Фантастика, 1978 год - Сборник

– Стоп! - мгновенно отреагировал Сташевский.

Руки автоматически утопили штурвал в выемку пульта, и танк резко остановился, вздохнув гасителем инерции, как уставший бронированный ящер. Еще одна серия очертила горизонт, высветив пронзительной синевой мельчайшие детали ландшафта и лица людей. Вспышки мелькнули совершенно беззвучно, R после них наступила полнейшая темень, усугубившая мрак перед рассветом.

– Юго-юго-запад, - определил Молчанов, - километров сто за хребтом. Что за вспышки?

Грехов бросил взгляд на приборную панель.

– Эмиссионные, типа взрывов шаровых молний.

После слепящего зарева вспышек глаза не замечали ни пульта, ни панели, и казалось, фосфоресцирующие эллипсы и квадраты индикаторов висят в воздухе, ни на что не опираясь.

– Хоть глаз коли! - проворчал недовольный Сташевский.

Он сидел слева, в кресле биомеханика, и Грехов, глаза которого адаптировались быстро, видел его широкий силуэт. В коричневеющей тьме постепенно проступали смутные контуры кресел, аппаратов и людей. Весь купол кабины представлял собой экран аппаратуры прямого видения, поэтому иногда становилось неуютно от мысли о кажущейся беззащитности машины.

Сзади послышался зевок проснувшегося Вирта.

– По какому случаю остановка? Приехали?

– Тихо! - грозным шепотом сказал Сташевский.

Грехов обратился в слух и где-то на грани восприятия услышал далекое, едва угадываемое тиканье огромного механизма.

Будто порыв ветра донес сюда в неправдоподобной тишине тартарской ночи медленные равномерные удары: баннг!… баннг!… баннг!…

– Колокол, - шепнул Молчанов. Грехов хотел ему возразить, потому что звуки больше всего походили на удары в гонг, но было в них что-то и от колокольного звона, бархатный бронзовый тембр. А может быть, сыграло воображение, всегда дорисовывающее то, что человек желает увидеть или услышать.

Они настолько увлеклись странным звучанием, что прозевали появление любопытника. Он примчался скорее всего со стороны Кинжального хребта, светящийся белесый призрак, похожий на скелет гиппопотама, но Грехов уже знал, что днем на свету он представлял бы собой каменноподобную глыбу непередаваемо черного цвета, с неожиданной легкостью порхавшую в воздухе. Любопытниками, оказывается, их назвали за явный интерес к земным аппаратам, особенно к тем из них, которые использовали силовые поля. Иногда при движении низко над сушей за ними тянутся длинные, многосотметровые хвосты медленно опадающей пыли. Несколько часов назад Грехов и сам видел со Станции несколько таких хвостов, через оптические усилители, конечно.

Любопытник завис над танком, его свечение потеряло вдруг структурную четкость и расплылось зеленоватым облаком, окутав полусферу кабины. Внезапное головокружение заставило Грехова ухватиться за штурвал, в ушах поплыл комариный звон, стали неметь мышцы шеи и плеч. Он попытался бороться, напрягая волю, но с таким же успехом можно было пытаться вырастить на лице второй нос. Молчанову сзади стало дурно, он вскочил, ноги его не держали, и он бессознательно вцепился Грехову в шею. Тот вяло мотнул отяжелевшей головой, не отрывая взгляда от светящейся кляксы любопытника. Казалось, он. разросся до величины горного хребта, и эта его миллионотонная тяжесть хлынула в голову, Защитой ведал Сташевский, Грехов не понимал, почему он медлит, единственный, по его мнению, не потерявший способности двигаться, но наконец он вышел из задумчивости и включил гефы - генераторы форм.

Под ударом силового поля белесый спрут отпрянул от танка и взвился в небо. Мгновение спустя волна оцепенения спала, тело стало необычайно легким, будто заполненное гелием. Грехов повертел головой и с удивлением обнаружил Вирта сидящим на полу. Рубку залил свет. Диего заметил его взгляд и усмехнулся.

– Я, наверное, рогатый как корова. Похож?

– А что такое корова? - с любопытством спросил Молчанов, поднимая к Вирту свое вечно хмурое, узкое лицо.

– Корова.- с усмешкой начал Диего, - это такое большое животное с четырьмя ногами по углам…

Сташевский фыркнул, а Грехов впервые увидел на лице Молчанова улыбку. Улыбка у коммуникатора была поразительная: как блеск молнии, прорубившей темные грозовые тучи. Молчанов был самым старшим из них. Он родился в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, то есть в двадцатом веке. Грехов сначала даже не поверил, когда узнал об этом, но потом вспомнил, что именно Молчанова спас экипаж звездолета “Спир”, его и командира корабля “Могиканин”. Молчанов вернулся к Тартару, а командир “Спира” Ярослав Грант… Грант на Чаре, в санатории… Неужели столь велико было потрясение? Или он судит этого человека слишком пристрастно?… Но Молчанов каков! Пережить такое и вернуться! Пожалуй, у него можно поучиться решительности и мужеству. Если только столь крепкие нервы не следствие его бесчувственности или, того хуже, равнодушия…

– Та-ак, - протянул Сташевский, исподлобья оглядывая их. В характере этого человека нелегко разобраться, не зная его так, как знал Грехов. У него суровое, цвета северного камня лицо, холодные серо-голубые глаза, крепко сжатые, будто окаменевшие губы. Он широк в плечах, массивен и очень силен.

Однажды на Самнии во время аварии блокпоста он ударом кулака сорвал двухсоткилограммовое крепление экрана и вырвал питающий фидер вместе с гнездом, потому что времени на откручивание уже не было. Конечно, восхищался Грехов не силой Сташевского, он был не слабее Святослава, хотя внешность имел далеко не типичную для силача. Ростом он был, пожалуй, ниже Молчанова, тонкий и хрупкий на вид, но весил столько же, сколько и Сташевский, - сто два килограмма. Из-за этого его еще в институте прозвали малышом-оборотнем. А. виновато в этом детство-: Грехов родился в звездолете, терпящем бедствие, и целых пятнадцать лет с момента рождения до финиша на Земле рос в поле тяготения, в три-четыре раза более мощном, чем земное. Естественно, это не могло не сказаться на его телосложении. Ну а Сташевский… мало сказать - он им восхищался, он его любил…

– Та-ак,- еще раз произнес Сташевский. Командир группы, он умело скрывал свои тревоги и сомнения, Грехову же, честно говоря, было невесело, тем более что вторглись они в совершенно незнакомую жизнь, а идти они могли только наугад, и это медленное и утомительное движение действовало на нервы больше, чем загадочное излучение нередких любопытникбв.

– Наши меры защиты от любопытников, - вздохнул Сташевский,- увы, пока малоэффективны, и фактически мы беззащитны…

Он перехватил взгляд Вирта.

– Да-да, беззащитны, несмотря на тиамат[Тйамат - генератор особого поля, в котором разрушаются электронные, атомные и межнуклонные ядерные связи]. Потому что может возникнуть ситуация, в которой мы просто не успеем привести его в действие. - Он был прав. Тиамат - “великий разрушитель”, “генератор праматерии”, “инициатор тихого распада” - как его только не называли, - мощнейшее из средств защиты и нападения (к сожалению…), которым недавно овладел человек. Но и тиамат не гарантировал безопасности в условиях Тартара, имеющего огромный арсенал поражающих фактеров, ни один из которых еще не был в достаточной степени объяснён человеком.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});