Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

утверждает, что убьет его, если он еще хоть один раз об этом вспомнит.

Вероятно, шутить – Главное Правило Американского Этикета.

– Пожалуйста, – сказал я. – Я хочу помочь.

– Не нужно. – Как и Маму, дядя Джамшид забавно заканчивал фразы – подкручивая интонацию вверх. – Ты устал. И ты мой гость.

Оба этих утверждения теоретически были верны, но правда теряла актуальность, когда речь шла о таарофе.

– Э…

Мне на помощь пришла мама.

– Джамшид. – Она наклонилась, чтобы забрать у папы тело Лале, пребывавшее в совершенно беспамятном состоянии. Когда сестра спала, она во многом напоминала тряпичную куклу. – Позволь Дариушу тебе помочь.

Папа разогнулся, выбравшись с заднего сиденья кроссовера, пока дядя Джамшид спорил с мамой на фарси. Такой красивый и поэтичный язык теперь звучал грубо и резко, как клингонский, особенно когда подключилась Маму и спор перерос в трехстороннее противостояние.

Лале все еще повисала у мамы на руках. Не представляю, как ей удавалось спать в этой перепалке.

Папа зевнул и начал делать круговые движения туловищем, чтобы размяться. Он подмигнул мне и указал подбородком на маму.

Я пожал плечами и прошептал: «Таароф». Папа кивнул.

Уже не в первый раз мы с отцом стали свидетелями матча по «таарофингу», в котором сами ничего не смыслили.

Мы могли бы давно занести весь багаж в дом за время, которое они потратили на то, чтобы позволить нам это сделать.

Наконец мама одержала победу в этом споре, и дядя Джамшид протянул мне сумку Лале на колесиках.

– Спасибо, Дариуш-джан.

– Не за что.

Чемодан Лале был вдвое тяжелее моего, потому что в него мама насовала всего, что хотела привезти с собой из Америки.

Это были не только подарки для наших родственников. Когда мама объявила, что мы едем в Иран, ей начали звонить все персидские семьи, живущие в долине Уилламетт, и спрашивать, не может ли она отвезти кое-что в Иран их родственникам или, наоборот, привезти что-то с собой из Ирана.

После нашего отъезда домой задачу по распределению всего, что привезла мама, взяла на себя Маму. Это были самые разные вещи: определенная марка шампуня, кремы для лица или даже анальгетики вроде «Тайленола», которые, очевидно, в Иране не продавались.

Я схватил свой чемодан, повесил на выдвижную ручку сумку «Келлнер & Ньютон» и пошел за Маму к дому.

– А где Бабу?

– В постели. – Переступив порог дома, Маму понизила голос: – Хотел поехать с нами в аэропорт, но слишком устал. Он сейчас много спит.

У меня в животе что-то затрепетало.

Знакомство с Маму (настоящее живое знакомство), когда рядом с ней нет Бабу, казалось чем-то неправильным, как когда в конце серии тебя ожидает открытая развязка.

Мне не терпелось познакомиться с дедушкой, но я немного этого боялся.

Это нормально.

Правда ведь?

Свет пока не включали, и узкие окна не пропускали внутрь утреннее солнце. Когда же это произошло, его лучи осветили висящие в воздухе пылинки и фотографии на стене.

Фотографий было много. Некоторые располагались в рамках, по одной или группами, но еще больше держались на скотче или бельевых прищепках или просто торчали из любого уголка, способного их удержать. Я хотел повнимательнее их рассмотреть, эту Картинную Галерею Семьи Бахрами, но вместо этого скинул кеды на коврике в прихожей и последовал за Маму по коридору, который тянулся вдоль всей длины дома. Она остановилась у последней комнаты справа.

– Такая тебе подойдет?

– Конечно.

– Она с уборной. – Бабушка указала на дверь в углу.

– Ага.

Мама предупреждала меня о том, что представляют собой персидские уборные.

– Ты голоден, родной?

– Нет, не сказал бы. – И я не солгал. Понять, хочу ли я есть, было теперь невозможно. Путешествие сквозь пространственно-временной континуум, после которого меня едва не подвергли Санкционированным Государством Пыткам в лапах Сотрудника Таможни Номер Два, лишило меня всех ориентиров и притупило все чувства.

– Ты уверен? Без проблем организую.

Так случился мой второй таароф в Иране, и на этот раз мамы, которая могла бы мне помочь, рядом не оказалось.

– Ну да. Я уверен. Если можно, я принял бы душ. А потом, наверное, еще вздремнул.

– Хорошо. Полотенца в шкафу.

– Спасибо.

Маму обняла меня, поцеловала в обе щеки и поспешила на помощь в укладывании Лале.

Я оставил чемодан Лале в коридоре, втащил собственный в комнату и закрыл дверь.

Комната была примерно вполовину меньше моей спальни дома: двуспальная кровать с оливково-зеленым покрывалом и подходящие по цвету зеленые занавески, прикрывающие маленькое круглое окошко над ней. В углу – небольшой деревянный письменный стол, на стене над ним снова фотографии. Я узнал на них дядю Джамшида и дядю Сохейла, их детей, но среди людей на фото было много незнакомцев. Несколько очень старых черно-белых кадров времен детства и юности Маму.

Один из них был мне знаком: фото Маму с ее родителями. Маму на нем столько же, сколько мне сейчас. Длинные прямые волосы, спадающие на грудь. Она не улыбается, но кажется, что вот-вот это сделает.

У мамы такая же фотография висит в рамке в гостиной, на стене, соседствующей с кухней и Дверью-Турболифтом. Это единственное фото моих прабабушки и прадеда (со стороны Маму), которое есть у нас в архиве.

Я стянул футболку через голову. Она была вся липкая и пахла несвежим после долгого путешествия. Лицо было настолько жирным, что, казалось, вот-вот стечет на пол. Мне срочно нужно в душ.

Однако еще сильнее я хотел в туалет.

Я заглянул в уборную. Идеальная фарфоровая чаша, вмонтированная прямо в пол, а вокруг – абстрактная мозаика из розовой плитки.

Мама предупреждала о том, какие у Маму в доме туалеты. В Иране, особенно в старых домах, принято присаживаться на корточки, чтобы сходить в туалет, а не садиться на унитаз, как мы привыкли. Считается, что это более полезная для здоровья практика.

Я надеялся, что мышцы ног в самый ответственный момент меня не подведут. Фактически же я нарезал круги вокруг фарфоровой чаши, изучая ее, как воин-клингон оценивающе осматривает врага. Я не знал точно, как ею воспользоваться так, чтобы не залить все вокруг.

Но в туалет мне действительно очень хотелось.

Я принял душ, натянул какие-то шорты и уже было достал лекарства, но потом решил, что приму их, когда проснусь, за завтраком.

В комнате было слишком душно. Совсем не влажно при этом, и я чувствовал, как молекулы воздуха трутся о кожу лица, которое я только что тщательно вымыл. В углу я заметил квадратный вентилятор, вытащил его на середину комнаты и включил. Он немного пожужжал, а