Редакция «Дурной славы» (Таинственный дом) - Эдгар Уоллес

Самым примечательным для него в этой комнате был человек, лежавший на постели.

Он был необыкновенно желт, и глаза его были лишены какой бы то ни было осмысленности. Издали его можно было принять за восковую фигуру. Лишь равномерное дыхание и подергивание губ свидетельствовали о том, что это не кукла, а живой человек. Сыщик определил возраст лежавшего в постели человека в семьдесят лет.

— Это мистер Молл, — сказал врач. — Боюсь, что вам не удастся переговорить с ним. Он не особенно разговорчив.

Смит приблизился к постели и поздоровался со стариком, но тот не реагировал на его поклон.

— Как поживаете, мистер Молл? — спросил он старика. — Я приехал из Лондона, чтобы навестить вас.

И снова старик ничем не реагировал на обращение сыщика.

— Как вас зовут? — спросил Смит после минутного молчания.

На мгновение в глазах старика засветилась жизнь, в них блеснула тень сознания, голова приподнялась. Его губы задрожали, и он ответил:

— Джим Молл… — прохрипел он слабым голосом, — меня зовут Джим Молл. Бедный старый Молл никогда никому не причинил вреда…

И, бросив испуганный взгляд на врача, он тяжело опустился на подушки. Все дальнейшие попытки Смита заставить его заговорить не привели ни к чему.

Смит покинул комнату.

— Вы согласитесь со мною, — сказал врач, — что мистер Молл не в состоянии вести длительную беседу.

— В этом вы правы, — любезно согласился сыщик. — Мистер Молл — американский миллионер?

Фолл внимательно следил за сыщиком и не спускал с него глаз.

— Совершенно верно, мистер Молл — американский миллионер.

— А между тем он говорит не как американец. Даже если принять во внимание его болезненное состояние, то и тогда приходится констатировать, что это странное обстоятельство не поддается никакому объяснению.

— О каком странном обстоятельстве вы говорите? — быстро спросил врач.

— Вы утверждаете что он американец и, как приходится предположить, человек известного развития и образования. Это не могло не отразиться на его манере говорить. А между тем, сколь это ни странно, он говорит, как простолюдин из Сомерсета.

— Что вы хотите этим сказать? — переспросил врач.

— То, что я сказал. Он говорит на сомерсетском наречии. Мистер Молл обладает очень слабым развитием, и я сомневаюсь в том, что он действительно американский миллионер.

— По-видимому, вам не часто случалось видеть душевнобольных. В противном случае вам было бы известно, что эти несчастные утрачивают все приобретенные ими навыки как в манерах, так и в речи.

Врач снова подвел Смита к лифту, но сыщик отклонил его предложение спуститься в лифте, выразив желание пройти по лестнице.

Смит хотел тщательнее ознакомиться с устройством Таинственного Дома. Фолл не нашел возражений против высказанного им пожелания и повел Смита по лестнице, устланной широкой дорожкой.

— Я достаточно осведомлен в душевных заболеваниях, — продолжал Смит, — и особенно в заболеваниях, встречающихся в низших классах и в преступной среде.

— Я вижу, вы сомневаетесь в правдивости моих слов, — сказал, нахмурясь, врач. — Я вынужден обратить ваше внимание на то, что являюсь не только секретарем мистера Молла, но и его врачом.

— Это для меня не новость, — рассмеялся Смит. — Вы американский врач и в тысяча восемьсот девяносто шестом году получили диплом в Пенсильвании. На борту «Лукании» вы прибыли в Англию. Вам пришлось в спешном порядке покинуть Америку, потому что вы оказались замешанным в скандальную историю. Ваше прошлое в Америке гораздо легче было установить, чем выяснить хоть что-либо о мистере Молле. Он, кстати сказать, совершенно неизвестен и американскому посольству.

Фолл густо покраснел.

— Вы переступаете границы ваших полномочий, — злобно бросил он, — если считаете возможным упомянуть о драме, в которой я оказался невинной жертвой преступников.

— Очень возможно, что это так, — согласился с ним Смит.

И, кивнув головой врачу, он спустился по мраморным ступенькам в сад. У ворот к нему подошли его спутники. Один из них был инспектор Эла.

— Что вам удалось выяснить? — спросил он.

— Мне удалось выяснить многое, что нам в дальнейшем несомненно пригодится, — ответил Смит и, обратившись ко второму спутнику, добавил:

— Останьтесь здесь и следите за всеми входящими в дом, и за всеми, кто попытается из него выйти. Я вернусь сюда через несколько часов.

Полисмен поднес руку к козырьку, и Смит объяснил:

— Мне надлежит нанести еще один визит, и будет лучше, если вы не будете меня сопровождать. Шофер высадит меня поблизости от дома священника.

Леди Констанция Дэкс ожидала появления сыщика.

Она сидела у окна и видела, как он проехал по направлению к Таинственному Дому.

Смита она приняла в гостиной.

— Я навестил лицо, с которым вы находитесь в дружеских отношениях, — сказал Смит.

— Вы имеете в виду мистера Молла?

— Да, — подтвердил Смит.

Леди Констанция не сразу ответила на реплику Смита. Она раздумывала над тем, что ему сказать.

— Я полагаю, вам известно все переплетение обстоятельств, — заговорила она после паузы. — Если вам угодно, я дам кое-какие дополнительные сведения, которые восполнят имеющиеся у вас пробелы.

Смит опустился в кресло и приготовился слушать.

— Вы правы, я бываю в Таинственном Доме, — сказала она, не глядя на сыщика. — Я вам ранее уже рассказала о моей любви к Джорджу Доутону. Он был вдовцом. Вы, должно быть, знаете его сына?

Смит кивнул головой.

— То была большая любовь, любовь с первого взгляда. Джордж Доутон был совершенством — храбр, правдив, искренен и весел. Его известность как естествоиспытателя распространилась далеко за пределы Англии. Я познакомилась с ним в Лондоне. Он познакомил меня со своим другом, ныне покойным Фаррингтоном. В то время, когда Фаррингтон летом жил в Грет-Бредли, Доутон гостил у него, и я узнала его лучше, чем кого бы то ни было из людей.

Она замолчала.

— Наша любовь была безгранична, — продолжала леди Констанция, решив рассказать сыщику обо всем. — Зачем мне таить это? Чего мне стыдиться того, чем я должна была бы гордиться? Свадьба наша должна была состояться в назначенный день, но он неожиданно отплыл в Африку. Джордж Доутон был джентльменом с головы до пят. Все скандальное было ему противно, он с трудом примирялся с современной распущенностью нравов и в этом отношении был, возможно, несколько старомодным. У него были особые воззрения на честь женщины, и он никогда не отступился бы от них. Так он полагал, что мужья и жены, принявшие на себя вину в разводе, не вправе вторично вступать в брак.