Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

— Конечно, правда! — В дверях за спиной у девочки появился Эсмонд Вандерли. — Я бы ни за что не посмел солгать такому проницательному и такому несведущему в светских делах человеку, как Фанни. Дорогая моя девочка, — он положил руку на плечо Фанни. — Тебе действительно пора уже избавляться от излишней прямолинейности, а то это закончится большим скандалом. Ни при каких обстоятельствах не показывай людям то, что ты раскрыла их ложь! Это основополагающее правило. Люди благородного происхождения никогда не лгут — они иногда путаются в своих воспоминаниях, и одни лишь невоспитанные и грубые особы высказываются по этому поводу вслух. Не так ли, Мортимер?

— Дорогой мой друг, вы у нас признанный знаток светских нравов — ну как я могу с вами спорить? Если хочешь добиться успеха в жизни, Фанни, слушай брата своей матери Эсмонда.

Возможно, его слова и прозвучали несколько колко, но, заглянув ему в лицо, Питт увидел одну только благожелательность. Он также с некоторым интересом отметил, что Суинфорды, Вандерли и Уэйбурны приходились друг другу родственниками.

Эсмонд Вандерли посмотрел поверх головы девочки на Питта.

— Здравствуйте, инспектор, — сказал он, переходя на серьезный тон. — Вы по-прежнему занимаетесь этим печальным делом, связанным с молодым Артуром?

— Да, сэр. К сожалению, нам предстоит еще очень многое выяснить.

— Вот как? — На лице Вандерли изобразилось легкое удивление. — И что же, например?

Суинфорд едва заметно повел рукой.

— Титус, ты можешь идти. Фанни, если у тебя остались какие-то проблемы с латынью, садись-ка лучше за занятия.

— Да, сэр.

Извинившись перед Вандерли, мальчик в замешательстве оглянулся на Питта, сознавая, что этот вопрос в пособиях по этикету не прописан. Как ему быть, отнестись к полицейскому инспектору как к простому торговцу и уйти, подобно джентльмену? Решив так и поступить, Титус взял сестру за руку, к огромному ее недовольству, поскольку девочку разбирало любопытство, и вывел ее из комнаты.

Как только за детьми закрылась дверь, Вандерли повторил свой вопрос.

— Ну, мы понятия не имеем, где произошло преступление, — начал Питт в надежде на то, что эти двое, близко знакомые с семейством Уэйбурнов, смогут что-нибудь подсказать. Его осенила новая мысль. — А нет ли у Уэйбурнов другого жилья, которым можно было бы воспользоваться? Например, загородного дома? А может быть, сэр Энсти и леди Уэйбурн куда-нибудь уезжали, оставляя детей с Джеромом?

Нахмурившись, Вандерли задумался. Его лицо стало серьезным.

— Кажется, я припоминаю, что весной они всей семьей выехали в деревню… Разумеется, у них есть загородный дом. А затем Энсти и Бенита на какое-то время вернулись в Лондон, оставив мальчишек там. Должно быть, с ними находился Джером — естественно, он отправился в деревню вместе с семьей. Нельзя забывать об образовании детей. Знаете, бедный Артур был очень одаренным мальчиком. Даже подумывал о том, чтобы поступить в Оксфорд. Не могу представить себе, зачем — он мог бы всю жизнь не работать. Больше всего ему нравились классические дисциплины. Кажется, он собирался выучить и древнегреческий. Джером был хорошим педагогом, тут ничего не скажешь. Чертовски жалко, что он оказался гомосексуалистом, чертовски жалко. — Он произнес это со вздохом, устремив взор вдаль. На его лице была печаль, но без злости или резкого презрения, что можно было бы ожидать.

— Хуже того, — покачал головой Суинфорд. Его широкий рот округлился, словно воздух в комнате наполнился горечью. — Это еще не все. Энсти сказал, он был заражен болезнью и передал ее Артуру… Бедный мальчик!

— Болезнью? — побледнел Вандерли. — О господи! Это ужасно! Насколько я понимаю, никаких сомнений быть не может?

— Сифилисом, — уточнил Суинфорд.

Отступив назад, Вандерли опустился в большое кресло и зажал кистями глаза, словно стараясь скрыть свое потрясение и в то же время отгородиться от непрошеных образов, возникших у него в сознании.

— Как все это гнусно, черт побери! Какая… какая отвратительная мерзость! — Помолчав, Вандерли рывком вскинул голову и пристально посмотрел на Питта. Глаза у него были такие же серые, как и у Фанни. — И что вы намерены предпринять по этому поводу? — Он замялся, лихорадочно подбирая нужные слова. — Боже милосердный, если все это правда, зараза могла расползтись куда угодно — поразить любого!

— Мы стараемся выяснить об этом человеке все возможное, — ответил Питт, сознавая, что этого недостаточно, совсем недостаточно. — Нам известно, что он вел себя чересчур откровенно с другими детьми, другими мальчиками, однако до сих пор мы не смогли установить, где именно происходили его интимные встречи с Артуром — и где Артур был убит.

— Черт возьми, какое это имеет значение! — взорвался Вандерли, вскакивая на ноги. Его гладко выбритое точеное лицо вспыхнуло, мышцы напряглись. — Вам же известно, что это сделал Джером, ведь так? Помилуй Бог, инспектор, если он был так помешан на своей страсти, он мог снять комнату где угодно! Вы же не настолько наивны, чтобы не понимать этого — в конце концов, это ведь ваше ремесло!

— Я это понимаю, сэр. — Питту пришлось приложить все силы, чтобы не повысить голос, чтобы не выдать свое отвращение и нарастающее чувство беспомощности. — Но я все равно считаю, что обвинение будет гораздо более прочным, если мы сможем разыскать эту комнату — а также кого-нибудь, кто видел Джерома там, быть может, хозяина, который принимал у него деньги, все равно кого, что-либо более определенное. Видите ли, пока что мы можем доказать только то, что Джером приставал к Годфри Уэйбурну и Титусу.

— А что вам еще нужно? — воскликнул Суинфорд. — Едва ли Джером совращал мальчишку при свидетелях! Он извращенец, преступник, бог знает где заражающий всех этой грязной болезнью! Но он не дурак, он никогда не терял из виду такие мелочи, как необходимость замести за собой следы!

Вандерли провел рукой по волосам, внезапно снова становясь спокойным и выдержанным.

— Нет, Мортимер, инспектор прав. Ему нужно знать больше. В Лондоне десятки тысяч комнат внаем, и он ни за что не разыщет ту, которая нужна, если только ему случайно не повезет. Но он может найти что-нибудь другое, кого-нибудь, кто знал Джерома. Не думаю, что бедняга Артур был единственным. — Он угрюмо опустил взгляд, и его голос стал тише. — Я хочу сказать… этот человек был рабом своей слабости.

— Да, конечно, — согласился Суинфорд. — Однако это работа полиции, а не наша, слава Богу. Мы не должны загружать себя тем, что еще было нужно Джерому — и зачем. — Он повернулся к Питту. — Вы поговорили с моим сыном — я готов считать, что этого достаточно, но если нет, вы должны продолжать расследование везде, где считаете нужным, на улицах или где бы то ни было еще. Не знаю, что вам еще может понадобиться.

— Непременно должно быть что-то еще.

Питт был в растерянности. Ему было известно так много, и в то же время так мало: объяснения, ставившие все на свое место, — растущая безысходность, вполне объяснимая, одиночество, чувство обделенности. Достаточно ли будет этого, чтобы повесить человека, повесить Мориса Джерома за убийство Артура Уэйбурна?

— Да, сэр, — произнес инспектор вслух. — Да — мы будем искать, повсюду, где только сможем.

— Хорошо. — Суинфорд кивнул. — Хорошо. Что ж, принимайтесь за дело! Всего хорошего, инспектор.

— До свидания, сэр. — Питт молча прошел к Двери и открыл ее. Выйдя в коридор, он забрал у лакея шляпу и пальто.

Шарлотта отправила Доминику письмо, в котором настойчиво просила его ускорить шаги по Устройству знакомства с Эсмондом Вандерли. Она сама смутно представляла себе, что надеялась узнать, однако сейчас как никогда важно было предпринять эту попытку.

И вот наконец сегодня пришел ответ, в котором Доминик сообщал, что может, если она хочет, проводить ее на вечеринку, хотя он и сомневался, что ей там будет интересно. В приписке он спрашивал, есть ли у нее что-нибудь подходящее, потому что сборище собиралось модное и даже немного вызывающее. Если Шарлотта решит ехать, он заедет за ней в своем экипаже в четыре часа.

У Шарлотты в голове все смешалось. Разумеется, она поедет! Но что ей надеть, чтобы не опозорить Доминика? Модное и вызывающее! Эмили до сих пор не вернулась в Лондон, так что одолжить наряд у нее было нельзя, даже если бы было время. Взбежав наверх, Шарлотта распахнула настежь дверцы гардероба. Сперва она ощутила надежду. Все ее платья были сшиты по прошлогодней моде — ну или, в крайнем случае, по позапрошлогодней. Но все они были сугубо практичными — а разве можно дать наряду более уничижительную оценку? Ну кому сейчас была нужна их практичность?

Вот бледно-лиловое платье двоюродной бабушки Веспасии, которое ей дали на похороны. С черной шалью и черной шляпкой оно выглядело траурным — и очень подходящим. Достав платье, Шарлотта критически его оглядела. Определенно, оно было роскошным и очень строгим — облачение герцогини, и притом престарелой. Но если отрезать высокий воротник, сделав откровенный вырез, и выпустить рукава из-под пелерины, платье станет выглядеть гораздо более современно — больше того, по-авангардистски!