С ногами на подоконнике. Повести - Ольга Николаевна Калашян

и чтобы так сильно любил. И столько пережить вам пришлось, на все наплевали, все вытерпели. Так что заслужили свое счастье. Дыши спокойно: спугнуть можно удачу, а тут труд был.

– Ну да. Первое время было самым тяжелым. Родители были в шоке, Елена Викторовна не хотела даже со мной разговаривать. Я думала, что она осуждает. Но потом она объяснила, что просто не знала, что говорить. Что вроде хочет сказать, что безумно рада, что никогда не видела старшего сына такими счастливым и внучек тоже, но потом вспоминала про Сергея, и ей становилось неловко. Вроде как предает младшего сына такими откровенными словами.

– Ну послушай, у него сейчас новая семья, он счастлив. Ходит, как медная кастрюля сверкает. Все благополучно по итогу. Так что сейчас ей не о чем переживать точно.

– Сейчас она и не переживает. Может, когда-нибудь и мы сможем все нормально общаться. Встречаться за общим столом… А то пока мы отвозим на выходные девчонок Сергею и быстро уезжаем, будто подкинули что-то запрещенное им в сумки.

– Я думаю, все будет хорошо, Мариш.

Гостья немного подумала, внимательно всмотрелась в ее глаза и поправилась:

– Вернее, еще лучше.

– Ну а ты как? А то мы все обо мне, меня иногда не заткнуть, ты уж прости.

– Да я нормально.

– Но ведь не поздно, я уверена, что он еще ждет.

– Я тебя умоляю! Ну куда я со своей подлодки! Никуда. Дети, работа. Даже не знаю, перечислять ли мужа, мне совсем его не жалко, просто он ко всему этому прилагается. Как купон. Да и, Мариночка, другая страна, другой менталитет, я не смогу со своей эксцентричностью. Даже ради Германа… Как бы он прекрасен ни был… Только не делай такое лицо! Да, я не пробовала. Но думаю, что не смогу. – Она тяжело вздохнула. – Может, это все и отговорки.

Марина вечером проводила подругу, насыпала кошке корм, затащила в дом остатки клубники и книжки с веранды – обещали дождь. Поняла, что кончики пальцев на ногах стали совсем холодные, и пошла греться в душ.

Она подставила воде лицо и закрыла глаза. По векам били маленькие горячие струйки. Вспомнилось почему-то, как Егор помогал ей с переездом, как они начали проводить время по вечерам, гулять по паркам, ездить на Финский. Все так быстро закрутилось… В какой-то момент она просто посмотрела ему в глаза и все поняла без слов, будто его признания лежали у нее на ладони. Вспомнила, как он тряс ее за плечи и хриплым голосом проникал ей в душу: «Не оглядывайся ни на кого, живи, просто живи, будь счастливой, не бойся, не оглядывайся. Жизнь – одна, ты ее уже пишешь, сразу на чистовик. Надо прожить ее счастливо». Потом в памяти всплыла их первая ночь. «Обнимай меня», – сказал он ей, и она обнимала: дыханием, руками и ногами заплеталась в нем, юбку свою длинную в нем запутала. «Посмотри мне в глаза» – и она смотрела, честно вглядывалась своими двумя океанами, хотя хотелось сильно сжать веки от жара. «Дай поцеловать тебя» – и она подставляла живот и шею, сгибы под локтем и под коленкой, а это верный признак полного доверия и капитуляции. Она любила так, как течет вода: не зная, куда и зачем, просто тихо журчит.