Идущие - Бентли Литтл

Веселых вам праздников.

Майлс тяжело опустился на скамейку перед фронтоном универмага «Сирс», чувствуя на плечах огромную тяжесть.

Теперь он понял, почему люди стараются с головой уйти в работу. Это удерживает их от контакта с тягостными реальностями собственной жизни.

Клер была не из тех, кто оглядывается назад, кто мусолит ошибки прошлого. Как-то она сказал ему, что жизнь – это гонка, и единственное, что тебе остается, – это держаться, смотреть вперед и нестись до конца. А оглядываться назад и смотреть, где ты был и что делал – слишком больно. Самое лучшее – лететь дальше, радоваться каждому новому повороту, новому подъему, новому спуску, новому... чему угодно.

Он задумался, придерживается ли она до сих пор этой философии. Означает ли это, что она никогда не вспоминает о нем, стерла все воспоминания – хорошие или плохие – об их семейной жизни, о том времени, когда они были вместе?

Эта мысль повергла его в глубочайшее уныние.

С чувством опустошенности и отупения он скользил невидящим взглядом по предпраздничной толпе покупателей. Люди, мелькающие перед глазами, были практически неотличимы друг от друга в своем счастье, и он завидовал им.

Откинувшись на спинку скамейки под кирпичной стеной «Сирса», он смотрел на людскую суету. Постепенно из массы лиц выделилось одно – морщинистое лицо пожилой дамы, пристально и неотрывно смотревшей на него.

Майлс моргнул, застигнутый врасплох.

Женщина отделилась от толпы и направилась к его скамейке.

Встретившись с ней взглядом, он непроизвольно вздрогнул, по спине пробежал холодок. Что-то здесь было не то. Как частный сыщик, он привык иметь дело с фактами. Он не верил ни в интуицию, ни в экстрасенсорику и тому подобное, что нельзя было увидеть, услышать или зафиксировать. Но охватившее его предчувствие возникло не в результате осознанной мысли или решения. Оно было чисто интуитивным.

Пожилая дама, одетая в какие-то лохмотья, уже оказалась перед ним.

– Боб! – воскликнула она, широко улыбаясь.

Эффект был неприятным. Широкая улыбка как-то не соответствовала маленькому морщинистому лицу. Это напомнило ему что-то из детства. Он не мог вспомнить ничего конкретного за исключением того, что тогда ему было страшно. И сейчас по телу пробежал явственный холодок.

– Боб!

– Извините, – заставил себя улыбнуться Майлс. – Вы меня с кем-то спутали.

– Боб Хьюрдин!

Тут уже волосы встали дыбом. Это слишком.

– Кто вы? – спросил Майлс.

– Это же я, Боб! Ты меня знаешь!

– Я вас не знаю, и я не Боб. – Глубоко вздохнув, он выдавил из себя: – Я сын Боба, Майлс.

Она заговорщицки подалась вперед, едва не касаясь лицом его лица. Майлс почувствовал запах лекарств и зубного эликсира.

– Боб, она пришла и за строителями плотины. Не только за нами. – Женщина отступила, кивая собственным мыслям. Улыбка постепенно начала таять.

Старуха явно ненормальная. Либо старческий маразм, либо шизофрения. Очевидно, она действительно каким-то образом знала отца, и остатков мозгов еще хватило на то, чтобы увидеть семейное сходство, но во всем остальном она явно была далека от реальности.

Он встал, надеясь, что удастся просто извиниться и уйти, но при этом был готов и дать отпор, если потребуется.

– Прошу прощения, мне нужно идти.

– Не только за нами, Боб! – воскликнула женщина, хватая его за рукав. – За строителями плотины тоже!

– Я понял, – вежливо ответил Майлс. – Но мне действительно пора.

– Не дан ей тебя поймать. Боб! Не дай ей тебя поймать!

– Хорошо, – пообещал Майлс, высвобождая руку.

Он думал, что она последует за ним и будет дальше зудеть по поводу своих безумных идей, но она отпустила его и осталась стоять у скамейки перед «Сирсом», поэтому Майлс спешно двинулся к выходу, больше взбудораженный старой дамой, чем хотелось в этом признаться.

* * *

Темнота.

Тихие шепоты.

Майлс затаил дыхание и прислушался. Проснулся он лишь потому, что слишком много выпил на ночь глядя, и нестерпимо захотелось опорожниться. Обычно он не просыпался до утра. Он даже проспал два сильных землетрясения. Но сегодня его разбудил мочевой пузырь, и в обычно тихом доме он услышал шелестящие голоса.

Вот и опять шепот.

Он все еще чувствовал легкое головокружение – эффект не до конца выветрившегося алкоголя – и сначала подумал, что это ему кажется. Но когда сел, сосредоточился и снова услышал голоса, то начал думать, что в доме кто-то есть.

Слов он разобрать не мог, хотя казалось, что в шепоте проскальзывает имя отца, и почему-то тут же вспомнилась пожилая дама из пассажа.

Он быстро встал, зажег свет, широко распахнул дверь своей спальни.

Тишина.

Некоторое время он постоял, прислушиваясь. Если что-то и было, сейчас все прекратилось. Выждав пару минут, он подумал, что с самого начала был прав и что все эти звуки – лишь плод его воображения. Боже, неужели он вчера так надрался, что начались галлюцинации? От алкоголя и стресса еще и не такое случается.

Он двинулся по коридору в ванную комнату.

Отец возвращается домой завтра... сегодня. Одра уже приготовила спальню, он помог установить новую кровать и прочие медицинские принадлежности. Она подъедет за ними в больницу, а потом вместе с ними вернется домой, чтобы помочь обустроить отца. Боб чувствовал себя получше. По сравнению с первыми днями налицо был явный прогресс. Теперь он уже был в состоянии разговаривать, хотя речь оставалась не совсем внятной. Но окончательно не поправился, и несмотря на бодрые заверения Одры, Майлс чувствовал, что в лучшем случае он останется на таком уровне. А более вероятно, в ближайшие год-два последует еще несколько ударов, которые будут медленно, но верно подтачивать и без того слабый организм.

Стоя над унитазом, Майлс разглядывал себя в зеркало. Лицо было усталым, осунувшимся. Конечно, время – ночь, но дело не только в сонном состоянии. Конечно, это стресс – просто и ясно. Наверное, теперь придется каждый день ставить будильник, чтобы вставать среди ночи и проверять, как отец себя чувствует. Может, его даже придется будить в такое глухое время, чтобы давать какие-нибудь лекарства. Как бы то ни было, он понял, что отныне о полноценном сне можно забыть.

Было бы легче, если бы Боб умер сразу.

Он чувствовал себя виноватым за то, что допускает такие мысли, что эгоистически ставит свои интересы выше благополучия собственного отца, но в такой час он не мог лгать самому себе и мог признаться, что перспектива ухода за инвалидом страшит его безмерно.

Спустив воду, он вернулся в спальню. Он думал, что теперь будет ворочаться до утра, постоянно прокручивая в полусонном сознании самые негативные сценарии развития событий, но на самом деле уснул, едва голова коснулась подушки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});