Красная Страна - Джо Аберкромби

У Всех Есть Прошлое

Пошел сильный дождь. Он наполнял колеи от фургона и глубокие следы от сапог и копыт, пока они не превратились в одно болото, а главной улице осталось немного, чтобы назваться рекой. Он навесил серую занавесь над городом, случайные лампы тускнели, как в тумане, оранжевые отблески призрачно плясали в сотнях тысяч луж. Дождь впадал в грязные потоки из водосточных труб с крыш, и с крыш без водостоков, и с полей шляпы Ламба, пока тот, молчаливый и мокрый, сидел, съежившись, на сидении фургона. Дождь маленькими каплями бежал по вывеске, свисавшей с деревянной арки и провозглашавшей, что это поселение есть город Аверсток. Дождь впитывался в покрытые грязью шкуры волов, Кальдер теперь сильно хромал на заднюю ногу, и Скейл шел немногим лучше. Дождь падал на лошадей, привязанных к перилам перед лачугой, которая, оправдываясь, звалась таверной. Перед ней стояли три несчастные лошади, их шкуры почернели от влаги.

— Это они? — спросил Лиф. — Это их лошади?

— Это они, — сказала Шай, холодная и липкая в своей промокшей куртке, как похороненная женщина.

— Что будем делать? — Лиф пытался укрыть напряженную нотку в его голосе, довольно неудачно.

Ламб ему не ответил. Вместо этого он близко придвинулся к Шай, говоря тихо.

— Если б ты дала два обещания, и не могла сдержать одно, не нарушив другого. Что бы ты сделала?

По мнению Шай, это граничило с причудой, учитывая ближайшую задачу. Она пожала плечами, раздражаясь от мокрой рубашки.

— Сдержи то, что важнее, я так считаю.

— Ага, — пробормотал он, глядя через это болото улицы. — Просто листья на воде, а? Никогда никакого выбора. — Они еще посидели, ничего не делая, но промокая еще больше, а потом Ламб повернулся на сидении.

— Я пойду первым. Привяжите волов, затем вы двое следуйте за мной, осторожно. — Он выпрыгнул из фургона, сапоги разбрызгали грязь. — Если только не хотите остаться здесь. Это было бы лучше всего.

— Я сделаю свою часть, — отрезал Лиф.

— Ты знаешь, что за часть это может быть? Ты когда-нибудь убивал человека?

— А ты?

— Просто не стой у меня на пути. — Ламб как-то изменился. Больше не горбился. Стал выше. Здоровее. Дождь барабанил по плечам его плаща, луч освещал одну сторону его жесткого хмурого лица, все остальное было во тьме. — Не стойте у меня на пути. Вам придется пообещать мне это.

— Хорошо, — сказал Лиф, странно взглянув на Шай.

— Хорошо, — сказала Шай.

Ламб говорил странные вещи. Ягненка такого же жалкого, как он, легко найти в любой сезон окота овец. Но люди с их гордостью бывают странными. Шай никогда не находила особого применения для гордости. Поэтому она полагала, что может позволить ему болтать, что он хочет, и постараться войти первой. В конце концов, срабатывало неплохо при продаже зерна. Затмить ему глаза, пока она скользит следом. Она спрятала нож в рукаве, глядя, как старый северянин усердно пытается перейти болотистую улицу, все еще в обоих сапогах, раскинув руки для равновесия.

У нее могло получиться, когда Ламб споткнулся. Она делала так раньше, разве нет? С более ясными причинами и с людьми, менее этого заслуживающими. Она проверила, что нож может свободно выскользнуть из мокрого рукава, стук ее сердца отдавал в черепе. Она могла сделать это. Должна была, снова.

Снаружи таверна выглядела разваленным сараем, и шаг внутрь показывал, что это не иллюзия. Место вызвало в Шай ностальгию по Дому Колбасы Стафера — чувство, которое она не думала ощутить. Жалкий язычок пламени извивался в очаге, таком черном, что это было уже за пределами экономии. Здесь был кислый запах дыма, сырости и вонючих тел, не знавших мыла. Прилавок был куском старой доски с трещинами, отполированный за годы локтями и изогнутый посередине. За ним стоял трактирщик, или, вернее, сарайщик, и вытирал чашки.

Узкое, низкое место было далеко не заполнено, что в такую неспокойную ночь было неудивительно. Компанию из пятерых с двумя женщинами Шай приняла за торговцев, и не из удачливых, склонившихся над тушенкой за самым дальним от нее столом. Потрепанного вида костлявый мужик сидел один с одной только кружкой. Она увидела это в покрытом пятнами зеркале, какое и у нее было когда-то, и определила его как фермера. За следующим столом сидел человек в такой большой шубе, что он почти утопал в ней; клок седых волос сверху, шляпа с засаленными полями и тесьмой, и полупустая бутылка на столе перед ним. Напротив него, прямая, как судья на процессе, сидела старая женщина-дух, со сломанным носом, седыми волосами, перевязанными чем-то, что выглядело как клочки старого имперского знамени, и лицом, столь глубоко морщинистым, что его можно было использовать как подставку для тарелок. Если только все твои тарелки не были сожжены вместе с зеркалом и со всем, что у тебя было.

Шай медленно перевела взгляд на последних участников веселой компании, будто хотела притвориться, что их там вовсе не было. Но они были. Трое мужчин, сбившихся в кучку. Они выглядели как люди Союза, коль скоро можно было сказать, где кто родился, если их обтесали несколько сезонов в грязи и непогоде Близкой Страны. Двое были молоды, один с копной рыжих волос и дерганный, будто с маятником в заднице. У другого была красивая форма лица (насколько Шай могла сказать с этой стороны) и овечья куртка, подтянутая модным отделанным металлом поясом. Третий был старше, бородатый и в высокой шляпе в мокрых пятнах, заломленной набок, будто он много о себе воображал. Что свойственно всем людям, конечно, обратно пропорционально их ценности.

У него был меч — Шай видела потертый латунный кончик ножен, высовывавшихся из прорези в его плаще. У Красавчика был топор и тяжелый нож, засунутый за пояс рядом с мотком веревки. Рыжеволосый сидел к ней спиной, так что она не могла сказать точно, но никаких сомнений, что и у него был клинок или два.

Она с трудом могла поверить, насколько они были обычными. Как тысячи других бродяг, которых она видела в Сквердиле. Она наблюдала, как Красавчик заткнул большой палец за свой модный пояс. Прямо как мог бы кто угодно, наклоняясь к прилавку после долгого пути. За исключением того, что его путь пролегал через ее сожженную ферму, через ее уничтоженные надежды и похищение ее брата и сестры в черт знает какую тьму.

Она сильно сжала челюсть и осторожно вошла в комнату, держась в тенях, не прячась особо, но и не привлекая к себе внимание. Это было несложно, поскольку Ламб делал прямо противоположное, вопреки своему обыкновению. Он прогулялся до другого конца прилавка и прислонился к нему, положив свои большие кулаки на треснувшее дерево.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});