Ненависть - Ынджон Ким

– Ты в последнее время не читал никакого триллера о корпоративном насилии?

– Что-то подобное существует? Забавно, я бы хотел взглянуть.

Разговоры с Сухваном всегда затягивали Гынён так, что она даже не замечала, как летит время. А время – деньги.

– Мы с репортером договорились встретиться завтра. Если он твой друг, приходи с ним за компанию. Тоже послушаешь мою увлекательную историю.

– Вот как? – засомневался Сухван и с сожалением ответил: – Завтра вряд ли получится. Мне нужно собрать материал для новой статьи. Давай в следующий раз встретимся, и ты мне все расскажешь.

– Как хочешь, дело твое.

Закончив разговор с другом, Гынён слегка потянулась. Теперь возвращение – это только вопрос времени.

* * *

Встретиться с корреспондентом они договорились в десять утра в одном кафе, известном своими поздними завтраками. Пришел он одетый в темно-синий костюм и белую рубашку без галстука. Подбородок казался бледным, будто он только что побрился.

– Не удалось позавтракать с утра. Вы не против, если я поем во время интервью? Вы сами-то уже завтракали?

Как репортер репортеру Гынён могла ему только посочувствовать, потому что по себе знала, как это тяжело – носиться словно белка в колесе, не имея возможности даже поесть нормально. Мужчина говорил внятно и размеренно, по голосу казалось, будто он немного устал. В компании с ним пришел и фотограф.

– Можно и так сказать. Что хотите заказать? – спросила Гынён, показав ему меню.

– Я здесь не в первый раз, поэтому возьму как обычно. А вы что-нибудь хотите, Гынён? – ответил он с улыбкой, отказавшись от протягиваемого меню.

– Чашка черного кофе была бы как раз кстати.

Мужчина общался с ней так легко и открыто, что Гынён едва не расплылась в широкой улыбке. Однако сейчас улыбчивость и веселость были для нее непозволительной роскошью. Нужно было держать лицо, ведь она жертва, тяжело пострадавшая от несправедливости.

– Шесть или семь чашек кофе в день для журналиста норма, так ведь? Вы же меня понимаете. Однажды журналист – на всю жизнь журналист. Правильно говорят, привычка – вторая натура. Аж страшно от этого.

В ответ Гынён только пожала плечами. Вскоре к их столу подошла официантка.

– Мне фирменный бизнес-ланч, пожалуйста, – любезно попросил он, глядя на официантку.

Девушка поколебалась.

– Время бизнес-ланча еще не…

– Если нужно немного подождать, не проблема, я подожду, – прервал он слова официантки и добавил с милой улыбкой: – И стакан лимонада, пожалуйста.

– Конечно, – улыбнулась она в ответ так, будто ничего не могла поделать: ей не оставили выбора.

– Молодому человеку то же, что и мне. А девушке чашку черного кофе. – Ловким движением руки он указал сначала на фотографа, а затем на Гынён, сделав заказ за них.

«Кажется, его способности словами загонять девушек в угол мало чем уступают мастерству Сухвана. В этом они похожи», – подумала Гынён.

Когда официантка ушла, приняв заказ, он вежливо протянул Гынён свою визитную карточку и представился:

– Меня зовут Чхве Хигон.

Взяв карточку обеими руками, она, как обычно, потянулась к сумке, чтобы достать свою визитку для обмена, но внезапно остановилась. Не было у нее больше визиток, ее ведь уволили.

– Можно и без визитки, ничего страшного. Я ведь уже знаю ваше имя и контактную информацию, – сказал он с улыбкой, прочитав смущение на лице Гынён.

– Что ж, пока мы ожидаем заказ… Может, расскажете, что случилось и почему вас уволили из журнала?

Забросив ногу на ногу, он открыл блокнот, взял свою автоматическую шариковую ручку и, щелкнув кнопкой, приготовился писать. Обычно перед интервью принято немного поговорить, например, о жизни, чтобы разрядить атмосферу и расслабиться, но в этот раз мужчина обошелся лишь парой фраз: пошутил про привычку журналистов постоянно пить кофе и сделал заказ официантке.

– Интервью идет быстрее, чем я ожидала, – расслабленно сказала Гынён и отпила из чашки черный кофе, который только что перед ней на стол поставила официантка.

– Да, у меня такой стиль работы, – ответил Хигон, почесав затылок и смущенно улыбнувшись. – Кроме того, я уже многое слышал о вас от Сухвана, поэтому отношусь как к другу. Вам это некомфортно?

Он посмотрел в лицо Гынён.

– Нет, ничего подобного. Я тоже не люблю тянуть кота за хвост и попусту болтать о жизни, – ответила она.

Раньше она всегда сидела на стороне интервьюера, а теперь оказалась по другую сторону баррикад и должна отвечать на вопросы, а не задавать. Ситуация чем-то напоминала ей неподходящую сползающую одежду, которую надеваешь и от неудобства то и дело ерзаешь на месте, пытаясь ее поправить.

– Вы же знаете Джей-Джея? – спросила Гынён, на что репортер утвердительно кивнул.

Фотограф, сидевший рядом, направил на нее камеру.

– Отлично. Недавно он открыл клуб. Я тоже пошла на церемонию открытия, чтобы собрать материал для статьи. Там мне довелось встретиться с Худжуном, в результате чего я допустила несколько ошибок. Чисто случайно.

– Несколько ошибок?

– Да. Как бы сказать… Ну мелкие, совсем незначительные. Я торопилась и случайно испачкала его обувь и машину.

Гынён не стала вдаваться в подробности. Было бы очень унизительно рассказывать, как ее стошнило от переизбытка выпитого алкоголя. Особенно учитывая, что они сейчас в кафе и скоро подадут еду.

Вместо этого она решила показать ситуацию без слов. Согнула плечи и спину, сворачиваясь в калачик, и начала водить ладонью по животу, изображая тошноту. Репортер изумленно наблюдал за представлением, после чего кивнул головой, будто догадался.

«Слава богу, он понял. Не придется описывать это отвратительное зрелище словами», – подумала Гынён.

– Маленькая оплошность, с кем не бывает, – добавила она вслух.

И чтобы наглядно продемонстрировать незначительность случившегося, она подняла руку и соединила большой и указательный пальцы на расстоянии сантиметра друг от друга. Однако совесть подсказывала, что сантиметра тут мало, вот тридцать сантиметров описали бы ситуацию куда более правильно. И так как она не в силах повернуть время вспять и предотвратить случившееся, оставалось немного изменить масштаб. С позиции жертвы она сочла это преуменьшение в пределах допустимой погрешности.

– Но Худжун все равно очень сильно разозлился. Я неоднократно извинилась перед ним. Если человек искренне сожалеет, уж можно как-нибудь простить, сказать «ничего страшного» и двигаться дальше. Он, в конце концов, публичная личность, – сказала Гынён, демонстрируя на лице выражение максимальной разочарованности в человеке. – Ну, в любом случае это была моя ошибка, и речь не о ней, поэтому пропустим эту часть. Что действительно интересно, так это его крайне жестокое отношение к девушкам.

Гынён попыталась притвориться, что не взволнована, но сердце колотилось с бешеной скоростью, и с каждым сказанным ею словом все больше. Пылкость и эмоциональность – признак того, что человек выходит из себя. А этого показывать было никак нельзя. Так ее слова потеряют силу убеждения.

Гынён сделала глоток кофе и на мгновение задержала дыхание, успокаивая себя. Но Хигона с его орлиным взглядом не проведешь, он поочередно смотрел то на Гынён, то на свой блокнот, сосредоточенно записывая сказанные ею слова.

– Хотя у Худжуна бунтарский образ человека, способного высказываться откровенно, он никогда не казался невоспитанным, аморальным негодяем. Он скорее походил на человека из высшего общества… Однако то, что я собственными глазами увидела, перечеркнуло все представления о нем. Он и глазом не моргнув, хладнокровно и жестоко повалил плачущую девушку на пол. – Гынён сжала кулаки. – Никак не могу в это поверить. А рассказать все это я решила ради того, чтобы такой человек больше не мог вводить в заблуждение общественность.

Она покачала головой, пытаясь казаться терпеливой и понимающей.

– Вы знали эту девушку? – спросил Хигон, подозрительно посмотрев на Гынён.