Прицельная дальность - Ян Валетов

Савенко поневоле стало жутко.

— Ты мне, сволочь, затылок рассадил! — сказал Алекс, сверля ему переносицу глазами.

— Я же предупреждал, что нежностью тебя брать не собираюсь. И не смотри на меня с такой любовью, друг мой Алекс, не пробуждай во мне лишний раз инстинкт самосохранения. Если он проснется, то ты умрешь, ты это понимаешь?

Алекс промолчал.

Савенко спрятал револьвер в карман, взял в руки трофейный «глок», глушитель, и, проверив обойму и ствол, принялся неторопливо наворачивать массивный цилиндр по резьбе на кромке дульного среза.

Когда он закончил — на него смотрели уже две пары глаз. Андреевич тоже пришел в себя и здоровой рукой зажимал рану. По его пальцам текла темная густая кровь.

— Теперь внимательно меня послушайте, — сказал Савенко, чеканя слова. — Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если я подумаю, только подумаю, что кто-то из вас меня обманывает — я буду всаживать по пуле в самые болезненные, но не смертельные места. Обещаю, что будет больно. Очень больно. И вы все равно мне ответите, только или будете после этого инвалидами, или нет. Выбор ваш.

И тут Алекс тихонько засмеялся. Он не отводил взгляда от переносицы Сергея, и его смешок делал этот взгляд еще тяжелее.

— Вот же — везение! — выдохнул Алекс. — Вот же, мать его, везение! Кто бы мог подумать, что какой-то дохлый комерс, с подпорченной биографией и левыми ксивами будет нас с тобой, Андреевич, раком ставить! Ах, каким бодучим козлом оказался жертвенный барашек!

Андреевич не смеялся, ему было явно не до того — он с каждой минутой становился все бледнее и бледнее. Рукав его грязного рабочего комбинезона пропитался кровью полностью, с манжеты капли падали на пол и возле бедра образовалась небольшая лужица.

— А ведь ты мне сразу не понравился, — сообщил Алекс, выпятив свой выдающийся подбородок. — Только никто меня не слушал…

Савенко навел ствол на дверцу тумбы, как раз возле головы Алекса и потянул за спусковой крючок. Спуск оказался превосходно настроенным и очень легким и предсказуемым — просто нужно было полностью выжать курок.

— Пстсссс! — вздохнул глушитель.

Чанг!

Тяжелая девятимиллиметровая пуля врезалась в деревянную дверцу, расколов ее, как топор колоду. Щепки брызнули в стороны, и одна из них пробила Алексу щеку — он мотнул головой, как корова, отгоняющая слепней. Щепа торчала у него чуть ниже скулы, словно попавшая в цель стрела.

На это раз Алекс ничего не сказал, глаза у него были совершенно обалделые.

— Нет у меня времени, — сказал Савенко. — Поэтому — не зли меня. Будет хуже.

— Что ты хочешь? Что тебе надо знать? — неожиданно спросил Андреевич хриплым и натужным от боли голосом.

— Где дети? — Сергей перевел взгляд на лже-сантехника. — Это первый и главный вопрос.

— Хера тебе! — выдохнул Андреевич. — Ты сам их всех кончил — и жену, и де…

Чанг!

Пуля ударила его в кисть руки, которой он прикрывал рану, прошла на вылет и пробила плечо второй раз, прошив мякоть бицепса.

Андреевич завыл, как побитый щенок и замотал головой, прихваченной к ножке стола.

Гильза, горячая и резко пахнущая сгоревшим порохом, упала на пол между ног Алекса, покатилась и замерла, как раз у паха.

— Твоя очередь, — сказал Савенко, и поднял пистолет.

— Только не это, — едва выговорил белый, как мел Алекс, — только не туда!

Щепка, торчащая в его щеке, мелко задрожала.

Лже-сантехник продолжал скулить и трясти раздробленной кистью, щедро орошая кровью все вокруг.

— Нет! — заорал Алекс, ощущая, как от взгляда этих застывших карих глаз, от хлещущей из ран напарника крови, от вида ствола наведенного на его промежность, против воли опустошается мочевой пузырь и расслабляется сфинктер.

Чанг!

Пуля врезалась в пол в сантиметре он того места, где под тканью располагалась плоть.

— Где дети? — прошелестел голос Савенко. — Где они? Адрес?

Алекс попытался выдавить из себя ответ, но не смог. Ужас и омерзение к самому себе, которое он испытал, почувствовав, как хлещет из него, наполняя белье и брюки, ставшая совершенно жидкой от животного страха каловая масса, сдавили ему горло.

Чанг!

На этот раз пуля пробила намокшую ткань брюк, и обожгла подтянувшуюся к телу мошонку.

Алекс завизжал, как кастрируемый поросенок — на грани ультразвука.

— Дякую тобi… — внезапно запел все еще включенный телевизор. — За то, що ти завжди зi мною…

На мониторах наблюдения двигались цветные картинки — толпа, двор, крыша, другой двор, чердак (тот на котором лежал в схроне Савенко), улица с верхней точки, опять крыша…

На лэптопе Алекса в качестве скринсейвера крутился земной шар. Красиво выполненный, как автоматически отметил Сергей, укрытый полупрозрачной дымкой атмосферы и клочковатыми, как распушенная вата, сероватыми облаками.

— Где дети? Еще секунда и ты больше не мужик!

— З-з-з-з-здесь! — Алекса, наконец, прорвало. — Здесь! Под Киевом! В Украинке!

— Молчи, мудило! — проскрипел Андреевич. — Он же нас все равно застрелит!

И он засучил ногами, силясь подняться вместе со столом.

Савенко небрежно двинул рукой, пистолет выбросил гильзу, а пуля раздробила Андреевичу колено. Звук от попадания был такой, как будто бы сломалась толстая сырая ветка.

— Ау-кх! — воздух вылетел из легких лже-сантехника и он осел, повиснув на шнуре, как повешенный.

В комнате пахло, как в сгоревшей мясной лавке превращенной в отхожее место. Брызги крови были на всем в радиусе нескольких метров.

Сергей с окаменевшим лицом перевел прицел на промежность Алекса.

— Адрес?

И Алекс назвал адрес, давясь словами и наполнившей рот горькой, как желчь, слюной.

— Охрана есть?

— Два человека.

— Вместе с твоим Геной?

Он замотал головой и едва не высунул язык от усердия — лишь бы Савенко больше не стрелял! Лишь бы не чувствовать, как содрогается пол от попадания пули. Так близко…

— Кого ждут? — спросил Сергей, доставая телефон из кармана. — Тебя? Его?

— Тебя! — проскулил Алекс. — Твоего выстрела!

— А потом? Их перевезут куда-нибудь? Их отпустят?

— Нет. Никто никого не отпустит.

Савенко взглянул на Алекса так, что не будь его кишечник и мочевой пузырь уже пусты, то опорожнились бы немедленно.

— Вот значит как? — сказал Сергей, медленно выдавливая из себя слова. — Вот, значит, в какие игры мы играем?

Он набрал номер на клавиатуре мобильного и поднес его к уху, дожидаясь ответа.

— Ксана, это я… Нет, все в порядке. Солнышко мое, времени нет. Дай трубку Петровичу… Александр Петрович, значит так, адрес…

Он продиктовал адрес.

— Там дети, няня наша, Галина, вы ее знаете, и трое чужих. Главного зовут Гена. Можете не стесняться. Самое важное, чтобы дети и няня остались целы. Да, я понимаю. Сколько будет надо — столько и заплатим. Это не вопрос. Дай трубку Оксане Михайловне. Хорошо, Ксюша. Я понял, что вы уже выехали. Ты обещала мне не высовываться, я тебя прошу, помни об этом. Я на связи по этому номеру. Да, да… Не волнуйся, все будет хорошо. Я тебя тоже очень люблю.

Он представил себе, как два их фирменных микроавтобуса — серебристый «Грандис» и темно-зеленый «Хёндэ» выскакивают из мощенного плиткой двора и несутся по пустеющему в ожидании праздника центру Киева на юг, пронзительно сигналя и мигая светотехникой. Как сидит на переднем сидении насупленный Петрович, размышляя, каким образом штурмовать загородный дом и не угробить при этом никого из сотрудников охраны — мальчишек, если по-честному, не имеющих боевого опыта. Как примостилась в уголке его Ксана, осунувшаяся и постаревшая за эти две недели, с красными от недосыпания и слез глазами, но, все-таки, сильная и решительная.

Потом он повернулся к Алексу. Подбородистый супермен лежал в луже собственной мочи и дерьма, и его модный льняной костюмчик выглядел и пах так, что запах униформы Андреевича, еще вчера приводивший Савенко в трепет, теперь казался легким благоуханием цветов жимолости. Увидев взгляд Сергея, Алекс заметушился, задергал ногами, от чего запах усилился неимоверно.

— Так объясни мне, любезный мой друг, что значит «отпускать никто не собирался»? И, вообще, у меня к тебе столько вопросов, просто не пересчитать!

Алекса уже не тянуло хамить. Вернее, его стиль общения, ставший глубокой привычкой, оставался при нем, но, будучи человеком разумным, он отдавал себе отчет, что сейчас не лучшее время для того, чтобы дразнить Савенко. Алекс явно учился сдерживаться — из глаз ушло выражение явного превосходства и брезгливости, с которым он смотрел на окружающих. Теперь в них был испуг. Смертельный испуг и заискивающее ожидание — такие глаза бывают у побитых наглых собак и предателей.

Еще недавно Алекс считал себя в праве казнить и миловать, а сейчас сам ждал милости от своего бывшего пленника, будучи готов на все, лишь бы остаться «при хозяйстве». И Сергей подумал, что на такое перевоспитание понадобилось всего-то ничего — несколько девятимиллиметровых патронов и полчаса времени.