Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

животе у меня было тепло от выпитого и от чего-то еще, с чем я недавно рассталась, или думала, что рассталась. От надежды.

Когда я вернулась домой, Нед сидел на стуле Эйба, широко раскинув ноги. Одна его рука свисала с ручки стула, другая лежала на животе, как будто он объелся. Но дело было не в этом: он уже какое-то время худел, был бледен и жаловался на боли в животе. Он навещал нас только с целью попросить денег. Иногда я что-то ему давала. В какой-то момент он даже перестал обещать, что вернет долг. Он никогда не приводил к нам свою жену Кэтрин, не приносил горячий пирог или пирожные с заварным кремом, чтобы поделиться с нами. Он ни разу не пригласил нас к себе домой и не сберегал нам места на церковной скамье рядом со своей молодой семьей. Я давала ему деньги лишь ради его детей, если у меня было что давать.

Я внимательно присмотрелась к нему. Он крепко сжал губы, его лицо раскраснелось.

– Пришел пожелать нам счастливого Рождества, да?

– Это было в прошлом году.

– Знаю. Мы давно не видели тебя.

– Меня не было в городе.

– Кэтрин выставила его за дверь, – сказал Эйб, сидевший на кровати в другом конце комнаты и снимавший сапоги.

– Неправда, я сам ушел.

– Бросил ее ради «женевского дворца» и твоей жестокой любви?

Он ничего не ответил, и я перевела взгляд с него на Эйба. У обоих был унылый и подавленный вид, словно у людей, крупно проигравших в карты. Никто не зажег огонь в очаге, на полу остались грязные следы, по всей комнате было разбросано грязное белье и тарелки, которые нужно было вдвое дольше отмывать в таком холоде. Пустые бутылки из-под эля тоже нужно было сполоснуть, куча одежды нуждалась в штопке. Везде была та или иная работа, которая в конце концов достанется мне.

– Есть новости, Бесси? – спросил Эйб.

Я покачала головой.

– О чем? – Нед уставился на меня. В свои двадцать семь лет он выглядел гораздо более пожилым мужчиной, с красной сеточкой лопнувших сосудов на носу и щеках и с сухой посеревшей кожей.

Бренди, выпитое у доктора Мида, прояснило мне голову и сделало меня острой на язык.

– Если бы ты озаботился расспросить обо мне, то знал бы, что я ходила в госпиталь, чтобы забрать мою дочь.

– Ого, – более мягким тоном произнес он и удивленно взглянул на меня. – Где же она?

– Не там и не здесь. Неизвестно где. – Я пропустила ужин, и дома не осталось еды. У меня просто не было сил сходить на Лудгейт-Хилл и купить что-нибудь горячее. Я начала потихоньку прибираться в комнате, а Эйб с кряхтением опустился на колени, чтобы развести огонь. Я собиралась вымыть чашки и тарелки, протереть окна от угольной копоти и лечь в постель.

– Что ты имеешь в виду, а? – поинтересовался Нед.

– Ее забрали. Это сделала Элизабет Брайт из Олд-Бейли-Корт, шесть лет назад.

– Что ты такое несешь?

– Она пропала, Нед, и я не знаю, где она. Кто-то выдал себя за меня – как там сказал доктор Мид? – мошенническим образом.

– Чудно это, просто в голову не лезет. Кто мог это сделать?

– Мне известно не больше, чем тебе.

– Ее отец дал дуба, верно?

– С тех пор как я это выяснила, ничего не изменилось.

Нед погрузился в задумчивость и смотрел, как Эйб копается возле очага, но не предлагал помочь ему. Мой брат строил из себя аристократа на отдыхе, как будто труд и тяготы, которые нам приходилось терпеть, никак его не касались. Я предполагала, что он останется на день-другой, как иногда бывало, и будет храпеть рядом со мной на своей старой кровати, которая теперь предназначалась для Клары. Наверное, Кэтрин уже сокрушалась, что вышла за него замуж.

Нед провел пальцами по небритому подбородку.

– Вот ведь загадка, а? – произнес он.

Было видно, что ему все равно. Его мысли блуждали где-то еще. Я смотрела на его сапоги, впечатанные в пол, как и в нашу жизнь, и гадала о том, когда он начнет выпрашивать деньги. Преисполненная ненависти, я отвернулась и смахнула таракана с грязной тарелки. В комнате было очень холодно, и весь комфорт, который я ощущала в той приятной и теплой маленькой комнате, улетучился в дверях, как только я увидела брата.

– Так что ты собираешься делать? – спросил он через некоторое время.

Я продолжала работать, стоя к нему спиной.

– Разумеется, я постараюсь найти ее.

Он рассмеялся с нотками издевательского веселья, отчего мне захотелось разбить о его голову тарелку, которую я держала в руках. Я представляла, с каким приятным хрустом она опустится ему на череп. Но у нас не было лишних тарелок.

– И как ты собираешься сделать это в Лондоне?

– Не делай вид, будто тебе интересно. Не притворяйся, будто ты пришел проведать, как мы тут поживаем. Давай, говори, зачем пришел. Сколько тебе теперь нужно – шиллинг, три шиллинга?

– Десять шиллингов.

Эйб тихо присвистнул, вытер тряпкой испачканные сажей руки и с трудом выпрямился.

– Кажется, ты принимаешь нас за банковских клерков, мой мальчик.

– Он много за кого нас принимает, – сказала я. – В основном за дураков.

– Это нечестно.

– Кто бы говорил! Для чего тебе такие деньги?

– Ребенку нужно лекарство.

Я скрестила руки на груди и жестко посмотрела на него.

– Если ты скажешь мне правду и я поверю, то дам тебе одну крону.

Его глаза забегали по сторонам, пока он не устремил взгляд в точку рядом с моим плечом.

– Мне нужно выплатить долг. Я уже пропустил срок, и они больше не хотят ждать.

Под его глазами залегли темные тени, но это могли быть и синяки от кулаков. Я ушла в спальню и достала свою коробку из-под домино, лежавшую под матрасом.

– Только на выплату долга, больше ни на что. Нужно ли мне пойти с тобой?

Он вздрогнул и поежился.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты даже близко подходила к этому месту. – Я уронила монету ему на ладонь, и он сжал руку в кулак. – Я внесу тебя в список моих кредиторов, но тебе придется одолжить мне перо и бумагу. Ах да: я не умею писать.

Наверное, ему казалось, что это смешно, но мы даже не улыбнулись. Тем не менее он не ушел, и вскоре я заметила, что он как-то странно поглядывает на меня. Эйб устроился на табуретке. Он счищал грязь со своих сапог в помойное ведро