

Молчание…

Ко мне пришел мой друг — Михайлыч.

— Боже мой, как вы стали похожи на факира!..

Он зарос густой черной бородой, глаза горят на очень худом лице… Туалет соответственный…

— Вы, наверное, ничего не едите?

—Почти что…

—Это плохо…

— Ничуть… никогда так себя не чувствовал… И не пью…

— Это хорошо… Но что с вами приключилось? Вы не стали ли йогом, случайно?..

— Еще нет, к сожалению…

— Но на пути к тому?..

— Может быть… во всяком случае, я хотел бы, чтобы вы познакомились кое с чем…

Положительно, в нем была какая-то таинственная перемена… И вдруг…

Вдруг он стал делать какие-то странные телодвижения… Он водил одной рукой по темени, а другой по груди… На лице его было сильное напряжение…

— Михайлыч, что с вами?

— Это очень трудно — попробуйте…

— Зачем?

— Ну, попробуйте…

Я попробовал

— Действительно трудно… Так же трудно, как писать на столе букву «Д» правой рукой, а под столом водить по полу круги левой ногой….

— Вот именно… Вы угадали…

— То есть?

— То есть это того же типа упражнение, а вот другое…

Он стал приседать, одновременно проделывая что-то руками и головой…

— Михайлыч, ради Бога!..

— Да, это очень трудно… доходит до одиннадцати…

— Чего одиннадцати?

— Одиннадцати телодвижений одновременно, причем каждое противоречит непременно всем остальным…

— Как эта система называется?..

— «Гармоническое развитие человека»…

— Как же «гармоническое», когда «все противоречит»?..

— В гармоническом человеке все качества должны быть одинаково развиты… В современном человеке слабее всего развита воля… Большинство наших движений, в том числе гимнастика и танцы, — автоматичны… Противоречивые движения требуют большого напряжения воли… Это одно из упражнений для развития воли… Воля больше всего нужна нам, русским… русские — безвольны…

— Это правда… за исключением большевиков…

— Чтобы с ними бороться, надо волю… И поэтому я хотел бы…

— Чтобы я приседал и водил по темени?..

— Не ставьте вопрос так… Приходите и посмотрите…

— Куда?

— К нам… я вас проведу…

* * *

Зала…

В том конце несколько фигур раскачиваются в такт, напевая музыкальную фразу… Фраза не то что печальная… Она странная и немного жуткая… Какая-то обреченная…

В этом конце…

Михайлыч подводит нас к какому-то человеку. Это их «учитель». Он сидит в плетеном диване…

Зайдите в шикарный табачный магазин, где-нибудь в Киеве или в Одессе… так сидят красивые караимы средних лет… Они подадут вам великолепную сигару рукой, усыпанной бриллиантами… Лица у них чуть бронзовые, «черная шкурка, усы, как у турка», но глаза!.. Глаза горят гораздо ярче, чем диаманты на их перстнях.­

Такой человек сидел на плетеном диване… Но он не был ни евреем, ни караимом, он был еще какой-то расы… быть может, индус, скорее, грек… Впрочем, одет, как обыкновенно, по-европейски. Но без изящества…

Во всяком случае, я сразу почувствовал, что передо мной сильный человек… В восточном вкусе, но сильный…

Михалыч подвел меня, как подводят новообращенного к идолу… Меня это рассердило, внутренне… Человек с горящими глазами, по-видимому, собрался поздороваться со мной, не вставая… Но, вероятно, почувствовал, что это невежливо, привстал, протянул руку и пригласил нас сесть…

Мы сели. Тогда я увидел, что мы не одни — гости… было еще несколько лиц… Один знакомый генерал, один известный статистик и еще кто-то… Все русские… Кроме того, «за роялем» я увидел знакомое лицо… Мы встречались когда-то в Петрограде…

— Михалыч, сколько «ему» лет?..

— Неизвестно… На вид 35, но говорят, что он гораздо старше…

— Может быть — двести?.. А какой он национальности?