Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

— Сожалею, мистер Джером, но мы вынуждены забрать вас с собой, — беспомощно произнес инспектор. — Для всех будет лучше, если вы без сопротивления последуете за нами. В противном случае вы только сделаете себе хуже.

Наставник поднял брови, давая волю изумлению и гневу.

— Вы угрожаете мне насилием?

— Нет, разумеется, — в бешенстве ответил Питт. Это предположение было нелепым и абсолютно несправедливым. — Я лишь хочу избавить вас от ненужных унижений. Вы предпочитаете, чтобы вас тащили силой, вырывающегося и вопящего благим матом, на глазах у кухарок и лакеев?

Лицо Джерома вспыхнуло, однако он не нашелся, что сказать в ответ. Этот кошмарный сон развивался слишком быстро; наставник судорожно барахтался, все еще стараясь что-либо возразить на главное обвинение.

Питт шагнул к нему.

— Я к Годфри и пальцем не прикоснулся! — воскликнул Джером. — Я ни к одному из них никогда и пальцем не прикоснулся! Это гадкая клевета! Позвольте мне поговорить с ним — и все сразу же встанет на свои места!

— Это невозможно, — твердо ответил Питт.

— Но я… — Резко дернув головой, Джером застыл. — Инспектор, я позабочусь о том, чтобы вас за это строго наказали. У вас не может быть никаких оснований для подобного обвинения, и если бы я был человеком состоятельным, вы бы ни за что не посмели так со мной обращаться! Вы трус — как я уже говорил! Жалкий, презренный трус!

Была ли в этих словах правда? Не было ли то чувство, которое Питт ошибочно принял за сострадание к Уэйбурну и его семейству, на самом деле лишь облегчением, обусловленным тем, что ответ дался так легко?

Встав по обе стороны от Джерома, полицейские проводили его по коридору, через дверь, обитую зеленой байкой, на кухню, затем вверх по лестнице и на улицу, к поджидавшему извозчику. Если бы кто-то и обратил внимание, что они вошли в парадную дверь, а вышли через черную, это, скорее всего, списали бы на то, что сначала им был нужен лично сэр Энсти. А если проследить за тем, каким путем кто-то входит в дом, удается не всегда, то указать, каким путем этот дом нужно покинуть, не составляет никакого труда. Кухарка одобрительно кивнула. Давно уже пришла пора поставить этих полицейских на место. А к наставнику кухарка никогда не питала теплых чувств: напыщенный, высокомерный, ведет себя как джентльмен только потому, что умеет читать по-латыни — если от этого может быть хоть какой-нибудь прок!

Все трое не проронили ни слова до самого полицейского участка. Там задержание оформили по всем правилам, и Джерома препроводили в камеру.

— Вам пришлют одежду и туалетные принадлежности, — тихо произнес Питт.

— Как все цивилизованно — вы говорите совсем как рассудительный человек! — насмешливо заметил Джером. — И где я якобы совершил это убийство? Помилуй Бог, в чьей ванне я утопил несчастного мальчишку? Едва ли в его собственной — даже вам такое не могло прийти в голову! Даже не буду спрашивать вас почему. В вашей голове может родиться столько гнусных поводов, что мне плохо станет. Но мне все-таки хотелось бы знать, где? Вот что мне хотелось бы выяснить.

— Как и нам, мистер Джером, — ответил Питт. — По очевидным причинам, как вы сами сказали. Если у вас есть желание поговорить об этом, буду вам очень признателен.

— Такого желания у меня нет!

— Кое-кто…

— Эти кое-кто, вне всякого сомнения, виновны! Я нахожу весь этот кошмар отвратительным. Вы очень скоро обнаружите свою ошибку, и тогда я потребую, чтобы вас примерно наказали. Я не виновен в смерти Артура Уэйбурна и вообще во всем том, что с ним произошло. Я бы предложил вам поискать подобного извращенца среди людей его же общественного положения! Или я требую от вас слишком большого мужества?

— Я и поискал! — нанес ответный удар Питт, в конце концов выведенный из себя. — И пока что нашел лишь утверждение Годфри Уэйбурна о том, что вы к нему приставали! Похоже, что у вас есть слабость, которая могла бы послужить мотивом, и у вас была возможность. Ну, а средство очень простое — вода, она есть у любого.

На этот раз в глазах Джерома мелькнул страх — всего одно мгновение, прежде чем его погасил рассудок, — однако вполне настоящий. Этот характерный вкус нельзя было ни с чем спутать.

— Ерунда! Я был на концерте.

— Но никто вас там не видел.

— Я хожу на концерты слушать музыку, инспектор, а не для того, чтобы заводить глупые разговоры с едва знакомыми людьми и мешать им получать наслаждение своими просьбами высказывать мне такие же пустые банальности! — Джером презрительно смерил взглядом Питта как человека, который не слушает ничего лучше пьяных песен в пивной.

— И в этих ваших концертах не бывает антрактов? — тем же самым ледяным тоном спросил Питт. Обладая высоким ростом, он вынужден был смотреть на Джерома сверху вниз. — Это ведь вполне естественно, так?

— Инспектор, вы любите классическую музыку? — В голосе наставника прозвучало резкое язвительное недоверие. Возможно, порожденное стремлением защититься. Джером нападал на инспектора, на его ум, опыт, рассудительность. И это было вполне объяснимо; отчасти Питт даже сочувствовал ему. Однако в целом подобная высокомерная снисходительность больно его задела.

— Я люблю фортепианную музыку, исполненную хорошо, — ответил он, глядя Джерому в глаза. — И, бывает, мне нравится скрипка.

На какое-то мгновение между ними установилась родственная связь, приправленная удивлением; затем Джером отвел взгляд.

— Значит, вы ни с кем не разговаривали? — Питт вернулся к допросу, к неприглядной реальности настоящего.

— Ни с кем, — ответил Джером.

— Вы даже не делали замечаний по поводу выступления? — Томас легко мог в это поверить. Ну кто, прослушав прекрасную музыку, захочет обратиться к такому человеку, как Джером? Который мог только разбить волшебство, испортить горьким уксусом сладостное наслаждение. В его натуре не было мягкости или улыбки, не было даже тончайшего налета романтики. Почему ему вообще нравилась музыка? Неужели она исключительно ублажала его чувства, размеренным порядком и благозвучностью взывая к мозгу?

Томас вышел из камеры; у него за спиной с лязгом захлопнулась дверь, тяжелый засов скользнул на место, и тюремщик повернул в замке ключ.

Отправив констебля за личными вещами задержанного, Гилливрей и Питт провели остаток дня в поисках дополнительных улик.

— Я уже побеседовал с миссис Джером, — заявил Гилливрей веселым голосом, за который Питту захотелось его поколотить. — Она не знает, когда ее муж вернулся домой. У нее разболелась голова, и она не очень-то любит классическую музыку, особенно камерную, о которой, судя по всему, и шла речь в тот вечер. Программа концерта была напечатана заранее, и у Джерома она была. Миссис Джером предпочла остаться дома. Она легла спать и проспала до самого утра.

— Мне это уже сообщил мистер Этельстан, — язвительно заметил Питт. — Быть может, когда у вас в следующий раз появится подобная информация, вы также любезно поделитесь ею и со мной? — Инспектор тотчас же пожалел о том, что дал волю гневу. Не надо было показывать Гилливрею свои чувства. Нужно держаться с достоинством.

Гилливрей усмехнулся, и его извинение явилось абсолютным минимумом правил приличия.

Следователи потратили шесть часов, но так ничего и не обнаружили — ни доказательств виновности Джерома, ни свидетельств его невиновности.

Питт возвращался домой поздно, усталый и продрогший от холода. Начинался дождь, и порывы ветра гнали по сточной канаве старую газету. Инспектору хотелось поскорее оставить этот день позади, отгородиться от него закрытой дверью, посвятить вечер разговорам о чем-нибудь другом.

Инспектор надеялся, что его жена ни словом не обмолвится о деле.

Войдя в прихожую, Томас снял пальто и повесил его на вешалку, затем заметил, что дверь в гостиную приоткрыта и там горит свет. Неужели Эмили в такой поздний час у них в гостях? У Питта не было ни малейшего желания быть любезным и уж тем более удовлетворять дотошное любопытство своей свояченицы. Он заколебался, гадая, нельзя ли будет как-нибудь уклониться от этого, но тут Шарлотта распахнула дверь настежь и стало уже слишком поздно.

— О, Томас, ты дома, — сказала она, хотя в этом не было никакой необходимости. Вероятно, она сделала это ради Эмили или того, кто к ней пришел. — А к тебе гость.

Питт опешил.

— Ко мне?

— Да. — Шарлотта отступила на шаг назад. — Миссис Джером.

По всему телу инспектора разлился леденящий холод. В привычную обстановку его дома вторглась пустая и предсказуемая трагедия. Но было уже слишком поздно уклоняться от нее. Чем быстрее он встретится лицом к лицу с этой женщиной, как можно тактичнее объяснит ей все обстоятельства дела и даст понять, что ничего не в силах сделать, тем скорее забудет все и окунется в свою личную жизнь, в вечер, наполненный теми умиротворенными, неотъемлемыми вещами, которые для него так важны: Шарлотта, дети, подробности прошедшего дня.