Нарисованные воспоминания (ЛП) - Флауэрс Лони

Глава 9

После уроков в четверг и быстрой тренировки с Адреа, больше похожей на обсуждение сплетен, чем на что-либо еще, я захожу в кафе «У Тони» и заказываю блюдо дня. Решаю поесть на природе рядом с озером. Хмурое небо и легкий ветерок создают прекрасную атмосферу для вечера. Немного солнца, конечно, не помешало бы, но я не жалуюсь, особенно после сумасшедшей, сильной жары, от которой мы обычно вынуждены страдать. Я проверяю больше тетрадей, чем отмечено в следующем недельном плане урока, и пытаюсь определиться, что надеть на субботнюю встречу с Тайлером. Как никак, у меня довольно продуктивный день.

Я смотрю на часы и удивляюсь, что уже почти семь тридцать вечера. Убираю все салфетки в свою сумку и складываю покрывало, когда звонит телефон. Бросаю все обратно на землю и начинаю копаться в сумке. Как только я замечаю зеленый свет экрана, быстро вытаскиваю телефон и читаю имя звонящего. Но закатываю глаза и делаю глубокий вдох, когда вижу на экране «Папа». Что он хочет? С тех пор, как я съехала из дома несколько лет назад, он звонит мне только тогда, когда мама заставляет его делать это, или когда он пьян, и разговор никогда не длится дольше пяти или десяти минут. Даже когда я жила вместе с ними, он так редко бывал дома, чтобы выделить время для долгих разговоров со мной. Иногда мы с мамой загоняли его в угол и заставляли с нами поговорить, но чаще всего все заканчивалось резкими словами и слезами мамы в спальне. Он никак не может оправиться после аварии.

Хотя мне и не нравится с ним разговаривать, я прикладываю телефон к уху, думая о худшем.

— Пап? Что случилось? С мамой все хорошо?

— М-и-л-а-я? — выговаривает он, растягивая слово бодрым тоном. — Как поживает моя девочка?

Что? Девочка? Что на него нашло?

— Мы оба знаем, что ты перестал меня так называть, поэтому не обязан устраивать этот веселый спектакль. Я знаю, что тебе без разницы, как я живу; уже давно все равно, или ты неожиданно изменил свое мнение обо мне? — я не испытываю больше никакого чувства сострадания, когда разговариваю с отцом.

Он смеется, будто слышит что-то смешное.

— Я не изменил своего мнения, — невнятно выговаривает он. — Но хотел посмотреть, как ты можешь жить с этим каждый день последние пять лет. После всех этих лет я все еще не вижу никакого раскаяния из-за того, что ты натворила.

О, теперь до меня доходит.

— Ты опять пьешь, пап? — он рано начинает в этом году, ну опять же, отец, вероятно, никогда и не останавливался. Он довольно много пил, когда я все еще жила дома, но казалось, с каждой неделей становилось все хуже. И, наконец, я не могла больше выносить его или его слова, и съехала. Обычно, однако, он не звонил так скоро после того, как напьется. Годовщина смерти Джесса только на следующей неделе, и обычно папа звонил именно в это время. А он все продолжает и продолжает говорить о том, что я не сделала или должна была сделать. — Разве ты не должен был позвонить мне только на следующей неделе? — мгновение я ничего не слышу, поэтому говорю: — Дай мне поговорить с мамой.

— Нет! — кричит он в ответ. — В этот раз ее здесь нет, чтобы встать на твою сторону! Она всегда так поступает, и я сыт по горло этим.

— Послушай, пап, у меня нет времени для этого. Может, ты позвонишь мне потом, когда не будешь заливать свое горе дорогим виски?

— Не учи меня, юная леди. Ты понятия не имеешь, через что я прохожу каждый день.

— Ты прав, я не знаю! — кричу я. — Ты никогда со мной об этом не говоришь. Единственное, что ты делаешь, это ищешь виновных. Сколько еще ты будешь винить меня за эту аварию?

— Я возлагаю вину только на того, кто действительно виновен. Про вину никто не забыл, просто потому что ты — моя дочь. И к тому же, я как-то жил последние несколько лет, не разговаривая с тобой; не вижу причины что-то менять.

Я встаю и начинаю ходить туда и сюда. Слезы обжигают глаза, и я пытаюсь остановить их, но знаю, что бессмысленно спорить с пьяным человеком. Утром он не будет помнить ничего из того, что сказал мне. Но я не могу себя остановить. Не могу больше этого выносить.

— Почему ты со мной сейчас разговариваешь? Ты довольно четко дал понять, когда я ушла, что никогда не хочешь больше со мной разговаривать. Что изменилось? Почему ты продолжаешь названивать мне тут и там, если тебе все равно, как я живу?

— Ни черта ничего не поменялось. Но скажи мне… как ты живешь с этим каждый день?

Как он смеет меня об этом спрашивать! У него нет никакого права полагать, что я проживаю свою жизнь, словно ничего не произошло.

— Как и ты, пап, гребаным сегодняшним днем. В отличие от тебя, я могу справиться с этим без алкоголя. Мне не нужно это, чтобы заглушить свои чувства. Я очень усердно старалась принять то, что сделала. Я пыталась смириться, что это был лишь несчастный случай. — Я слышу, как он сопит, и представляю, как он вытирает глаза, что глупо. Отец редко проливал хотя бы одну слезу. — Пап, ты можешь научиться принимать то, что случилось, и перестать винить всех вокруг… в особенности меня?

— Лили? Все хорошо? — я слышу позади себя чей-то голос. Оборачиваюсь и вижу обеспокоенные глаза Дрю. Я не произношу ни слова, пока жду реакцию отца. Дрю делает шаг ближе, рассматривая меня, но я делаю шаг назад, чтобы сохранить между нами дистанцию. Я должна избежать этого столкновения. Поскольку балансирую на эмоциональных качелях, и еще один шаг к попытке утешить меня доведет уже до крайности.

Я слышу щелчок в трубке телефона и понимаю, что отец поднимает ко рту стакан виски. Когда он снова начинает говорить, его слова медленные и четкие; как будто он хочет убедиться в том, что я понимаю каждое слово.

— Ты ведь знаешь, у Джесса было столько причин, чтобы жить. — Его слова нежные, но жесткие.

— Я знаю это, — отвечаю я.

— Он собирался стать юристом, возглавить фирму, создать семью, детей.

— Я знаю, — шепчу в ответ. Когда я закрываю глаза, по моим щекам текут слезы. Знаю, куда это все идет. Я слышала это и раньше, что Джесс не смог прожить свою жизнь; и каждый раз, когда я об этом думаю, это заставляет мое сердце болеть. Я открываю глаза и вижу, как на меня смотрит Дрю. Он подходит ближе и кладет руку мне на предплечье. Я отмахиваюсь от него и трясу рукой в его сторону. Он застывает передо мной, и я знаю, что он не пропустит это мимо ушей. В конце концов мне придется все ему рассказать.

— Ты говоришь, что знаешь, но так ли это на самом деле? Ты! — с силой говорит мой отец. — Ты все это отняла у него, у меня! И посмотри теперь на себя… учишь каких-то сопливых детишек. Джесса ждали великие дела в его жизни, а единственное, чего ты достигла, это сидеть и нянчиться с кучкой сопляков.

С каждым следующим оскорблением поток слез только увеличивается.

— Замолчи! — кричу я. — Ты так не думаешь. Ты не можешь… ты слишком много выпил и потом пожалеешь об этом, пап.

— Нет, Лили, мое единственное сожаление в том, что в ту ночь умер Джесс, а не ты.

Я резко вдыхаю. Если нож не вонзился достаточно глубоко после потери Джесса, то сейчас он толкает его прямо по рукоятку. Глубоко внутри я понимаю, что, может быть, он не имеет в виду то, что говорит, но не могу оттолкнуть мысли, что папа так и на самом деле думает.

— Мне жаль, что ты так думаешь, — говорю я, пытаясь выровнять голос и скрыть полное слез лицо.

— Мне не жаль, ни капельки.

Связь прерывается. Он вешает трубку после того, как произносит свое последнее слово, как и всегда. Меня бесит, что он может позвонить мне, когда ему будет угодно, и сказать, что он хотел бы, чтобы я умерла, а затем повесить трубку, не позволяя ничего мне сказать в свою защиту.

— О, правда? — кричу я на телефон. — Попробуй только позвонить мне еще раз. — Я разворачиваюсь и бросаю телефон в озеро так сильно, как только могу. Он приземляется на приличном расстоянии с брызгами, и я падаю на колени, наблюдая, как волны возвращаются в свое привычное состояние на поверхности воды. Я чувствую, как Дрю садится рядом со мной, но не поднимаю взгляд. Я не могу. Достаточно сложно не поддаваться нервному срыву, который, по-видимому, меня ждет, и я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Если я скажу ему, почему мой отец так сильно ненавидит меня, он, вероятнее всего, тоже меня возненавидит. Как кто-нибудь может любить меня, зная, что я убила своего собственного брата? Неважно, был ли это несчастный случай или нет, это все равно моя вина.