Клеточник, или Охота на еврея - Григорий Самуилович Симанович

Вадик воцарился за рулем, набрал Тополянского. Коротко обрисовал ситуацию. Спросил: «Везти?»

— Не сюда, — неожиданно велел Алексей Анисимович. — Давай на Арбат. Спасо-Песковский переулок знаешь? Въедешь в него и стоп, жди меня. Ребята пусть остаются.

Он сделал короткую паузу и акцентировал: «Приедешь один».

Вадик по-военному принял команду, рванул к центру. Понял, что может быть хвост. Предположил, что у шефа с ходу созрел план, о котором — не по телефону. Вероятнее всего, сейчас они этого Фогеля будут прятать. «Эх, узнать бы точно, от кого — стать бы тебе капитаном», — вожделенно размечтался Жираф, не забывая поглядывать в зеркало заднего вида и прижимая своего старичка «Фордика» до полного его изнеможения, благо вечерний трафик кое-где позволял.

Фогель убито молчал. Водитель выискивал в зеркалах подозрительные машины, но украдкой поглядывал на пассажира. Мариничеву вдруг стало жалко человека, совсем не походившего ни на заговорщика, ни на воинствующего демократа — протестанта. Типичный тихий интеллигент без претензий и амбиций. Кстати, несмотря на возраст и глубокую залысину, проглядывали черты мужской привлекательности: большие черные глаза, густые изогнутые брови, длинные ресницы; нос с «испанистой» горбинкой и модная, хоть и естественная в этих обстоятельствах небритость. Он смахивал на состарившегося мачо, какие еще сохраняют шансы на успех у женщин. Только ссутулившаяся фигура, затравленный взгляд да заметно сморщенный лоб не вписывались в этот живописный образ.

Вадик приехал на место без «сопровождения» — по крайней мере, так ему казалось. Тополянский ждал в своем служебном «форде — фокусе» на пассажирском сидении. За рулем сидел незнакомый Вадику человек.

— Закрой машину, оставь здесь, залезайте оба, — велел Тополянский.

Они пересели. Фима даже не спрашивал, с кем и куда едет. Он выполнял команды тупо, покорно и удрученно.

— Познакомьтесь! Это Рустам, — представил Тополянский водителя. — Он «обрубит хвост», если таковой имеется, и отвезет нас на место. Не беспокойтесь, Ефим Романович, вы в безопасности.

— Алексей Анисимович!.. — взмолился Вадик, — я гарантирую…

— Вадик, помолчи и не порти себе репутацию, — отрезал Тополянский. — Рустам, давай…

Дальнейшее вызвало у Вадика смешанное чувство зависти и восторга. Рустам был супер. Он петлял, дезориентировал мигалками, нырял в подворотни, ускорялся и замедлялся с такой виртуозностью, что Вадик, хорошо знавший город, в какие-то минуты и сам терял ориентацию, не понимая, где они в данный момент. Примерно через час, ближе к полуночи, компания оказалась, по представлениям Вадика, в районе Выхино.

В одном из переулков Рустам притормозил, Тополянский скомандовал «за мной!», и они стремительно пересели в стоявший у обочины «жигуленок». Снова маневры и ложные включения поворотников, еще минут двадцать, и они оказались в каком-то глухом проулке в районе Капотни. Остановились возле старенького четырехэтажного двухподъездного дома, совсем недалеко от Кольцевой дороги. Каким образом сохранился этот строительный раритет в окружении блочных коробок, знали только местные власти.

Кудесник руля Рустам остался в машине, а они поднялись на третий этаж по изрядно выщербленным и покосившимся каменным ступеням. Тополянский открыл своим ключом массивную металлическую дверь без номера. Внешне она выглядела как хилая деревянная с облупившейся покраской. Ясное дело: замаскированная конспиративка.

Две комнатки были обставлены заурядно, но кухня выделялась выполненной под мрамор столешницей, здоровенным холодильником «Сименс» и керамической электроплитой с «наворотами». Темные шторы плотно задернуты.

— Отдайте мобильный, нужно позвонить жене, она с ума сходит, — выдавил из себя Фогель, хмуро оглядевшись. — Зачем меня сюда привезли? Не удивлюсь, если вы же меня и прикончите здесь.

Тополянский скинул пальто на кресло, сам уселся на соседнее, улыбнулся и заговорил на одном из любимых своих «наречий».

— Голубчик вы мой, Ефим Романович, вы уж не обессудьте, но с вашей стороны, позвольте вам заметить, не вполне интеллигентно подозревать в злонамеренности вашего покорного слугу и его симпатичного ассистента. Разрешите представиться — Тополянский Алексей Анисимович, старший следователь по особо важным делам нашей с вами достославной прокуратуры. С моим юным другом и одареннейшим учеником господином Мариничевым у вас уже был повод познакомиться. Почту за честь заверить вас, многоуважаемый Ефим Романович, что даже если бы в наши с господином Мариничевым планы входило, так сказать, отделить вашу прекрасную бессмертную душу от не столь уже прекрасного, — увы и пардон! — но вполне исправно функционирующего тела, сделать это в обозримом будущем категорически не представляется возможным. Куча свидетелей вашего отъезда в сопровождении Вадима. Кроме того, — согласитесь, Ефим Романович! — веселенькие времена Ежова, Ягоды и Берии еще не вернулись во всем историческом блеске на грешную и несравненную нашу родину. Они только на обратном пути, в дороге. Как говаривали древние, repetitio est mater studiorum — повторенье мать ученья. Вадик, дай сюда его мобильный! SIM-карту вынужден конфисковать, прослушивают вас кому положено. Вот мой. Звоните предельно коротко. О том, где вы, ни слова.

— Понятия не имею, где я.

— Вот и хорошо. Будете лукавить достоверно. Скажете — у приятеля. Скажете — загуляли.

— Ну конечно, лучшего дня для загула я и представить себе не мог. Дура жена поверит сразу.

Успокойте как вам заблагорассудится. На разговор двадцать секунд. Глядишь, не засекут. Все ясно?

Фогель изумился внезапной смене стиля и тона речи. Признался себе, что синтаксис Тополянского как-то волшебно умиротворил, хотя и слышалась в таком построении фраз нарочитость, граничащая с ерничеством. Уже хорошо, образованный человек, не хамло какое-нибудь. Кто знает, может быть, он даже чем-то может помочь. Хотя, чем можно помочь, если тебя решили уничтожить на высшем государственном уровне…

— А вас не прослушивают? — поинтересовался Фима, немного осмелев.

— Всех нас постоянно слышит Отец наш небесный и воздает не токмо по делам, но и по словам нашим, — резюмировал Тополянский. — Соберитесь с мыслями, возьмите себя в руки и звоните!

Фима набрал домашний. Юлька зарыдала. Она волновалась, позвонила Проничкину, ответил незнакомец, мол, его нет, перезвоните завтра. Что она могла думать? Фима успокоил как мог, и, как велели, коротко. Острая жалость к Юльке приступом накатила — за что ей все это? Накрыло дикое желание защитить, оградить ее, их обоих от внезапного и жестокого вторжения неведомых сил в их мирную и в целом счастливую жизнь.