Звонок из Мемфиса - Андрей Михайлович Коротаев

выпивать. Правда, ничего крепче кефира они не пробовали.

– Окончание университета стоит отметить особенно потому, что поступил в него ты три дня назад, – со смелым предложением выступил Георгий Рудольфович.

– Давайте! – поддержал Николай, который всему предпочитал «Тархун». – Вы подготовьтесь. Я в магазин. А что взять?

– Иди в отдел алкоголя, – направил сына отец.

Андрамат, малознакомый с бытовыми традициями землян, настороженно молчал, не вмешиваясь. Выбор в магазине смутил Николая, он не ожидал столь широкого ассортимента. Здесь было выставлено море бутылок: шампанское «Советское», водка «Столичная», портвейн «Агдам», вино белое «Ркацители», вино красное «Негру де Пушкарь».

Дед Рудольф наказывал внуку водку никогда не пить. Он говорил:

– Водка – напиток простолюдинов. Выпьешь – опростолюдинишься.

Про шампанское дед тоже отзывался небрежно. Вино называл кисляком либо сухарем. Но про портвейн молчал. Кошка взял две бутылки «Агдама». Роботизированная касса недоверчиво осмотрела Николая одним глазом цифровой видеокамеры. Библиотека образов идентифицировала Кошку, как отца основателя марксизма-ленинизма. Далее последовало вмешательство администраторов системы учета потребления алкоголя на единицу населения. Поскольку душа Маркса проходила по типу «неживая», возникли дискуссии. Но портвейн продали, а на чек добавлена надпись: «Дорогая душа Карла Маркса. Благодарим за выбор. Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Николай вбежал в квартиру, позвякивая бутылками.

Стол был накрыт белой скатертью, на нем стояли стеклянные граненые стаканы, которые род хранил столетиями. Раньше маленький Николай пил из них компот, теперь времена изменились. Кошки почувствовали ветер перемен, не особо обрадовавшись ему.

– Чем богаты, тем и рады, – отшутился Георгий Рудольфович.

Супруга Георгия не умела готовить. Узнав об этом в молодости, он не придал факту должного значения, а теперь в сердцах проклинал неразборчивость в женщинах.

– За что такое наказание? – жалуясь, спрашивал он коллег.

– За дурость, – отвечали историки, – но мы не лучше.

Бедность не смущала Кошек, привыкших жить скромно, словно семья монарха в опале. Георгий Рудольфович разлил портвейн, вспомнив об отсутствии закусок, которыми изобиловали столы князей и королей, но предпочел об этом умолчать.

– Ой, Коля, ты застал нас врасплох. Гены предков, в том числе Лобачевского-Кошки, неожиданно взошли пышным цветом. Я завидую тебе! Давайте выпьем за нас – простую талантливую царственную династию.

Все трое выпили. Андрамат с тревогой наблюдал за происходящим.

После распития второй бутылки супруги переместились в гостиную, прилегли на диван и уснули. Инопланетянин шариком болтался в черепной коробке, причиняя Николаю ужасную головную боль. Молодой человек с трудом поднялся, вышел из кухни, впервые оценив удобство узких коридоров в малогабаритных квартирах, где за стены можно держаться руками. Юноша точно попал в дверной проем, надеясь добраться до Старой Свали.

Что случилось дальше, Кошка узнал через неделю. О произошедшем ему рассказала медсестра в реанимации, где он лежал, приходя в сознание после операций.

– Вас привезли с разбитой головой, сломанной рукой, ногой, свернутой шеей. Но все уже позади. Вам очень повезло: вы были пьяны. Главный врач так и сказал: «Только алкоголикам везет. Нормальный человек умер бы на месте».

Первым пришел в себя инопланетянин:

– Ну ты, брат, дал. Во‐первых, пить «Агдам» не надо. Во‐вторых, ты несешь за меня ответственность. Поэтому закажи мотоциклетный шлем и не снимай без разрешения. Если ты упадешь, а твоя голова отвалится, хоть я выживу.

Бывший студент провел в больнице три месяца. Тощий, переломанный, в бинтах и гипсовых накладках, Николай отъелся, набрал вес на хорошем питании, а когда с него сняли медицинские скрепы, постригли, побрили, принесли зеркало, медсестра похвалила его.

– Какой вы хорошенький! Доктор сказал, алкоголики быстро поправляются. Особенно молодые. Скоро вас выпишут. Так вы навещайте нас почаще, – подмигнула она Кошке.

Перед выходом из больницы ему принесли итальянский мотоциклетный шлем, купленный родителями на барахолке, ярко-красного цвета, лакированный, по бокам стилизованные ракеты, по центру – надпись Vespa. Инопланетянину шлем понравился.

– Ну, брат, теперь не пропадем!

Кошка согласился, надел каску, взял личные вещи и отправился в деревню. Медсестра в коротком халатике, прощаясь, напомнила ему об обещании посетить палату при первой возможности. Николай покраснел.

С тех пор зажатый в размеры шлема инопланетянин перестал требовать увеличения жилплощади, а молодой человек начал мечтать о встрече с девушкой из клиники.

Глава 4

Университет

Забытый Дюма смотрел из избы на начавшееся скучное межсезонье. С деревьев облетела листва. Родители по просьбе Николая собрали грибы, высушили их и развесили на веревочках по стенам. Здоровье юноши окрепло. Пришло время заняться трудоустройством. Для напоминания о предложении работать в Сколтехе Кошка позвонил академику в приемную. Секретарь ректора Гефсимания Алоизовна Фадеева по обычаю не сразу брала трубку, давая понять звонившим, что в научном учреждении есть дела поважнее, чем ответы на звонки. Но все же Кошка дождался:

– Аллоу. Приемная университета слушает.

До идеального секретаря, каким Гефсимания стала в глазах Управления, ректор использовал барышню-андроида, так называемую беби-доллс. Первоначальная обаятельная внешность робота была изменена супругой Кондратьева. Она проредила волосы на голове, одела ее в старое платье своей сестры, которую академик на дух не выносил. Посетители академика пугались секретаря. Кондратьев молча разводил руками и, в знак молчания, незаметно прижимал палец к губам. Андроид был глазами и ушами жены в его учреждении. Будучи по натуре честным человеком, Петр Петрович настроил андроида на правдивые ответы, дав ему название «Правда».

– Где Кондратьев?

– Обедает, – отвечала беби-доллс.

– Можно поговорить с Кондратьевым?

– Спит.

«Правда» продержалась недолго, выдавая всем и каждому любовь ректора к послеобеденному сну. Тогда Кондратьев «подправил» андроиду «мозги». Теперь электронный помощник говорил неправду. Но старое имя оставили. На те же вопросы Правда отвечала:

– Академик работает.

– Кондратьев просил не мешать.

– Академик на встрече.

Деятельность университета была парализована.

Кондратьев подключил Правду к искусственному интеллекту Пи. И секретарь начала превращать любой ответ в сложносочиненные предложения. Литературные отступления, цитаты из Большой советской энциклопедии, исторические справки разнообразили ее речь. Просители торопились уйти прочь или бросить трубку. Так или иначе, Правда надоела и Кондратьеву.

– Найдите мне первую попавшуюся живую суку! – взвыл Петр Петрович.

Требуемое отыскали, звали ее Гефсимания Алоизовна. Прослышав о трудностях академика, начальник Управления Сычев привел к нему свою первую жену, представив:

– Дорогой Петр Петрович! Это как раз то, что вам нужно!

Гефсимания была барышней (она часто требовала называть себя именно так, хотя приближалась к сорокалетнему рубежу) с утонченным и изысканным вкусом. Она носила короткую прическу в стиле «пикси» с лихо задранной челкой. С умом использовала косметику и украшения. Дополняли яркий образ секретаря пухлые губы с алой помадой. Гефсимания могла что-то менять в своей внешности, но только не цвет помады. Ее губы