Кожаный Чулок. Большой сборник - Купер Джеймс Фенимор

Помолчав несколько минут, Хетти вдруг запела. Голос у нее был низкий и дрожащий. Он звучал серьезно и торжественно. Слова и мотив отличались необычайной простотой. То был один из тех гимнов, которые нравятся всем классам общества всегда и везде, один из тех гимнов, которые рождены чувством и взывают к чувству. Хетти научилась ему у своей матери. Слушая эту простую мелодию, Хаттер всегда чувствовал, как смягчается его сердце, дочь отлично знала это и часто этим пользовалась, побуждаемая инстинктом, который часто руководит слабоумными существами, особенно когда они стремятся к добру.

Едва только послышался приятный голос Хетти, как шум весел смолк и священная мелодия одинаково зазвучала в трепетной тишине пустыни. По мере того как Хетти смелела, голос ее становился все сильнее, и скоро весь воздух наполнился смиренным славословием безгрешной души. Молодые люди не оставались безучастными к трогательному напеву: они взялись за весла, лишь когда последний звук песни замер на отдаленном берегу. Сам Хаттер был растроган, ибо, как ни огрубел он вследствие долгой жизни в пустыне, душа его продолжала оставаться той страшной смесью добра и зла, которая так часто бывает свойственна человеческой природе.

— Ты что-то грустна сегодня, девочка, — сказал отец. Когда Хаттер обращался к младшей дочери, его речь обличала в нем человека, получившего в юности кое-какое образование. — Мы только что спаслись от врагов, и нам следует скорее радоваться.

— Ты никогда не сделаешь этого, отец! — сказала Хетти тихо, укоризненным тоном, взяв его узловатую, жесткую руку. — Ты долго говорил с Гарри Марчем, но у вас обоих не хватит духу сделать это.

— Ты не можешь понять таких вещей, глупое дитя… Очень дурно с твоей стороны подслушивать!

— Почему вы с Гарри хотите убивать людей, особенно женщин и детей?

— Тише, девочка, тише! У нас теперь война, и мы должны поступать с нашими врагами так же, как они поступают с нами.

— Это неправда, отец! Я слышала, что говорил Зверобой, Вы должны поступать с вашими врагами так же, как вы бы хотели, чтобы они поступали с вами. Ни один человек не хочет, чтобы враги убили его.

— Во время войны мы должны убивать наших врагов, девочка, иначе они нас убьют. Кто-нибудь да должен начать: кто начнет первый, тот, по всей вероятности, одержит победу. Ты ничего не смыслишь в этих делах, бедная Хетти, и поэтому лучше молчи.

— Джудит говорит, что это нехорошо, отец, а Джудит умнее меня.

— Джудит не посмеет говорить со мной о таких вещах; она действительно умнее тебя и знает, что я этого не терплю. Что ты предпочитаешь, Хетти: потерять собственный скальп, который потом продадут французам, или чтобы мы убили наших врагов и помешали им вредить нам?

— Я не хочу ни того, ни другого, отец. Не убивай их, и они не тронут нас. Торгуй мехами и заработай побольше денег, если можешь, но не торгуй кровью.

— Ладно, ладно, дитя! Поговорим лучше о том, что тебе понятно. Ты рада, что опять видишь нашего старого друга Марча? Ты любишь Непоседу и должна знать, что когда-нибудь он станет твоим братом, а может быть, и ближе, чем братом.

— Это невозможно, отец, — сказала девушка после продолжительного молчания. — Непоседа имел уже и отца и мать. У человека не бывает их дважды.

— Так кажется твоему слабому уму, Хетти. Когда Джудит выйдет замуж, отец ее мужа будет ее отцом и сестра мужа ее сестрой. Если она выйдет замуж за Непоседу, он станет твоим братом.

— Джудит никогда не выйдет за Непоседу, — возразила девушка кротко, но решительно. — Джудит не любит Непоседу.

— Этого ты не можешь знать, Хетти. Гарри Марч самый красивый, самый сильный и самый смелый молодой человек из всех, кто когда-либо бывал на озере.

А Джудит замечательная красавица, и я не знаю, почему бы им не пожениться? Он очень ясно намекнул, что готов пойти со мной в поход, если я дам свое согласие на их брак.

Хетти начала ходить взад и вперед, что было у нее признаком душевной тревоги. С минуту она ничего не отвечала. Отец, привыкший к ее странностям и не подозревавший истинной причины ее горя, спокойно продолжал курить.

— Непоседа очень, очень красив, отец! — сказала Хетти выразительно и простодушно, чего никогда не сделала бы, если бы привыкла больше считаться с мнением других людей.

— Говорю тебе, дитя, — пробормотал старый Хаттер, не вынимая трубки изо рта, — он самый смазливый юнец в этой части страны, а Джудит самая красивая молодая женщина, которую я видел, с тех пор как ее бедная мать прожила свои лучшие дни.

— Очень дурно быть безобразной, отец?

— Бывают грехи и похуже, но ты совсем не безобразна, хотя не так красива, как Джудит.

— Джудит счастливее меня оттого, что она так красива?

— Может быть, да, дитя, а может быть, и нет. Но поговорим о другом, в этом ты с трудом разбираешься, бедная Хетти. Как тебе нравится наш новый знакомый, Зверобой?

— Он некрасив, отец. Непоседа красивее Зверобоя.

— Это правда. Но говорят, что он знаменитый охотник. Слава о нем достигла моих ушей, прежде чем я его увидел, и надеюсь, он окажется таким же отважным воином. Однако не все мужчины похожи друг на друга, дитя, и я знаю по опыту — нужно немало времени, чтобы сердце у человека закалилось для жизни в пустыне.

— А у тебя оно закалилось, отец, и у Непоседы тоже?

— Ты иногда задаешь трудные вопросы, Хетти. У тебя доброе сердце, и оно создано скорее для жизни в поселениях, чем в лесу, тогда как твой разум больше годится для леса, чем для поселений.

— Почему Джудит гораздо умнее меня, отец?

— Помоги тебе небо, дитя, — на такой вопрос я не могу ответить. Сам бог наделяет нас и рассудком и красотой. Он дает эти дары тому, кому считает нужным. А ты хотела бы быть умнее?

— О нет! Даже мой маленький разум смущает меня. Чем упорнее я думаю, тем более несчастной себя чувствую. От мыслей нет мне никакой пользы, но мне бы хотелось быть такой же красивой, как Джудит.

— Зачем, бедное дитя? Красота твоей сестры может вовлечь ее в беду, как когда-то вовлекла ее мать. Красота только возбуждает зависть.

— Ведь мать была и добра и красива, — возразила девушка, и из глаз ее потекли слезы, что случалось всегда, когда она вспоминала о покойнице.

Старый Хаттер при этом упоминании о своей жене хотя и не особенно взволновался, но все же нахмурился и умолк в раздумье. Он продолжал курить, видимо, не желая отвечать, пока его простодушная дочь не повторила своих слов, предполагая, что отец с ней не согласен.

Тогда он выколотил пепел из трубки и, с грубой лаской положив руку на голову дочери, произнес в ответ:

— Твоя мать была слишком добра для этого мира, хотя, может быть, и не все так думают. Красивая внешность не создала ей друзей. Не стоит горевать, что ты не так похожа на нее, как твоя сестра. Поменьше думай о красоте, дитя, и побольше о твоих обязанностях, и тогда здесь, на озере, ты будешь счастливей чем в королевском дворце.

— Я это знаю, отец, но Непоседа говорит, что для молодой женщины красота — это все.

Хаттер издал недовольное восклицание и пошел на нос баржи через каюту. Простодушное признание Хетти в своей склонности к Марчу встревожило его, и он решил немедленно объясниться со своим гостем. Прямота и решительность были лучшими свойствами этой грубой натуры, в котором семена, заброшенные образованием, видимо, постоянно сталкивались с плодами жизни, исполненной суровой борьбы. Пройдя на нос, он вызвался сменить Зверобоя у весла, а молодому охотнику предложил занять место на корме. Старик и Непоседа остались с глазу на глаз.

Когда Зверобой появился на своем новом посту, Хетти исчезла. Некоторое время он в одиночестве направлял медленное движение судна. Однако немного погодя из каюты вышла Джудит, словно она желала развлечь незнакомца, оказавшего услугу ее семейству. Звездный свет был так ярок, что все кругом было ясно видно, а блестящие глаза девушки выражали такую доброту, когда встретились с глазами юноши, что он не мог не заметить этого. Пышные волосы Джудит обрамляли ее одухотворенное приветливое лицо, казавшееся в этот час еще прекраснее.